Лит.станички. Сорокин, "Сахарный кремль"
09/12/2008 | Лозина-Лозинский
Отрывок.
Глава "Кабак"
Питейный дом «Счастливая Московия» на углу Неглинной и Малого Кисельного, принадлежащий крещеному еврею Абраму Ивановичу Мамоне, к восьми часам вечера уж полон разнообразнейшей публики.
Кого только не встретишь здесь! Земские копченые с опальной Трубной улицы и прилежащих переулков, мокрые наемники с трудовой биржи, целовальники из закладных контор Самотеки, учащиеся старших ступеней ремесленного училища №78, студенты архитектурного института, китайцы с Троицкого рынка, отставные клоуны и акробаты с цирка на Цветном бульваре, спивающиеся актеры из театра Теней, торговки из соседних лавок, бульварные проститутки, наутилусы, палачи, глупенькие, сбитеньщики, калашники и просто пьяницы.
( ... )
"Мелькает-перекатывается в дыму табачном какой-то Пургенян, как говорят, известный надуватель щек и испускатель ветров государственных, бьют друг друга воблой по лбу двое дутиков, Зюга и Жиря, шелестит картами краплеными отставной околоточный Грызло, цедят квасок с газом цирковые: штангист Медведко и фокусник Пу И Тин, хохочет утробно круглый дворник Лужковец, грустно кивает головою лотошник Гришка Вец, над своим морковным соком склоняясь.
С воплями-завываниями вбегает в кабак Пархановна, известная кликуша московская. Толстопуза она, кривонога, нос картошкой, сальные пряди над угреватым лбом трясутся, на груди икона с Юрой Гагариным сияет, на животе за кушаком поблескивает позолоченный совок. Встает Пархановна посреди кабака, крестится двумя руками и кричит что есть мочи:
— Шестая империя!! Шестая империя!!!
— Иди поешь!— успокаивают ее ремесленные.
В злобном углу, где сидит местная земщина, подкопченная опричниками, крутится семейство балалаечников Мухалко. Шустрые это ребята, оборотистые, веселить и деньгу выжимать умеют. Говорят, когда-то в шутах кремлевских ходили, но потом их за что-то оттуда опендалили. Запевала у них, по кличке Масляный Ус, хорошо и поет, и играет, и вприсядку ходит, но главное — у него всегда песни задушевнее и глаза на мокром месте. А народ наш и песню, и слезу уважает. Вот и сейчас подкатил Масляный Ус к подкопченным: тренькнул балалайкой, притопнул, прихлопнул, подмигнул своим бодрым очкарикам. И грянули они:
Мохнатый хам — в протестанский храм,
Крыса серая — в закрома,
А дворянская дочь — под опричных в ночь
По закону большого ума.
Так вперед, за опричной елдой кочевой
В терема, где дрожат голоса
И персты гла-а-а-адят с вожделенной тоской
Багровеющие телеса-а-а-а-а!
И вверх по елде, навстречу судьбе
Трепетным языком… Бог с тобой.
Так и надо вести, не страшась пути,
Если хочешь остаться живой!
Одобряет крамолу обиженная земщина, кидает Масляному в шапку медяки. А тот со слезою принимает:
— Спаси вас Бог, голубчики, спаси Бог, драгоценные!
Но не ко всем добры завсегдатаи кабака мамоновского.
Вот распахивается дверь, входит злобно-приземистый, небритый, красноглазый затируха площадной Левонтий. Хрипит:
— Однако, здравствуйте!
— Однако, пшел на хуй!— в ответ доносится.
Глава "Кабак"
Питейный дом «Счастливая Московия» на углу Неглинной и Малого Кисельного, принадлежащий крещеному еврею Абраму Ивановичу Мамоне, к восьми часам вечера уж полон разнообразнейшей публики.
Кого только не встретишь здесь! Земские копченые с опальной Трубной улицы и прилежащих переулков, мокрые наемники с трудовой биржи, целовальники из закладных контор Самотеки, учащиеся старших ступеней ремесленного училища №78, студенты архитектурного института, китайцы с Троицкого рынка, отставные клоуны и акробаты с цирка на Цветном бульваре, спивающиеся актеры из театра Теней, торговки из соседних лавок, бульварные проститутки, наутилусы, палачи, глупенькие, сбитеньщики, калашники и просто пьяницы.
( ... )
"Мелькает-перекатывается в дыму табачном какой-то Пургенян, как говорят, известный надуватель щек и испускатель ветров государственных, бьют друг друга воблой по лбу двое дутиков, Зюга и Жиря, шелестит картами краплеными отставной околоточный Грызло, цедят квасок с газом цирковые: штангист Медведко и фокусник Пу И Тин, хохочет утробно круглый дворник Лужковец, грустно кивает головою лотошник Гришка Вец, над своим морковным соком склоняясь.
С воплями-завываниями вбегает в кабак Пархановна, известная кликуша московская. Толстопуза она, кривонога, нос картошкой, сальные пряди над угреватым лбом трясутся, на груди икона с Юрой Гагариным сияет, на животе за кушаком поблескивает позолоченный совок. Встает Пархановна посреди кабака, крестится двумя руками и кричит что есть мочи:
— Шестая империя!! Шестая империя!!!
— Иди поешь!— успокаивают ее ремесленные.
В злобном углу, где сидит местная земщина, подкопченная опричниками, крутится семейство балалаечников Мухалко. Шустрые это ребята, оборотистые, веселить и деньгу выжимать умеют. Говорят, когда-то в шутах кремлевских ходили, но потом их за что-то оттуда опендалили. Запевала у них, по кличке Масляный Ус, хорошо и поет, и играет, и вприсядку ходит, но главное — у него всегда песни задушевнее и глаза на мокром месте. А народ наш и песню, и слезу уважает. Вот и сейчас подкатил Масляный Ус к подкопченным: тренькнул балалайкой, притопнул, прихлопнул, подмигнул своим бодрым очкарикам. И грянули они:
Мохнатый хам — в протестанский храм,
Крыса серая — в закрома,
А дворянская дочь — под опричных в ночь
По закону большого ума.
Так вперед, за опричной елдой кочевой
В терема, где дрожат голоса
И персты гла-а-а-адят с вожделенной тоской
Багровеющие телеса-а-а-а-а!
И вверх по елде, навстречу судьбе
Трепетным языком… Бог с тобой.
Так и надо вести, не страшась пути,
Если хочешь остаться живой!
Одобряет крамолу обиженная земщина, кидает Масляному в шапку медяки. А тот со слезою принимает:
— Спаси вас Бог, голубчики, спаси Бог, драгоценные!
Но не ко всем добры завсегдатаи кабака мамоновского.
Вот распахивается дверь, входит злобно-приземистый, небритый, красноглазый затируха площадной Левонтий. Хрипит:
— Однако, здравствуйте!
— Однако, пшел на хуй!— в ответ доносится.
Відповіді
2008.09.12 | Лозина-Лозинский
Оттуда же. Сельская лирика
Из главы "Хрюмино"Ваня встал, пошел к двери, снял с крюка кепку, надел, сдвинув на затылок. Открыл дверь, шагнул в сени. Саша вышла следом. В полутемных сенях Ваня вдруг обернулся, неловко обнял Сашу. Саша стояла неподвижно.
— Ты думаешь, что я кобель?— спросил он.
— Ничаво я не думаю,— Саша вздохнула.
Ваня попытался ее поцеловать, но она отвела губы.
— Обиделася?— спросил Ваня, беря ее за щеку.
— Ничаво я не обиделася.
— А чаво?
— Ничаво.
Постояли. Ваня держал Сашу за щеку. На заднем дворе заворчал Дружок.
— Саш.
— Чаво?
— Можно я сегодня приду?
— Как хочешь.
Ваня снова попытался ее поцеловать. Саша снова отстранилась.
— Чаво-то ты… это…— он гладил ее щеку.— Чаво ты?
— Ничаво.
— Можт с Федором чаво?
— Ничаво.
— Звонит?
— Звонит.
Ваня вздохнул.
— Езжай. А то опоздаешь,— проговорила Саша.
Он гладил ее щеку:
— Ну, я приду?
— Как хочешь.
Он улыбнулся в полумраке, отстранился, поправил кепку:
— Ладно.
Повернулся, вышел из сеней на крыльцо. Дверь за ним закрылась. Саша осталась стоять в сенях. Подошла к дверце чулана, потрогала деревянную щеколду-вертушку. Было слышно, как Ваня, кашляя, подошел к мотоциклу, завел. Дружок залаял. Саша повернула щеколду вверх. Мотоцикл уехал. Дружок перестал лаять. Саша повернула щеколду влево.
Теленок в избе замычал тонким голоском.
2008.09.12 | Лозина-Лозинский
«Враги предлагали нам американские паспорта»
Станционный смотрительОрган творческой эмиграции г. Волобое
О том, что в Волобом участились американские провокации, не знает только ребенок. Почему Америка выбрала именно Волобое для развала России? Давайте разберемся. Волобое — многонациональный конклав, образованный людьми, отставшими от поезда еще со времен Ивана Грозного. Национальными промыслами волобойчан являются торговля плюшевыми тиграми и жареными курями на перроне, стучание молотками по буксам и поднимание желтых палочек по гудку паровоза… Все реже и реже останавливаются в Волобом поезда. Все больше и больше мусора летит из окон вагонов. Пассажиры показывают в окно факи, на рельсы вываливаются каки.
Если в этот бурлящий котел попадет хотя бы одна искра, всю Россию накроет жареной картошкой и пирожками с капустой. И вот по такой многонациональной семье Америка и решила нанести удар. Она четко просчитала, что Волобое — пуп России, хотя и задний. Кто контролирует Волобое, тот владеет миром. И это не пустые слова! На Забздищенских прудах, что на бывших полях аэрации, легко может разместиться шестой флот США, а на водонапорной башне чудесно устанавливаются элементы ПРО. Так что захват американцами станции между Питером и Москвой — страшный удар по России! Для нашей власти это кадровый голод, судороги и смерть, ведь это перережет железнодорожную артерию между колыбелью президентов и местом их работы.
Уже не раз враги предлагали нам, волобойчанам, американские паспорта, но мы не берем — боимся! Ходят слухи, что как только кто-нибудь возьмет такой паспорт, то после первого же удара ему по роже (а у нас тут это запросто) Америка сразу же введет войска для защиты своего гражданина! По ночам самолеты ВВС США сбрасывают на город грин-карты, джинсы и жвачки. Но мы не поддаемся на провокации! Мы не верим ни единому слову американской пропаганды! Ни тому, что у нас нет работы и денег, ни даже тому, что мы — волобойчане и живем в Волобом! Мы знаем, что живем хорошо, потому что смотрим телевизор! И вот как раз потому, что мы его смотрим, чаша нашего терпения переполняется. Особенно чашу нашего терпения переполнило то, что эти американцы сейчас устроили в Грузии! Дмитрий Анатольевич, Владимир Владимирович! Защитите нас, пожалуйста! Услышьте нас, дайте знак, что услышали! Ну, вот хотя бы, например, улицу нашу главную заасфальтируйте, и мы поймем: нас слышат! Вы с нами! А еще хорошо бы у нас на центральной площади памятник какой поставить. Желательно большой. Желательно одному из вас, на выбор. На всякий случай. Вдруг американцы все-таки захватят Волобое, надо же будет что-то уронить с помощью веревок. (Да, и веревок привезите на всякий случай! У нас их давно в продаже нет.)
Ну вот, откричалось, отболело. Отдышался, успокоился, окинул взглядом родное Волобое. И вот смотрю я на заброшенный вокзал, на кучи мусора, на ворон, клюющих что-то (или кого-то) вдоль железнодорожного полотна и думаю: ну, как все это отделить от России? Никак.
Специально из Волобого ваш покорный
собакор Филипп Шариков
2008.09.12 | Лозина-Лозинский
Будни сараевских литераторов
Александр ХемонДирижер
http://www.novayagazeta.ru/data/2008/color34/05.html
Мне особенно нравились три: Аида, Сельма и Лиля. Они зазывно надували влажные губки и посылали флюиды, вызывавшие мгновенную эрекцию. Сколько раз мысленно я по очереди отводил их в сторону в надежде обольстить декламацией своего опуса «Питер Пэн и лесбиянки». Нередко, изрядно переусердствовав со спиртным, громко распевал sevdalinka, бросая на них красноречивые взгляды, привораживая псевдодирижерскими жестами, уже видя себя в постели одновременно с тремя.
Что то в этом такое фонит, средиземноморское. Аттическое, гомеровское. Даже овидиевское, прости господи.
2008.09.14 | Лозина-Лозинский
«Россия не меняется». Политическая составляющая книжной ярмарки
13.09.08 На Украине проходит ежегодная 15-я Национальная книжная выставка-ярмарка – форум издателей во Львове. В рамках форума работает также 3-й Международный литературный фестиваль «Литература в границах масс-медиа».Жизнь города до конца недели подчиняется ритму книжной ярмарки. Толпа стекается к барочному дворцу Потоцких, через который попадает в типовое советское здание 70-х, похожее на павильоны Всероссийского выставочного центра. Четыре этажа заполнены в основном украинскими издательствами, заметны также польские, немецкие, израильские и австрийские стенды. Примерно четверть украинских издательств представляют литературу и на русском языке. Я, например, купила книгу об окружении Юлии Тимошенко, которую издательство «Саммит-книга» выпустило на двух языках.
На торжественном открытии ярмарки в Театре оперы и балета одна из ведущих была наряжена и загримирована под Юлию Тимошенко. А на церемонии открытия звучали приветственные телеграммы и от премьера, и от президента Виктора Ющенко. Авангардная церемония открытия с участием австрийских джазменов была поставлена Романом Виктюком, уроженцем Львова и главным героем театрального шоу. Он вышел под бурные аплодисменты, в красном пиджаке, поддерживаемый ведущими, как патриарх.
Ярмарка поддерживается львовскими властями, и выходившие на сцену театра чиновники приветствовали публику вполне неформально. Министр внутренних дел Украины Юрий Луценко вышел без галстукам и сообщил, что его ведомство после ярмарки направляет своим служащим современную литературу и классику, поскольку тот, кто носит милицейскую форму, обязан быть культурным человеком.
150 писателей, 15 стран, 125 чтений и круглых столов за пять дней – такова программа литературной конференции в цифрах. Почетный гость ярмарки – Австрия, и австрийские литераторы провели дискуссию об одном из главных европейских поэтов ХХ века Пауле Целане, уроженце города Черновцы.
Русские и украинские писатели рассуждали о государственных границах на литературной карте, а публика упрекала русских гостей в лице публициста Александра Архангельского в культурной агрессии в восточной Украине и Крыму. Прозвучало слово «геноцид» в отношении голодомора 1931-32 годов. А на ярмарке можно увидеть выставку политического и социального плаката, где половина экспонатов призывает международное сообщество признать голодомор актом геноцида. Голодомору и фашистской оккупации 1941-44 года посвящены книги издательства «Ива» Могилянской академии. А львовское издание «Афиша» представило переведенную с французского «Черную книгу коммунизма» о злодеяниях, терроре и репрессиях коммунистического режима.
«Российское государство не изменилось, оно по-прежнему остается государством репрессий, цинизма и пренебрежения к гражданам», - так объяснил смысл своей новой книги «Сахарный Кремль» на ее презентации Владимир Сорокин. Помимо него, свои последние книги на ярмарке во Львове будут представлять Татьяна Толстая и Захар Прилепин.
2008.09.14 | Лозина-Лозинский
Фраза из цитатника Мао
Вычитал у одного синолога.В оригинале:
"Ибу ибуди дадао муди".
Перевод:
«Шаг за шагом дойдем до цели".
Вот оно, оказывается, как цель по китайски.
2008.09.14 | Лозина-Лозинский
Игорь Иртеньев
Игорь ИртеньевЗАПИСКА
Как-то в начале января Поляков, доставая из почтового ящика газету, обнаружил вчетверо сложенную бумажку. Будучи от природы человеком любопытным, Поляков бумажку развернул. Черным фломастером там было написано: "Через год". И все. Ни числа, ни подписи. Повертев загадочную записку в руках, он скомкал ее и бросил за батарею. А что еще делать с такой запиской?
Спустя некоторое время зима кончилась, уступив свое место весне. А потом и весна кончилась. И вот как-то в начале лета Поляков, доставая из ящика газету, вновь обнаружил там вчетверо сложенный листок. Развернув его, он прочитал: "Через полгода". И тут он вспомнил, что уже получал подобную записку полгода назад. Сопоставив факты, Поляков уловил во всем этом определенную тенденцию, суть которой, однако, осталась неясной. Записку он на этот раз не выбросил, а, напротив, положил в карман пиджака. Потом он уехал в отпуск, потом еще много всякого произошло, и в конечном итоге Поляков про записки забыл.
И вот однажды, в начале осени, Поляков, по обыкновению доставая из ящика газету, опять обнаружил там знакомую записку. Нужно ли говорить, что ее вид возбудил в нем острое чувство любопытства? Не нужно. Развернув листок, он прочел: "Через три месяца". Но что "через три месяца" и почему "через три месяца", было совершенно не ясно. По крайней мере, из содержания записки это никак не вытекало. С этого дня в душе Полякова поселилась тревога. Он стал замкнут и угрюм.
Впервые он ощутил себя не полноправным гражданином, а ничтожной пылинкой в безжалостной игре роковых стихий. "Что я?" - думал, бывало, Поляков, глядя на свое мрачное отражение в зеркале институтского лифта. "Что они?" - горько размышлял он, всматриваясь в беспечные лица коллег. "Что все мы?" - кричала его душа, и, не находя ответа, металась в тесных своих пределах. А время шло, и в первых числах декабря, когда лед уже сковал гладь водоемов, а последние птицы улетели в страны с более высокой среднегодовой температурой, Поляков достал из рокового ящика новую записку. "Через месяц" - вот что было там написано на этот раз.
В преддверии неизбежного он выправил у знакомого врача бюллетень с невразумительным диагнозом и пустился в бешенный разгул. До сих пор завсегдатаи кафе "Ветерок", расположенного рядом с его домом, ежатся, вспоминая, что отчебучивал, терзаемый роковыми предчувствиями Поляков. Четыре недели пролетели как один день. Четыре недели вошедший в штопор Поляков не подходил к зловещему ящику, а когда наконец открыл его, то среди вороха газет отыскал вещий листок. Строчки заплясали перед его глазами, слились в один хоровод, а когда наконец распались, образовали: "Сегодня". Силы покинули его. Цепляясь за перила, Поляков поднялся к себе в квартиру, лег на диван и, накрыв голову подушкой, забылся тяжелым сном.
Когда он проснулся, на часах было десять. Стояло сухое морозное утро. По улице в разных направлениях двигался транспорт, люди спешили по своим делам. Он побрился, принял душ и надел чистую рубашку. На душе было пусто и светло. Поляков позавтракал, оделся и, насвистывая что-то, спустился вниз. Открыв ящик, он достал оттуда свежую газету. Из газеты выпал вчетверо сложенный листок. Продолжая насвистывать, он развернул его.
Знаете, что там было написано? Там было написано: "Вчера". Вот что там было написано! Повертев глупую бумажку в руках, Поляков небрежно скомкал ее, бросил за батарею и пошел жить дальше.