09/28/2010 | Андрей Портнов, не тот

28 сентября 2010 г., вторник
Адрес страницы: http://www.polit.ru/analytics/2010/09/28/ukranianspace.html
АНАЛИТИКА
Интеллектуальное пространство современной Украины
Участие в организации одного из центральных событий интеллектуальной жизни Украины — Львовского форума издателей — навело нас на мысль о необходимости серьезного разговора о том, что же представляет собой интеллектуальное пространство сегодняшней Украины, как оно устроено, из кого состоит, что такое интеллектуал в Украине и т.д. На полях форума нам удалось взять несколько блиц-интервью (они уже опубликованы на «Полiт.ua и «Полит.ру») и более подробно побеседовать об этом с историком, главным редактором одного из ведущих интеллектуальных изданий современной Украины – журнала «Украϊна Модерна» Андреем Портновым. В беседе с историком участвовали Борис Долгин, Вера Холмогорова и Борис Шавлов. Мы продолжим разговор на эту тему в разных форматах, а пока публикуем первую часть интервью.


Мы в данном случае встретились, можно сказать, на полях Львовского форума издателей, который не просто о чем-то книжном – это знаковое событие интеллектуальной жизни Украины. Что такое интеллектуал в современной Украине, в современной Европе и современном мире? Различаются ли эти понятия между собой? Как соотносятся понятия «интеллектуала», «интеллигенции», «интеллектуального класса», «работника интеллектуального труда», как угодно? Какие здесь есть варианты?

Я не рискну вот так сразу давать определение «интеллектуалу», «интеллигенции» и «интеллектуальному классу». Во-первых, потому что это не так просто, а во-вторых, потому что в Украине слишком часто эти слова употребляются без надлежащей рефлексии. Украинская ситуация в целом отличается от, например, немецкой, где культура четких дефиниций очень развита. Не знаю, мог ли и хотел ли бы я сказать о себе как об «интеллектуале»… На интуитивном уровне мне кажется, что по-украински «интеллектуал» звучит, если угодно, элитарно. И некоторые люди, которые охотно так себя именуют, наверное, пытаются таким образом вырасти в собственных глазах. Зачем им это нужно, я не знаю. Возможно, без этого слова можно было бы вообще обойтись, но оно уже вошло в активное употребление.

Но, во-первых, оно присутствует. А во-вторых, зачем без него обходится, если оно что-нибудь значит?

Тоже правда. Пусть функционирует.

Подозреваю, что для многих людей это слово в новинку, имеет такой налет привлекательной новизны. Все-таки интеллигенция – это слово, имеющее сильную советскую легитимизацию. Но возможно ли провести деление по словам, перечисленным вами в начале, я не знаю. Хотя любая классификация в определенном смысле полезна.

Тут есть, как всегда, две истории. Одна – про язык объекта изучения, а другая – про метаязык исследователя. Как оно присутствует там, в языке объекта, в языке социума, – это одна история. А как бы вы, описывая этот социум, использовали эти понятия, если бы использовали?

Это хороший вопрос. Я бы, пожалуй, сказал о некоторых фигурах в Украине, которые видят себя и пытаются быть кем-то, кто называется «публичным интеллектуалом». В таком случае интеллектуал получается кем-то большим, чем просто ученым или журналистом. Есть просто журналисты, а есть журналист, который одновременно является публичным интеллектуалом.

Чем он должен обладать, чтобы быть не просто ученым, но публичным интеллектуалом, или не просто журналистом, а публичным интеллектуалом? И обязательно ли здесь слово публичный? Можно ли быть непубличным интеллектуалом?

Наверное, можно. Но почему-то мне сразу в голову приходит именно сочетание «интеллектуала» с «публичностью». Такой человек должен обладать, грубо говоря, ощутимой видимостью в публичном пространстве; должен, по возможности, вести свой блог на популярных сайтах. От него (или от нее) ожидают комментариев текущей политической ситуации, иногда даже подсказок, за кого и как голосовать на выборах. А если ты просто писатель, пишешь книжки хорошие или плохие и не лезешь в общественную и политическую жизнь, то получается, что ты, наверно, и есть тот самый «непубличный интеллектуал». Здесь приходит на ум Лина Костенко, живой классик украинской литературы, старательно избегающая комментариев текущей политики, возможно, тем самым отвоевывая себе неоспоримое «место в вечности».

Но журналист ведь по своей природе, по природе своих занятий достаточно публичен. В каких случаях журналист оказывается или не оказывается публичным интеллектуалом?

Он оказывается публичным интеллектуалом, когда зарабатывает себе репутационное право писать не репортажи, не интервью, а эссе с постановкой общественно значимых проблем. В стране, где любой может стать журналистом, думаю, журналист может быть публичным интеллектуалом. Не побоюсь назвать фамилии людей, которые могут претендовать на это определение: Юрий Макаров, Вахтанг Кипиани, Юлия Мостовая. Список, конечно же, неполный.

Хорошо, а что служит образцом? Интеллектуалы в Европе, в мире?

У меня иногда возникает такое ощущение, что образцом для украинских историков или философов, избравших для себя роль публичных интеллектуалов, служат московские и ленинградские интеллектуалы периода перестройки. Сергей Аверинцев, Дмитрий Лихачев, как абсолютный идеал – Андрей Дмитриевич Сахаров. В какой-то мере – Солженицын сразу после его возвращения из Америки. Любопытно, что люди пытающиеся сегодня играть типологически подобную роль, иногда довольно наивно переносят на современность те ожидания общественных реакций, которые были нормой в годы перестройки.

Вопрос о западном влиянии особый.

Понятие публичного интеллектуала там вполне распространено.

Согласен. Вполне возможно, что я не улавливаю многих тонкостей, но мне кажется, что влияние той же польской модели (где роль интеллектуала очень важна и своеобразна) или французской на ситуацию в Украине уступает по значимости модели «перестроечной». Собственно, в Польше до сих пор среди комментаторов политических процессов преобладают известные ученые, профессора с блестящей репутацией в социологическом или историческом кругах. В Украине основными комментаторами текущей политики выступают непонятно откуда (или, иначе, слишком понятно откуда) взявшиеся так называемые «эксперты», как правило, оплаченные и «раскрученные» определенной политической силой. И никакой репутации или, тем более, серьезных академических публикаций за ними нет. Конечно, я бы не называл таких персонажей «публичными интеллектуалами».

Не кажется ли вам, что некоторые просто играют в интеллектуалов ради достижения вполне практических результатов?

Мне тяжело оценивать мотивацию разных людей. Думаю, что, наверно, имеет место и то, о чем вы сказали. Я бы обратил внимание вот на что. Очень часто так называемые «открытые письма» украинских интеллектуалов (употребляю сознательно это определение) адресованы международным институциям – Совету Европы, Европарламенту и т.д. И гораздо реже они адресованы согражданам (скажем так, «не-интеллектуалам»). И эта модель обращения к внешнему арбитру, наверное, несет в себе и такой элемент ожидания будущих преференций, надежды, что ты будешь этим внешним арбитром замечен. Наверное, стоит добавить, что несколько раз я тоже подписывал такие обращения.

То есть роль референтной группы выполняют не сограждане, не коллеги по цеху интеллектуалов, а кто-то внешний?

Да. Более того, такие письма иногда писались и пишутся до сих пор сразу на английском языке. Чем основный массив коллег из Украины автоматически лишается возможности хотя бы прочесть написанное. Или же вынужден ждать перевода. Например, на той же странице Иносми.ру, до сих пор, кстати, служащей едва ли не основным кладезем информации о публикациях в заграничной прессе для многих украинских журналистов и не только.

Как устроено интеллектуальное сообщество? Какие есть группы? Как они между собой соотносятся? Какие фигуры, центры кристаллизации этих фигур?

Это вопрос очень сложный. С частично провокационной целью я бы рискнул сказать, что интеллектуального сообщества в смысле именно «сообщества» в Украине пока нет. А то, что есть, было бы уместней назвать термином, который выпуклее покажет сильную фрагментарность.

Совокупность?

Может быть. Это как по-немецки есть слово Gesellschaft и есть Gemienschaft. Или Society и Community. Или Общество и Общность. Мне кажется, что в украинском случае это пока что (или уже) общность. Кроме того, очень непростой вопрос о том, что, например, историки как группа знают о литературоведах или о писателях. Проблема коммуникации и обмена информацией – ключевая. Я бы рискнул сказать, что сейчас мы имеем не столько сообщество, сколько яркие личности в разных сферах, которые играют большую или меньшую роль, более или менее известны за пределами своей группы. Но пока что ни одной из этих личностей не удалось ни создать полноценную коммуникацию с остальными такого же уровня личностями, ни с более широким пространством.

То есть они а) выделены из своих сообществ как бы профессионально, и они б) не известны в чужих профессиональных сообществах?

Или известны очень ограниченным образом, в узком кругу.

А известны ли они в своих профессиональных сообществах?

Это тоже вопрос непростой. Я опять бы сказал, что «своих» профессиональных сообществ тоже нет, это будет опять группа, а не сообщество. И в «своей» группе они будут гораздо более известны, чем все остальные коллеги, но это отнюдь не значит, что, грубо говоря, каждый украинский историк, каждый преподаватель украинского вуза будет знать, кто такой Ярослав Грыцак. Не любой. В это я лично убедился и не раз. Еще раз заостряю внимание на проблеме коммуникации. Коммуникации как таковой и коммуникации научной и интеллектуальной. Поэтому и «центрами кристаллизации» будут не институции (журналы, факультеты, институты), а опять же персоналии и их проекты, так или иначе сформулированные. Как только та или иная ключевая персоналия по какой-то причине исчезает, ее проекты сразу же оказываются под огромной угрозой распада.

Приведу пример. В украинском литературоведении (и, шире в гуманитаристике) 1990-х годов была очень важная и очень яркая фигура – Соломия Павлычко. Она трагически умерла 31 декабря 1999 года. Одним из ее проектов было издательство гуманитарной литературы «Основы», выпускавшее очень хорошие книжки (в частности, Эдварда Саида, Ивана Лысяка-Рудницкого, Арнольда Тойнби). После смерти Соломии Дмитриевны издательство осталось, но его креативность и роль в интеллектуальном пространстве стремительно пошли на спад.

А можно как-то классифицировать разнообразные институции интеллектуальной жизни? Пусть они не объединены, но мы их можем во что-нибудь объединить, чтобы понять, кто они, что они. Или все, что можно сделать, – это их перечислить и описать каждого?

Над этим вопросом надо серьезно подумать. Так вот сходу классифицировать не возьмусь. Скажу только, что в Украине после 1991 года постепенно сформировалась альтернативная к официальной иерархия. Что такое официальная иерархия? Это ученые, имеющие высшие посты в Академии наук, директора академических институтов, деканы факультетов, члены советов ВАКа. Постепенно сформировалась альтернативная к вышеописанной иерархия, в которую вошли люди сначала просто заметные – как научные личности, как авторы и (или) переводчики важных книг, лекторы в западных университетах, позже члены советов различных международных фондов. Эти люди, как правило, стали руководителями разнообразных институтов, очень часто созданных с нуля, т.е. не имеющих советской генеалогии. И такая альтернативная иерархия возникла во всех гуманитарных дисциплинах. Причем в каждом случае взаимоотношения этих двух иерархий (официальной и альтернативной) сложились разные. Есть примеры людей, которые занимают очень высокие позиции в обеих иерархиях, а есть примеры ученых, которые в одной иерархии стоят очень высоко, а в другой – они просто никто.

Другая мысль, которая мне сейчас пришла в голову, что, может, надо подумать о генерационном измерении проблемы. Как правило, людям, о которых мы сегодня говорим, от 45 до 55 лет. Есть редкие исключения. Например, Наталия Яковенко. Это прекрасный историк, которая несколько старше по возрасту. Важно подчеркнуть, что в советское время ее просто не было в официальной иерархии, она работала на скромной должности в архиве. Что, кстати, позволило ей выйти на историографическую арену в начале 1990-х со знаменитой монографией «Украинская шляхта». Само название книжки было в начале 1990-х сенсационным и запрограмированным на общественный интерес. Это провоцировало читателя не меньше, чем название другой знаковой книги того времени – повести Оксаны Забужко «Польові дослідження українського сексу». Причем, я не знаю, что в начале 1990-х звучало непривычнее и заманчивее: украинский секс или украинская шляхта? В любом случае, первый тираж монографии Яковенко разошелся мгновенно. Грыцак на самом деле стал известен именно как автор этого учебника, этого "Очерка".

Собственно, уже упоминаемые мной и Соломия Павлычко, и Ярослав Грыцак в советское время не были заметными фигурами интеллектуального процесса. Что, пожалуй, помогло им сделать стремительную карьеру в начале 1990-х.

А моложе сорока?

Здесь появляется уже другая проблема. Конечно же, есть прекрасные гуманитарии и моложе сорока, но их научная карьера происходила в иных (можно сказать, принципиально иных) социальных условиях. Я имею в виду и такие бытовые вещи, как цены на недвижимость в Киеве (которые в начале девяностых могли составлять несколько тысяч долларов за квартиру в центре), и структуризацию, очерствение институтов, созданных или реформированных в 1990-е, и изменения в геополитической и интеллектуальной конъюнктуре.

И все-таки какие-нибудь имена и характеристики. Некоторые уже прозвучали.

Я, пожалуй, ограничусь в этом вопросе историей, в которой немного лучше ориентируюсь. Хотя не застрахован от ошибок или забывчивости, тем более что речь пойдет о коллегах, с которыми имею честь часто видеться. Думаю, независимо от формально занимаемых позиций, с точки зрения интеллектуальной репутации и влияния могут быть названы несколько имен. Прежде всего, Наталия Яковенко, о которой я уже немного говорил. Это также, безусловно, Ярослав Грыцак. Довольно часто о них пишут или говорят в связке. Так происходит потому, что они стали авторами пионерского «Очерка истории Украины». Яковенко написала историю с древнейших времен до конца XVIII века, Грыцак – историю формирования модерной (осознаю, что по-русски это слово звучит несколько странно) украинской нации. Эти книги творчески и полноценно интегрировали в курс истории Украины наработки западной историографии, применили к украинскому историческому материалу подходы и язык западной гуманитаристики. И это был ошеломительный успех в середине 1990-х годов.

Но каким-то образом они пришли к этому?

Когда в начале 1990-х открылись границы и возможности, огромную роль играло знание английского или сильная мотивация его выучить. Долгосрочные стипендии, прежде всего в зарубежных центрах украинистики (Гарвард, Эдмонтон, Торонто) позволили внимательно прочитать западные книжки. Если курс Яковенко во многом опирался на ее многолетние архивные разыскания, то курс Грыцака был ориентирован именно на презентацию украинскому читателю самых современных дискуссий о нации и национализме. Кстати, подобную роль выполнила и книжка, посвященная подробному описанию западных теорий – «Теории нации и национализма» Георгия Касьянова. Ее автор – еще одна весомая фигура постсовесткой украинской историографии, ориентированная в 1990-ые, как и Грыцак, на трансляцию и критическое освоение западных теорий на украинском материале. Стоит вспомнить, что и Грыцак, и Касьянов выступали не только в роли интерпретаторов, но дословно – переводчиков важных научных работ. В частности, Грыцак переводил Лысяка-Рудницкого. А Касьянов – Романа Шпорлюка, Эрнеста Геллнера и даже бестселлер самого начала 1990-х «Историю Украины» Ореста Субтельного (последняя книжка была издана и на украинском, и на русском, причем Касьянов делал русский перевод, который благодаря этому выгодно отличался от украинского корректностью и языковой культурой).

Возвращаясь к курсу Яковенко и Грыцака, скажу, что это были две совершенно самостоятельные книжки, хронологически вроде как перетекающие одна в другую и изданные в рамках одного международного проекта. Что это был за проект? Это был проект написания новых историй стран Центрально-Восточной Европы, придуманный польским историком, основателем и директором Института Центрально-Восточной Европы в Люблине Ежи Клочовским. Речь шла об историях Польши, Украины, Беларуси и Литвы. Как видим, России в этом проекте не было. Украинским партнером и близким другом Клочовского был замечательный историк Ярослав Исаевич. И Ярослав Дмитриевич поступил очень мудро и щедро, предложив написания таких книг историкам, которые, по его мнению, могли это сделать лучше, чем он сам. Выбор Исаевича был великолепен и во многом обеспечил (или утвердил) интеллектуальную репутацию авторов «Очерков». «Очерки» вышли также по-польски и немало способствовали формированию реноме Яковенко и Грыцака в этой стране, традиционно проявляющей особый интерес к Украине и украинской тематике.

А Рябчук?

Мыкола Рябчук – это вообще интересный случай. Один из наиболее цитируемых (прежде всего, за пределами Украины) аналитик политической и культурной жизни постсоветской Украины начинал как писатель, в начале 1990-х зарекомендовал себя как таланливый и чрезвычайно активный публицист и смог добиться того признания, которое у него на сегодня есть, несмотря на отсутствие научных степеней. Здесь можно добавить, что для Яковенко докторской диссертацией стала ее работа о шляхте, для Грыцака – его курс по формированию украинской нации, для Касьянова – исследование украинского диссидентского движения 1960-80-х годов.

Благодаря заграничным стажировкам Рябчук также стал одним из главных трансляторов и интерпретаторов западных теорий, в частности, постколониальных. Ему принадлежит уже, безусловно, крылатая метафора «двух Украин». Можно добавить, что блестящее владение польским помогло Рябчуку занять одну из главных ролей интерпретатора украинских событий для польской прессы и интеллектуальных элит. Здесь я бы рискнул выдвинуть такой тезис, что польская пресса уделяла комментариям Рябчука и других интеллектуалов гораздо большее влияние, чем пресса украинская, отдающая предпочтение уже упомянутым мной «экспертам».

Мирослав Попович – публичный интеллектуал?

К Поповичу это понятие, безусловно, применимо. В его случае мы имеем к тому же человека, занимающего очень высокую позицию в официальной иерархии – директор Института философии Национальной академии наук. Можно вспомнить и роль Поповича еще в конце 1980-х, как одного из лидеров Народного Руха Украины. Попович – автор нескольких книг с очень серьезной претензией на фундаментальность и концептуальность – об украинской культуре, о советском тоталитаризме. Подчеркну еще раз, что в иерархии альтернативной Попович и Рябчук – фигуры одного порядка, в иерархии официальной – это люди с формально совершенно различным статусом.

Хорошо, а те, кто составлял некую элиту андеграунда 70-80-х гг., например, Скуратовский?

Во-первых, примером андеграундной элиты, только львовской, является тот же Рябчук. Кстати, во многом способствовавший популярности и успеху Юрия Андруховича. В начале 1990-х Рябчук был одним из редакторов перенесенного из диаспоры в Киев журнала «Сучасність». Это издание приблизительно до середины 1990-х было важнейшим интеллектуальным продуктом, в некоторой степени выполнявшим роль кристаллизации сообщества. И «Сучасність» опубликовала роман Андруховича «Рекреации», содержащий, в частности, иронию по поводу диаспоры. Интеллектуальный скандал, помноженный на блестящий стиль, обеспечил Андруховичу исключительное место в новой украинской литературе.

Во-вторых, кроме Скуратовского можно вспомнить другие имена. Того же Сергея Крымского. Мирослава Мариновича. Евгения Головаху. Из историков с амбициями публичных интеллектуалов (независимо от их политических предпочтений и сферы основных научных интересов) можно вспомнить Станислава Кульчицкого, Владимира Кравченко, Юрия Шаповала, Петра Толочко. У каждого из этих людей своя история, свой карьерный путь и свои взгляды. Так же, как история признания или непризнания за пределами Украины.

Не означает ли это, что современный украинский интеллектуальный круг, назовем его так, не является самодостаточным? То есть необходимо внешнее признание – за границей. Поскольку, как я понимаю, в России, например, вполне можно быть отчасти признанным внутри страны, но не быть признанным за границей (здесь возникли некоторые разногласия среди задающих вопросы – "Політ.ua"). Представима ли такая ситуация в Украине?

Ощущение, которое у меня сложилось, возможно, под влиянием моего круга общения, состоит в том, что и признание за границей, и публикации там, и приглашения на конференции достаточно важны. Это серьезный символический капитал, пусть и не всегда конвертируемый в достойную позицию в официальной иерархии. Бывает и такое. Что определенные люди «специализируются» на определенной стране: Польше, Австрии или Франции. Хотя в целом круг узнаваемых персонажей тот же.

Не имеет значения где, лишь бы где-нибудь еще кроме Украины?

В принципе, да.

А в России?

С Россией, как это часто бывает, история особая. Говоря «неважно где», сразу же мы предполагаем, что неважно где – на запад от Украины. Украина вообще очень редко сравнивает себя даже с теми же Беларусью или Молдовой. Про Казахстан, к примеру, я даже не говорю. Референтная группа – это, прежде всего, то, что раньше называли «развитыми капиталистическими странами Запада», которые по совместительству оказались и главными центрами славистических исследований.

В России существует и похоже, что процветает очень специфический сегмент украинистики, представленный инициативами, например, фондов «Русский мир» или «Историческая политика». В то же время, публикации в «Ab Imperio», «Неприкосновенном запасе» или «Отечественных записках» (мне кажется, этого издания не хватает и украинскому читателю тоже), безусловно, являются престижными и, используя ВАКовскую терминологию, «приравниваются» в альтернативной иерархии к публикации в ведущих англо- или немецкоязычных журналах.

А кто на грани, кто может войти в следующее поколение интеллектуалов?

Это очень сложный вопрос. Хотя бы потому, что многие люди, которые могли бы на это претендовать, по разным причинам оказались за пределами Украины. Избрали академическую карьеру за границей. О тех, кто, перефразируя российского автора, остался в стране, но не в профессии, и говорить нечего. Я уже упоминал о ценах жилья в Киеве. В настоящее время та же Киево-Могилянская академия не в состоянии предоставить выпускникам своей аспирантуры возможности жить в столице. Чтобы платить за аренду самой посредственной квартиры, нужно зарабатывать не как молодой ученый или преподаватель, но хотя бы как журналист. Последствия такой простой арифметики для профессии слишком очевидны.

Думаю, стоило бы спросить старших коллег, кого они видят своими конкурентами и последователями среди молодых. Добавлю, может быть, еще, что по сравнению с началом 1990-х изменилась не только социальная, но и гуманитарная ситуация. Сейчас многие молодые ученые сознательно избирают узкую специализацию, позволяющую им претендовать на собственное место во все более фрагментированном западном научном мире. Тем самым они полноценно входят в международные сообщества, скажем, гендерных историков или исследователей Холокоста. А контакт с украинскими коллегами из других сфер специализации может ограничиваться соседством (иногда забавным, иногда унизительным) статей в институтском научном сборнике.

А скажем Могилянка, «Критика» или еще какие-то места не концентрируют вокруг себя этих людей или новых людей?

Безусловно, эти институции кого-то концентрируют, но ни одна из них не объединяет всех и не является некой платформой для общего диалога. Свои табу и запрещенные авторы есть во всех влиятельных интеллектуальных изданиях. Затевая новый формат нашей «Украины Модерной», мы очень старались этого избежать, но многие люди все равно прочитали наши намерения в категориях борьбы за влияние и ресурсы (собственно, отрицать элементы такой борьбы было бы нечестно и безответственно).

Используя метафору Яковенко, группы, сформировавшиеся, прежде всего, вокруг ярких персоналий, функционируют скорее по принципу «параллельных миров», которые, если и иногда и пересекаются, то не слишком взаимодействуют.

А что можно сделать? Как бы вы спроектировали это? Учитывая и опыт «Украины Модерной» в том числе.

Я снова ограничусь историками и исторической наукой, дабы избежать слишком общих выводов. Пока что перспективы консолидации (в смысле общего обсуждения некой проблемы или общего проекта) я не вижу. Сложившаяся на данный момент модель «параллельных миров» в целом всех устраивает. И внутренняя потребность в неком «единении» профессии не слишком высока. Тем более что логика развития гуманитаристики по-прежнему приветствует разобщенность. А у «Украины Модерной», как и у других изданий, уже к третьему-четвертому номеру сложился круг постоянных авторов, который, конечно, мы стараемся расширять, но и не растерять.

См. также:
Андрей Портнов. Упражнения с историей по-украински: итоги и перспективы

Андрей Портнов. Историк. Гражданин. Государство. Опыт нациестроительства

28 сентября 2010, 09:15При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна. При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка www.polit.ru. Все права защищены и охраняются законом. © 1999—2010 Полит.ру