04/08/2003 | Спостерігач

http://cn.com.ua/N258/politics/exclusive/exclusive.html
ДМИТРИЙ КОРЧИНСКИЙ: «МОЯ КОНСТИТУЦИЯ: «НА ВСЕ ЕСТЬ ВОЛЯ БОЖЬЯ — И МОЯ!»

Беседовали Владимир Кацман, Виктория Чирва, Сергей Вейгман




Телеэкран многое скрывает — и там даже не заметишь, что у некогда «вечно молодого» и бесшабашно активного Дмитрия Корчинского голова уже вся в седине. Но разве революционеров типа Лимонова, Савинкова, Махно назовешь мэтрами? Так и Корчинский — его мысли всегда по-юношески задиристы и категоричны, эпатажны, неожиданны, парадоксальны. Он не говорит всего, что знает, но чаще знает, что говорит. Хотя со всем высказанным тут же хочется поспорить. Корчинский — великий провокатор, как ни странно, иногда переходящий в роль пророка. Но даже от пророчеств он устал — это видно по личному общению с Дмитрием, телесудьба которого сейчас на изломе... Журналисты «СН» старались не вступать с Дмитрием Корчинским в спор (хотя очень хотелось!), предоставив возможность гостю редакции высказываться на любые темы...
— Дмитрий, два года назад, после 11 сентября, находясь в гостях у нас в редакции, именно вы предсказали, что будет дальше... Правда, тогда это воспринималось как очередная попытка эпатировать публику. Вас внимательно слушали и не верили, однако впоследствии оказалось, что во многом вы были правы. Как могли бы оценить сегодняшнюю ситуацию в Ираке?

— Необходимо выделить несколько моментов. Во-первых, мне всегда не нравилась политика Америки в Европе, на Ближнем Востоке и особенно по отношению к Украине. Мне кажется, что они проявляли к нам неблагодарность. Самое хорошее, что сделали американцы за последнее время, — начали войну в Ираке. Я с самого начала поддерживал эту войну и считаю, что Украине объективно очень выгодно то, что сейчас происходит в Ираке, — и экономически, и морально, и во всех других отношениях. Должен сказать, что в Ираке американцы проявляют неожиданный, иногда даже смешной, гуманизм. Перед ними стоит задача не убить лишнюю овцу и не разрушить лишний сарай. Именно поэтому война продолжается так долго. Какая задача стоит перед американским командованием: бомбить так, чтобы, не дай Бог, не обидеть шиитов, не разрушить какую-нибудь местную святыню, не превысить количество допустимых жертв среди мирного населения и своих солдат сохранить. Я знаю, что во всех войнах невинные люди гибнут чаще всего — это нормально. Тем не менее они успешно справляются со своей задачей: окружили Багдад и взяли багдадский аэропорт, что дает основания надеяться, что война скоро закончится. Я в данном случае восхищаюсь американцами. На их месте я бы лупил по всему, что движется, и закончил войну за два дня...

— Вы сказали, что война для Украины выгодна по всем параметрам. Но сможем ли добиться какой-то компенсации? Ведь у нас были печальные прецеденты, когда мы отказывались от собственной выгоды в надежде на помощь Запада и, увы, ничего не добились.

— Это выгодно нам, независимо ни от кого. Цены на нефть упадут, и для нас это уже хорошо. Наш основной конкурент в этом геополитическом пространстве — Россия. Я очень люблю нашего северного соседа, особенно его нефть и газ, но ясно, что сейчас Россия занимает то место, которое должны занимать мы. Именно Украина должна сейчас командовать и рулить всем на постсоветском пространстве. Этого ждут все, кроме украинцев. И если обвалится российский бюджет — а именно так и произойдет в результате падения цен на нефть, — то Украина от этого только выиграет. Сразу же наполовину похудеют амбиции России, россияне вполовину меньше станут любить президента Путина, а удельный вес Украины на постсоветском пространстве существенно возрастет. Но главный вопрос не в этом: россияне нам со своего высокого благоволения продают нефть, условно, по 20 долларов за баррель. А после окончания войны мы сможем безо всякого благоволения брать ее по 15 или по 12 долларов за баррель.

— Это при условии, если война закончится достаточно быстро и ее исход устроит стран-союзниц. А если нет?

— Война закончится в пользу американцев, успешно — и очень быстро.

— Два года назад вы предсказывали, что на Америку обрушится джихад. Сегодня джихад объявлен. Что дальше?

— Хотим мы этого или нет, двадцать первое столетие — это начало исламской революции. Мне, например, это не нравится. Я знаю, что конкурировать с пророком Мухаммедом не может ни президент Буш, ни ООН — разве только Иисус Христос. А значит, нам нужно раскручивать христианскую революцию.

— Вы что, предлагаете очередную мировую войну?

— Нет, я такого не предлагаю. Я, как известно, главный украинский пацифист. Но мне бы не хотелось, чтобы мои дети ходили в мечети и женщинам приходилось надевать паранджу. Кроме того, мне не хочется, чтобы в пять утра меня будил голос муэдзина. Мы не сможем этого вытерпеть. Христианская религия требует от нас, чтобы мы ходили в церковь два раза в год: на Рождество и на Пасху. А ислам заставит нас молиться пять раз в день. Вы это выдержите? Я — нет. Поэтому мы должны сопротивляться.

— Вам не кажется, что после войны американцы столкнутся с ситуацией, когда иракский народ, ненавидя Хусейна, будет еще яростнее ненавидеть американцев?

— Конечно, такое будет. Будут и шахиды, и террористы- смертники. Но мне кажется, что здоровый антиамериканизм нужно только приветствовать. У нас большинство населения не любит американцев. Я отношусь к меньшинству. Но я считаю, что это неплохо: не нужно любить американцев. Я уверен, что террористические акты в Америке будут продолжаться. Но мы видим опыт Израиля. Да, там сегодня есть определенные трудности в экономике, в основном в связи с неприятностями на американском рынке. Но оказывается, что в условиях постоянного террора страна может нормально развиваться, весело жить, молиться, идти в будущее. В этом ничего страшного нет: можно приспособиться и к этому. Если к этому смог приспособиться Израиль, значит, «лабораторная работа» уже сделана — даже в условиях террора можно иметь сильную, динамичную экономику. Это сейчас масштабные террористические акты оказывают влияние на рынки, на биржи и так далее. Скоро все привыкнут — и перестанут шугаться.

— Перейдем к вопросам на внутриполитические темы. Скажем, каково ваше мнение о конституционной реформе?

— Реформа, естественно, будет. Ее удастся протащить, и не только потому что этого хочет Президент, а потому что это назрело. Мы видим, что политическая игра, которая сегодня происходит, скучна и бесперспективна. Мы все понимаем, что нам нужна не политическая стабильность, а скачок, рывок. Поэтому политическую игру нужно активизировать. И Президент правильно сообразил: нужно изменить правила игры. В глубине души этого хотят все, кроме старых игроков. Потому что все понимают: игра изменится и придут новые игроки.

— А какова, по-вашему, идеальная модель управления в стране?

— Какая-нибудь просвещенная диктатура пиночетовского образца, что-то динамичное... Или анархия, она нам ближе.

— И какая же фигура сможет сегодня стать украинским пиночетом?

— Если у нас не найдется, то кого-нибудь импортируем. Что, мало безработной публики в Афганистане? (смеется). А если без шуток, то с кадрами проблема. Я бы, конечно, попробовал, если бы Родина доверила...

— И если бы вы вдруг стали законно избранным президентом Украины, вы бы меняли Конституцию?

— Я думаю, что Конституция, если бы я ее менял, состояла бы из одного параграфа: «На все есть воля Божья — и моя»... А если серьезно, то нам нужна новая игра, свежий приток сил. Все соскучились по ярким сильным личностям. И любой политический слон вроде конституционной реформы дает шанс таким личностям. И это очень хорошо.

— Дмитрий, вас не назовешь новым человек в политике. Тем не менее и состоявшимся политиком вас считать трудно. Так какую нишу вы занимаете: вечно молодой, вечно подающий надежды?

— Я никогда не был в политике: ни в большой, ни в малой. Просто в последнее время я был на виду, но в актуальной политике не принимал активного участия. Скорее, я был культурным деятелем андеграунда. Скажем, война в Приднестровье — это политика? Ничего подобного: она никак не влияла на политические расклады в Украине.

— Тем не менее возглавляемые вами колонны ходят под вполне политическими лозунгами...

— Ничего подобного. Мы идем под философскими лозунгами. Вообще, сегодня основной лозунг масс — «Отключите меня от всего!». Мы живем в эпоху неофеодализма — вкалывающий народ не интересует, что на башне поменялся флаг, — и мы должны строить свою работу в этом ключе.

— Как вы оцениваете украинскую оппозицию? Желательно, чтобы говорили персонифицированно, особенно в отношении лидеров...

— Одно дело оппозиция, другое — персоны... Ну, если хотите, давайте по персонам. Я не люблю Мороза, но уважаю его. Это человек с характером, а у нас их мало. Я помню, как в 1991 году он собрал бабушек и дедушек и ходил с ними под красными флагами. Это в то время, когда коммунисты перепугались и боялись вылезти из-под дивана. Мороз не боялся. Я бил ему морду — и одновременно уважал за смелость. Я помню, как Мороз начал «кассетный скандал». Мне не нравится, что происходило в связи с этим, но тем не менее... Любой бы на месте Мороза вышел на парламентскую трибуну и сказал: «Понимаете, граждане, у меня существуют некоторые основания полагать, что, может быть, кое- кто из наших руководителей имеет определенное отношение к исчезновению одного глубоко любимого нами журналиста»... Мороз вышел на трибуну и сказал все что думал... Я лично не считаю Кучму или Кравченко виновными, и это вообще — мутная история. Но, тем не менее, Мороз поступил как единственный по- настоящему смелый политик в парламенте. Он таким и остается. Конечно, он сделал огромную кучу глупостей и гадостей, но это смелый человек с характером, и за таких людей надо цепляться. Юлии Тимошенко я глубоко симпатизирую. Это буйная женщина, которая глубоко верит в собственную миссию, а это очень важно. Конечно, она, видимо, любит деньги и себя. Но я думаю, что если бы ей сейчас явился архангел Гавриил и сказал: вот здесь лежит слава, а здесь — 180 миллиардов долларов, она бы выбрала славу. Я очень люблю таких людей. Жаль, что та детская наивность, с которой она подходит ко всем политическим вопросам, все убивает. Ющенко — это настолько слабая фигура, что он обязательно будет нашим следующим президентом. Правда, я не любитель Ющенко и, возможно, мои суждения слишком субъективны. Впрочем, на самом деле я проявляю гражданское мужество, когда критикую будущего президента. Хотя, с другой стороны, я знаю, что будет после того, как он станет президентом. А что касается его соратников, все будет как всегда: не пройдет и трех месяцев, как все друзья и подельники будут глубоко забыты, а некоторые — посажены в тюрьму или что-то такое. Например, Пинзеник будет занимать место главы районной администрации во Львовской области, на Порошенко заведут уголовное дело... А те люди, которые не имели никакого отношения к победе Ющенко, а может, даже и боролись против него, окажутся при делах. Традиция не нарушится. Что касается Симоненко, он в чем-то похож на Ющенко. Для коммунистического электората он исполняет ту же роль, что Ющенко — для всей страны. Ведь Виктор Андреевич очень прагматичный человек, хотя иногда кажется совсем другим. Представим себе: все хотят, чтобы Ющенко вылез на баррикаду. Но как только это случится — двух третей его рейтинга как не бывало. Его любят за то, что он слабый. И его сила в бездействии. То же самое — Симоненко.

11 лет существует Коммунистическая партия Украины, и за это время — ни одной забастовки, ни одной серьезной акции протеста, никто ни против чего не протестует. Наш Симоненко даже по сравнению с российским Зюгановым выглядит очень умеренным товарищем. Но его роль в КПУ — «греть» ностальгию. Начни он делать какие-то резкие шаги, электорат сразу же сильно задумается — разве такой была наша молодость — и побежит голосовать за «Нашу Украину». Я глубоко уважаю Мороза и Юлю не как политиков — я не считаю их таковыми, — но как личностей. А Симоненко и Ющенко политически действуют, вернее не действуют, очень правильно. Правильно делают, что ничего не делают. Но как личности они...

— Во всем мире появилась категория политиков, которых можно назвать радикалами. Например, Ле Пен во Франции, Хайдер в Австрии, Фортейн в Голландии... Это те люди, которыми пугают детей. В Украине таких политиков нет. Как вы думаете, почему?

— Общество у нас нерадикальное. Почему существуют радикальные политики во Франции или Австрии? Потому что есть десять — пятнадцать процентов населения, которые готовы за них голосовать. В нашей стране эта цифра составляет одну четвертую процента. В те времена, когда я создал и возглавлял УНА-УНСО, нас многие любили, говорили: классные вы хлопцы, ваше дело — умирать на баррикадах и гнить в тюрьмах. Но когда дойдет до голосования, голосовать мы будем за этих толстых вялых дядек в галстуках, потому что они похожи на политиков, а вы — нет. У нас нет радикалов такого рода, как Ле Пен, потому что нет потребителей на них. Если ты по натуре радикал — бросай бомбы. Но если ты хочешь стать парламентским радикалом и быть в большой политике, то в нашей стране это бессмысленно — никто не проголосует.

— То есть вы считаете, условный Жириновский у нас не пройдет?

— Не пройдет. Другой избиратель. До Путина в России главным было чем-то удивить избирателя. Чтобы он сказал: ну це, бля, вообще! А у нас главное — не перепугать избирателя. Например, все любят санкт-петербургский мужской балет, но голосовать за него никто не будет. Ты можешь всем нравиться, ты можешь быть красивым, ярким и эпатажным, но тебя не выберут.

— Вы себя к радикалам не причисляете?

— Я всегда был ультрацентристом, таким умеренным экстремистом и воинственным пацифистом...

— И как же этот пацифизм соотносится с вашими суждениями о войне в Ираке?

— Так ведь это же даже не война. Это охота. У нас считается: если летают бомбардировщики, то это война. На самом деле, если мы видим, что за три недели войны с иракской стороны погибли 200 человек, а со стороны союзников — 150, из которых половину задавили сами, это не война. Это охота, маневры, оперетта... Я подхожу типологически. Вот вы, например, знаете, сколько людей в Украине тонут в реках в теплое время? От 30 до 50 в день. Но мы же не считаем это огромной национальной опасностью. А там у них гибнут пять человек в день с обеих сторон. Поэтому, как и все современные войны, это просто политическая демонстрация с применением оружия.

— С войной все ясно. Лучше расскажите о своей профессиональной деятельности. Как вам работается на канале «1+1»?

— Я внештатный сотрудник, поэтому моя работа не забирает много времени, не нагружает.

— А почему вы выбрали именно «плюсы»?

— Роднянский предложил, и мне показалось это интересным. Главное, что никакого напряга в работе.

— Что там случилось с программой «Проте»? Хотелось бы услышать из ваших уст.

— Эта программа с самого начала была объективно неудобна телеканалу. Честно говоря, я ожидал, что она «крякнет» после первого же выхода. Удивительно, что она продержалась почти три месяца. Во-первых, потому что там, на канале, есть американские соучредители. Хотя они подают явно антиамериканскую позицию. И руководству канала не хотелось бы ссориться с американцами. А у нас в «Проте» была грубая антиамериканская риторика. У меня она была более утонченная, а у Джангирова — более грубая, потому что он не любит американцев на 14 процентов больше, чем не люблю их я. Каналу получается неудобно. Кроме того, мы позволяли себе грубо высказываться об отечественных политических деятелях... Я бы на месте руководства тоже закрыл эту передачу, хотя она мне нравилась.

— А как это практически получилось?

— Это еще не воплотилось, идет выяснение отношений между студией «УРА», которая продюсирует «Проте», и руководством канала, но я стараюсь не встревать и держаться подальше. Мне дали возможность сказать несколько вещей в эфире, мне этого было достаточно. В «Проте» мне удалось, в том числе, вести какую-то революционную пропаганду. Еще год назад я не мог себе представить, что смогу это сказать. Тут существует другая проблема, которую я называю «проблемой космонавтов». То есть чем выше человек поднимается, тем меньше свободы он имеет. И он должен выбирать: ты можешь подняться в состояние полной неограниченности и свободы, но ты там вынужден проводить время в кабине космического аппарата, который теснее тюрьмы. Вроде на тебя ничего и не действует, даже земное притяжение, но ты в заключении. Или ты можешь выбрать другой путь: ползать по земле, но в любом направлении. То же самое и в информационном пространстве: ты можешь говорить все что угодно и ругать всех в присутствии трех человек, но когда ты поднимаешься до общенациональной аудитории, ты вынужден согласиться с массой ограничений. Поэтому я как человек умеренный и компромиссный выбрал и то и другое. Я говорю все что хочу трем людям, и то что удается — большой аудитории.

— Но у нас-то в гостях вы можете говорить все, что вам вздумается... Мы напечатаем.

— Дело в том, что любая, даже самая лучшая газета, будет хуже, чем самый захудалый общенациональный телеканал. Когда «CN- Столичные новости» будут общенациональным телеканалом (смеется), у вас будет огромное количество ограничений.

— Вас не волнует, что вас и Джангирова считают, извините за выражение, «цепными псами» определенных политических сил? Ведь понятно, что каждая ваша передача, направленная против одних, играет на руку другим?

— Мне из того подвала, где я провожу большую часть своего времени, не видно разницы между Ющенко, Кучмой, Медведчуком, Юлией Тимошенко. Черты сливаются. Мне настолько все равно, что они между собой делают... Они все — один класс, они принадлежат к тому поколению, которое должно поскорее уйти из политики, как, впрочем, и я сам. Моя главная задача — поскорее поднять 17—18-летних, которые должны всем нам дать коленом под зад. И чем скорее они это сделают, тем лучше.

— «Проте» как-то повлияла на вашу роль в передаче «Двойное доказательство?».

— Нет, я разделяю эти два проекта. «Двойное доказательство» — это культурологическая передача. Я же прекрасно понимаю, что меня туда взяли в качестве колоритного мурзика, у которого более или менее подвешен язык, и который может «задвинуть» что- нибудь. И только в этом качестве я интересен. Эта роль скандалиста мне подходит. Как диктор я, видимо, не слишком хорош. Журналистом я тоже никогда не был — меня не интересует ни тема, ни собеседники. Я вообще считаю, что «Двойное доказательство» было бы гораздо интереснее, если бы мы были там вдвоем с Борсюком, безо всякой публики.

— Дмитрий, а вы бываете в местах боевой славы — в Приднестровье, например?

— Я там бываю иногда. Жалкое зрелище. Когда там шла война, это был праздник жизни. Сейчас ты приезжаешь в Приднестровье и думаешь: неужели эти люди смогли вырыть окопы, создать разбойничью республику в центре Европы и делать все, что хотели?! Тогда они были красавцами, сейчас — это бюрократический заповедник. Просто эти люди не знали, что революцию нельзя останавливать. Нужно было превращать Приднестровье в славянскую Чечню, а они решили создать еще одну Винницкую область с вооруженными силами.

— Вы один из немногих украинских деятелей, у которого нет высшего образования. Вам не предлагали закончить обучение?

— Предлагали окончить истфак, с которого меня выгнали еще на первом курсе. Но я сказал, что вернусь в университет только в качестве ректора. Где-то лет в семьдесят...

— А какую должность вы готовы сегодня занять? Возможно, где-то в исполнительной власти?

— Да нет, я же слишком антисоциальный элемент и мне трудно помыслить себя чиновником. Существует несколько должностей, которые бы я очень хотел занять, но пока это невозможно.

— Вы успели сходить в налоговую и заполнить декларацию?

— Да, в первый раз в жизни отправил налоговую декларацию. Раньше никогда этого не делал, и теперь сомневаюсь: стоит ли повторять эти опыты? Пацаны не поймут...

— В каком состоянии сейчас находится «Щит Батькiвщини»?

— Он давно уже прекратил свое существование. Это политический проект, который был создан специально под первую серию «кассетного скандала», когда нам казалось, что можно раскачать ситуацию. Сейчас существует «Братство», и я пытаюсь поддерживать нашу чудесную молодежь, передавать им свой опыт.

— Как вы думаете, об этом «Братстве» напишут в учебниках по истории?

— Мы постараемся, чтобы братство само определяло, что будет написано в учебниках...

— Какие программы вы смотрите по ТВ?

— Discovery, конечно, как все нормальные люди...

— А читаете что?

— Массу литературы, газеты. Ваше издание тоже читаю. Очень хорошая газета, острая, только пора вам украинизироваться...

— Чем вы будете заниматься лет через десять?

— Осуществлять очередную авантюру...