08/11/2003 | Shooter

ДЕЛО ГОНЧАРОВА. ЧАСТЬ 2
УК

«Подделка» полугодичной давности?

Едва в прессу просочилась информация о смерти Игоря Гончарова и содержании его записок, как братья-коллеги заспешили строить прогнозы и делать выводы. Многим эта смерть и эти письма кажутся не иначе как сложной политической комбинацией, все взялись раскладывать пасьянсы, гадать кому это выгодно. Подлинность самих писем у большинства вызывает большие сомнения. Я не отношусь к их числу. Не смогу с уверенностью утверждать – подделка или подлинник письмо Игоря Гончарова, переданное неизвестным в Институт массовой информации. Зато могу заявить однозначно: аналогичное письмо, написанное по моему мнению той же рукой, я читал минувшей зимой (увы, затрудняюсь указать с точностью месяц).

Было это так. Ко мне позвонил человек и сказал, что он от Х. (при этом было названо имя и отчество, которыми Гончаров просил меня ранее называть его по телефону). На тот момент Гончаров уже был арестован. Я, естественно, согласился встретиться.

Место встречи незнакомец выбрал малоосвещенное, хотя и многолюдное. Я вряд ли смогу опознать этого человека – тот, похоже, делал все, чтобы я не смог его рассмотреть, а я к этому и не стремился, зная склонность Гончарова (и, как можно было догадаться, его подчиненных) к конспирации. Человек передал привет от Игоря и вручил несколько исписанных листов, сказав, что это – от Гончарова мне для ознакомления. Он попросил прочесть письмо, не делая никаких копий и сказал, что придет на это же место через десять минут. Я понял, что обсуждать ничего не следует и поспешил в ближайшее кафе. Письмо было написано на нескольких листах в клетку. Это были развернутые тетрадные листы, исписанные ровным почерком с достаточно грамотной орфографией – точно такими, что и в письме, переданном Институту массовой информации. Стилистика двух писем, как мне кажется, была также сходной.

Я не могу похвастаться феноменальной памятью. С документами и текстами люблю работать не спеша, перечитывать несколько раз. Поэтому десяти отведенных минут было явно недостаточно, чтобы использовать информацию из письма для работы, к тому же я еще не знал, могу ли ее оглашать. У меня не было сомнений, что письмо написано Гончаровым. Во-первых, когда-то давно я редактировал несколько статей, написанных им для газет. Я помню его почерк: аккуратный, немного схожий на школьный. Также точно помню, что он достаточно связанно и грамотно излагал мысли, не был косноязычен, как это часто случается с людьми в погонах. Вообще, Игорь много читал и был весьма эрудированным. Изучите внимательно текст письма в ИМИ: мне кажется, оно написано именно таким человеком. Думаю, что правоту моих слов подтвердят экспертизы письма, на чем уже настаивает Григорий Омельченко.

В письме, которое я должен был вернуть через десять минут, было очень много информации о самых разных преступлениях – грабежах, убийствах. Упоминались фамилии, подробности. Всего этого я не мог запомнить, а записать бы не успел. Да по большому счету и не это было для меня главным - я искал в письме совсем другую информацию, о совершенно конкретном преступлении – о деле Гонгадзе.

Человек из узкого круга

С Игорем Гончаровым мы довольно близко общались лет 8-10 назад, когда я едва не ежедневно готовил материалы о работе разворачивающего деятельность УБОПа. Потом УБОП стал не тот, МВД начало замыкаться, отгораживаться от прессы. Я стал все реже появляться в кабинетов борцов с оргпреступностью, а они начали под разными предлогами отказывать в информации, брать на задержания. Соответственно, повдов для встреч с Гончаровым становилось все меньше. Иногда мы вместе играли в футбол. Когда у него были интересные дела, тот делился информацией. Со временем наши контакты стали очень редкими. Позже он якобы уволился из УБОПа, а о своем новом месте говорил в самых общих чертах, телефона не оставлял, зато давал номер пейджера и перезванивал после моего сообщения. Но не всегда. Позже пояснял, что был в отъезде. Я считал, что он продолжает службу, но где именно и на какой должности – понятия не имел. Всякий раз Игорь удивлял меня своей осведомленностью о происходящем. У меня сложилось твердое убеждение, что Гончаров входит в узкий круг особо посвященных людей. Ноя не предпринимал попыток выяснить его нового места службы. В работе меня интересует исключительно та информация, которая может быть опубликована. К тому же Гончаров, можно сказать, был помешан на конспирации. Поэтому я не собирался сеять у него подозрений излишними вопросами.

Когда власть окончательно закрутила гайки прессе и писать в Украине о криминале «высшего полета» стало практически некуда, я связался со своими московскими товарищами из «Комсомольской правды», занимавшимися журналистскими расследованиями. Мы познакомились, когда я писал в «Комсомолку» свои заметки о горячих буднях украинского рэкет-движения 90-х. К тому времени ребята успели поработать в «Совершенно секретно», а после смерти Артема Боровика самостоятельно организовали российский интернет-сайт «Национальное бюро расследований». Они сразу же предложили мне стать их собкором в Украине. Вот тут я вспомнил вкус настоящей журналистики, который, признаюсь, начал забывать. Мы не разменивались на мелочевку, писали о людях высокого государственного и криминального полета. Довольно часто приходилось подписываться псевдонимом, поскольку я чувствовал и знал, что многих влиятельных персон, прежде всего на генеральских должностях, моя деятельность не устраивала. Порой я обращался за помощью к Гончарову, даже подготовил по его информации пару статей. Попутно он говорил, что пытается «мониторить» ситуацию, обещал в случае реальной опасности предупредить меня и по возможности обезопасить. Я не спрашивал насколько велики его возможности, как он собирается это делать. Но я доверял ему больше других своих знакомых, которые делились со мной информацией и по мере возможности помогали.

А потом исчез Георгий Гонгадзе. Накануне его исчезновения мне поздно вечером позвонил по телефону неизвестный и стал запугивать, мол моя писанина мешает влиятельным людям. Я вызвал милицию. На следующее утро мне снова позвонили и тот же голос только-то и сказал: «Что, ментов вызывал?», после чего бросил трубку. Только после этого я подготовил заметку в УНИАН, слабо понимая что же происходит. А вечером я уехал с дочерью к отцу в Россию. Билет покупал заранее и этот отъезд никак не был связан с угрозами. Уже в за границей узнал, что пропал Гонгадзе.

И вот я читаю одно из писем Гончарова, переданных в ИМИ, и узнаю, что первоначальной целью убийц был не Гонгадзе, а Ельцов. А Гончаров каким-то образом смог отвести от меня опасность, убедить, что я подстрахован информацией и даже знаю о слежке за мной. Откровенно говоря, я не помню, сообщал ли мне Игорь тогда о слежке. Периодически меня информируют разные хорошие люди, что слушают мой телефон или ведут наружное наблюдение. Что ж, к этому я отношусь спокойно – издержки профессии, знаете ли. В эти периоды я стараюсь не торговать наркотиками и не развращать малолетних. Помню точно, что уже после убийства Гонгадзе Игорь как-то сказал мне, что слежка велась и за мной тоже. Но в отличие от «топтунов» Гонгадзе, он не сказал больше ничего о тех, кто следил за мной. Впрочем, в свое время – в тот самый день, когда я уезжал в Россию, а ночью похитили Гонгадзе, я заметил под домом автомобиль ну очень уж напоминавший авто из «наружки». Я записал номера, а позже обратился с открытым письмом на имя нового председателя СБУ Радченко. Удивительно, но Радченко ответил. Еще удивительнее то, что машина действительно была из наружки, да к тому же СБУ-шной. Но якобы следили отнюдь не за мной. Спешу сообщить, что машину я видел в субботу около 11 часов утра. Кроме как за моим подъездом наблюдать больше было не за чем. Вокруг – пустырь и в далеке супермаркет.

Но я никогда не слышал от Игоря, что меня собирались убить. Могу даже предположить, что это он организовал ночной звонок устрашения на мой домашний телефон – чтобы поднять вокруг моей персоны шум или вынудить меня податься в бега.

СБУ нашло труп. И закопало

Я вернулся домой примерно через неделю и начал «въезжать» в курс дела. Встречался со своими информированными знакомыми. Но все либо ничего толком не знали либо боялись говорить, отделываясь намеками и пожеланиями «не лезть в это». Наверняка я должен был обратиться с тем же вопросом и к Гончарову, но сейчас просто не помню, встречались ли мы тогда, а быть может я просто не мог его найти.

Когда надежды на то, что Гонгадзе вдруг объявится живым-здоровым иссякли, я был практически уверен, что его тела не найдут никогда. Из всего следовало, что операция была очень серьезной, а значит зацепок для следствия и уж тем более трупа остаться не должно было. И вдруг появилось сообщение о таращанском теле, украшениях Гонгадзе…

Я тут же попытался связаться с Игорем, но на мое сообщение на пейджер он откликнулся только через несколько дней. Договорились встретиться в центре. Гончаров выглядел очень уставшим, одет был так словно только что вернулся из похода – какие-то полувоенные ботинки, одежда заводского работяги, явно требующая стирки. Я попытался изобразить обиду: не отзываешься, звонишь через несколько дней после того, как я передал сообщение на пейджер. Игорь сказал, что все эти дни провел в Таращанском лесу, не объясняя с какой целью. Я сразу начал с вопросов о том, что он думает о находке в Тараще. Игорь стал возбужденным и уверенно заявил мне, что это труп Гонгадзе. Я выразил крайнее удивление: как могло случиться, что труп нашли – профессионалы не стали бы прятать тело вблизи поверхности да еще на развилке лесных дорог. И тут Игорь сказал мне такое, во что я по сей день не могу поверить до конца. По его словам тело перезахоронили, якобы специально для того, чтобы его обязательно нашли. И сделало это СБУ! Получалось, что СБУ нашло труп, который тут же захоронило в другом месте: зачем? И это в то время, как по заявлениям «органов», поисками Гонгадзе занимались все службы страны, СБУ в том числе. Чем не повод для Леонида Деркача показать на что способна его служба, косвенно подтвердив свою непричастность к убийству журналиста? Игорь пояснил коротко: СБУ не хотело светиться в этом деле или вернее сказать в его раскрытии. Я не помню всех деталей того давнего разговора, но знаю, что тогда Игорь пообещал мне повыяснять детали этого убийства. И он мне их выяснил.

Кто следил за Гонгадзе

Как-то поздно вечером (помню, было достаточно холодно, вероятно зимой), мы встретились с Гончаровым в городе. Игорь по собственной инициативе вызвонил меня по мобильному. Он начал со следующей фразы: «Помнишь, я обещал тебе поузнавать про дело Гонгадзе? Записывай.» И он продиктовал мне несколько фамилий и их должности. Все – сотрудники милицейской службы криминального поиска, или попросту «наружки». Далее Игорь рассказал подробности того, как в дальнейшем сложилась судьба этих «топтунов» и что происходило на момент нашего разговора в самой службе. Я несколько раз переспросил у Гончарова: насколько достоверна эта информация? Тот сказал, что все это чистая правда. Через несколько дней в газете «Грани» появилась моя статья «Кто следил за Гонгадзе». Там же был указан и адрес этой секретной конторы, в которой спешным порядком жгли документацию за три последних года. Так Юрий Кравченко заметал следы политико-криминальной деятельности своих подчиненных. Я очень надеялся, что эта информация по настоящему обеспокоит оппозицию, позволит ей добиться проверки деятельности хотя бы отдельных подразделений МВД. Ведь тогда еще можно было схватить «орлов Кравченко» на горячем, доказать, что наша милиция занимается «немножко не тем»… Увы, этого не произошло.

Только позже начальник ГУБОП Михаил Корниенко, как мне передавали журналисты, бросил на брифинге фразу: «Журналисты безнаказанно разглашают данные о секретных подразделениях МВД!» Рассекреченная «наружка» вынуждена была съехать на новый адрес, так и не дождавшись объективной независимой проверки, и чем она сейчас занимается – одному Богу известно. Позже мне из нескольких источников поступала информация, что силами доблестного УБОПа против меня готовилась провокация, деталями которой я, честно говоря, не стремился узнать. Но в тот раз провокация была предотвращена силами другой не менее доблестной службы.

Что касается людей, следивших за Гонгадзе, очень скоро я получил убедительное подтверждение того, что все, рассказанное мне Гончаровым – правда. А в очередной раз мне подтвердили это совсем недавно, сообщив, что данные, изложенные мною в статье и те, что собрало следствие Генпрокуратуры в части слежки за Гонгадзе «совпадают на 95%». Остается открытым один вопрос: почему эти люди из «наружки» до сих пор на свободе, а товарищи генералы во всеуслышание лгут, что эта информация не нашла подтверждения?

СБУ и Гончаров знали все?

После этого мы встречались с Игорем Гончаровым еще несколько раз. Я интересовался разными темами, но больше всего меня интересовало дело Гонгадзе. В одну из таких встреч Игорь достаточно обрывочно рассказал мне как все произошло. Меня все время грызли сомнения: насколько можно доверять свидетельствам Игоря. Он говорил на удивление убежденно, его осведомленность в таком запутанном деле меня настораживает до сих пор. Я пытался задавать провокационные вопросы. Откуда СБУ могло узнать о месте захоронения трупа? Гончаров сказал, что информация просочилась от человека, сидевшего за рулем машины, на которой привезли журналиста и не принимавшем участия в убийстве. Он смог указать лишь место, где остановилась машина. А отнесли тело в лес другие. Да, именно тело. Якобы Гонгадзе попытался оказать сопротивление и его просто задушили. Со слов Гончарова выходило, что Гонгадзе убили в одном месте, но потом СБУ перезахоронило его в таращанском лесу, но так, чтобы труп обязательно нашли.

Я пытался узнать, где же в таком случае голова, но Игорь говорил уклончиво, заявляя, что ее можно найти. Для чего ее отрезали? Он пояснил это тем, что головой собирались то ли пугать, то ли шантажировать одного из известных политиков, но по какой-то причине не сделали этого.

Где исполнители? Гончаров утверждал в то время, что они живы, но находятся за границей. Насколько я понял, их при желании можно было найти. Я всячески старался убедить Гончарова, что следует выйти на них, получить показания. Я сказал, что попытаюсь переговорить с людьми, которые быть может, согласятся найти для этого деньги. Игорь не сказал «да», но и не отбросил мою идею, он обещал подумать. При следующих наших встречах я вновь обращался к этой теме. И однажды Гончаров заявил, что у него есть свидетельства людей, убивших Гончарова. Помню, что он говорил о видеокассете, быть может еще о каких-то материалах. Я спросил, может ли он мне сделать копию. Но убедить его в необходимости сделать это так и не смог. Он говорил, что еще не время, что сейчас это ничего не даст. Гончаров считал, что польза от этой записи будет только в том случае, если поменяется власть. А потом я узнал о его аресте…

Кто выходил на Омельченко

И вот, примерно через полгода после того, как Гончаров оказался в руках УБОП-овцев, я сидел в кафе с письмом от Игоря. Торопливо перелистывая страницы, я выискивал фамилию Гонгадзе. Я не помню всех деталей письма. Но я совершенно точно помню фразу, в которой шла речь о том, где он спрятал материалы, указывающие на тех, кто и по чьему заказу убил журналиста. То, во что были упакованы документы, полностью совпадает с описанием, данным в письме, переданным в ИМИ. Впрочем, место указано достаточно обще. Но я не собирался начинать самостоятельные поиски этих смертельно опасных документов. А то, что они могут быть смертельно опасными я понял две недели назад, когда повстречался в подъезде своего дома с двумя гражданами в черном с трубой и шокером. В тот момент Гончаров уже был обречен, он медленно умирал в больничной палате. А ведь когда я впервые прочитал его письмо с указанием места, где хранились свидетельства по делу Гонгадзе, Игорь был жив и находился в руках людей, которые могли в один момент избавиться от опасного свидетеля.

Когда прошли десять минут, я вновь встретился с человеком от Гончарова и спросил у того: что могу делать с этой информацией. Он сказал, что это только для моего сведения и возможно, если меня что-то заинтересовало, Игорь сможет подготовить для меня дополнительно информацию для публикации в прессе. Я, конечно, сказал, что интересно все, но прежде всего будет иметь резонанс информация по делу Гонгадзе. Я сказал, что таким образом он сможет каким-то образом улучшить свое положение, возможно добьется смягчения приговора. Зная, что с момента нашей последней встречи с Игорем тот находится теперь в несколько иной ситуации, я попытался через посредника передать мою убедительную просьбу огласить с моей помощью имеющиеся материалы по делу Гонгадзе. Я пообещал переговорить с депутатами, которые согласятся гарантировать гласную выемку материалов, собрать прессу. Вобщем, пообещал организовать все так, чтобы на месте, где Гончаров спрятал эти документы не оказалось лишь несколько трупов слишком любопытных граждан, пытающихся разобраться в причинах смерти своего коллеги. По моему мнению, я говорил достаточно убедительно, предлагал Игорю встретиться со следователем, ведущим дело Гонгадзе. Посредник обещал передать мое предложение Гончарову и сообщить его решение.

Я прекрасно представляю ценность свидетельств, о которых говорил Игорь. И если они действительно существуют, это едва ли не единственный шанс узнать сегодня правду о деле Гонгадзе. Не использовать этот шанс буквально смерти подобно. Так же как подобно смерти оглашение этой информации для людей, чьи фамилии будут фигурировать в этих свидетельствах. Поэтому, чтобы не случилось того, что произошло с пленками Мельниченко, необходимо, чтобы эти материалы не утратили своей процессуальной ценности. А значит, даже знай я где они находятся, я бы ни за что не стал искать место их хранения и не отправился выкапывать их в одиночку – после этого следствие нашло бы массу зацепок, чтобы признать их недействительными в суде. Кроме того, зная о пристальном интересе «органов» к своей персоне я не мог быть уверен, что не приведу за собой решительных парней с металлической трубой или иным действенным инструментом. По моему плану все следовало делать внезапно и гласно: при стечении прессы, в присутствии нескольких надежных политиков, очевидно натариуса, возможно судьи и обеспечении физической защиты.

Я в своей практике выбрал жесткое правило: то, о чем знаю, сразу же спешу написать и опубликовать. До этого делиться «горячей» информацией с кем-либо не имею привычки. В таком случае после опубликования материалов предпринимать против меня какие-либо акции силового характера не имеет смысла. А вот когда ты знаешь нечто, о чем еще не стало известно общественности – тогда возникает искушение похоронить информацию вместе с ее носителем. Считаю, что именно по этой причине на меня напали две недели назад. Некоторым заинтересованным лицам показалось, что я знаю нечто, что вот-вот должно стать достоянием гласности. Они просчитались. Но, об этой истории – несколько позже.

Итак, я стал носителем смертельно опасной информации, вернее имел шанс узнать где она хранится. Организовать мероприятие по ее извлечению на свет божий я не мог самостоятельно. И тогда я позвонил в кабинет, где сидели два нардепа-спецслужбиста Григорий Омельченко и тогда еще живой Анатолий Ермак. Договорился о пятиминутной встрече, подъехал в здание на Садовой. На месте застал Омельченко. Попросил его оставить в кабинете мобилку и вывел в коридор. Там я сообщил в общих чертах о наличии документальных свидетельств, указывающих на исполнителей и не только убийства Гонгадзе. Спросил: сможет ли Омельченко с коллегами обеспечить безопасность, официальный статус наших действий и принять участие в извлечении материалов? Григорий Емельянович без колебаний согласился, описал как оно это себе представляет. Я не говорил кому принадлежат эти материалы, сообщив, что веду переговоры на эту тему. На том расстались.

Через несколько дней на меня снова вышел человек Гончарова. Он не сказал твердого нет, но и не назвал точного места, где хранятся материалы. Он сообщил, что Игорь будет думать, очевидно ожидая каких-то переломных событий в своей судьбе и ходе следствия. К тому времени, если не ошибаюсь, он уже несколько месяцев находился в больнице скорой помощи, после трех тяжелейших операций – последствий жестоких избиений.

Не вижу мотива для лжи

Я так и не узнал где он прячет материалы. Очень хочется надеяться, что кому-то Игорь успел передать эту тайну. И я очень надеюсь, что эти материалы действительно существуют. Смело могу утверждать, что за все время, которое я был знаком с Гончаровым, он ни разу не подвел меня, не дезинформировал, не использовал в каких-либо корыстных или оперативных целях. Кто-то заметит: раньше он был на свободе, а под грузом столь тяжких обвинений, находясь несколько месяцев за решеткой и ожидая сурового приговора, человек способен на любую ложь во спасение. Так-то оно так, но ведь впервые я узнал о наличии у него убийственных свидетельств по делу Гонгадзе еще в бытность Гончарова на свободе. Причем, сообщил он это не по своей инициативе, а в ответ на мои неоднократные вопросы, к тому же делал это совершенно бескорыстно. Где вы видите мотив для лжи?

Естественно, все вышеизложенное не следует воспринимать за чистую монету, подходить к моим словам следует скептически. Кто гарантирует, что я пишу это без злого умысла? Да и где гарантия, что незнакомец, передавший письмо, действительно был человеком Гончарова? Тем не менее, и тогда и сейчас я остаюсь в полной уверенности: письмо было подлинным, написанным именно Игорем. Помимо прочего, содержание письма в части похищения Гонгадзе полностью стыковалось с тем, что говорил мне Гончаров при личных встречах вскоре после исчезновения Гонгадзе.

И, наконец, последнее. Могу смело утверждать, что письмо, которое читал я и то, что передано в ИМИ – очень сходные по содержанию, но однозначно разные. Возможно Гончаров их переписывал, возможно писал разные варианты. Очевидно, что одно из писем, распространенное после смерти Гончарова, было написано уже после того, как я предложил схему легализации имеющихся у него материалов. Я делаю этот вывод из того, что описание Гончаровым условий, при которых следует выкопать спрятанные им материалы полностью описывают вариант, придуманный мною лично и предложенный Игорю через посредника.

Олег Ельцов, «УК»