08/18/2003 | пан Roller

ПРИЧИНЫ ГОЛОДА 1933 ГОДА В УКРАИНЕ ПО СТРАНИЦАМ ОДНОЙ ПОДЗАБЫТОЙ КНИГИ

Станислав КУЛЬЧИЦКИЙ
http://www.zerkalo-nedeli.com/ie/show/456/41284/



Вариант ответа на вопрос, поставленный в заголовке статьи, прозвучал в «ЗН» (28 июня 2003 г., № 24) в виде посыла к постановлению ЦК Компартии Украины «О голоде 1932—1933 гг. на Украине и публикации связанных с ним архивных материалов» от 26 января 1990 г. Постановление было опубликовано в книге «Голод 1932—1933 гг. на Украине: глазами историков, языком документов», которую подготовил Институт истории партии при ЦК Компартии Украины, вышедшей в свет в «Политиздате Украины» осенью 1990 года. Это постановление и было принято как раз для того, чтобы выход книги стал возможным. Суть его определяется одним предложением: «Архивные материалы раскрывают, что непосредственной причиной голода в начале 30-х годов в республике стало принудительное, с широким применением репрессий, проведение губительной для крестьянства хлебозаготовительной политики».

Данная статья посвящена анализу вышеупомянутой книги. Чтобы не повторять длинного названия, далее я буду называть ее одним словом — «Голод», с указанием в необходимых случаях страницы, откуда заимствован документ.

Если бы в поисках причин голода мы удовлетворились версией, выдвинутой в постановлении ЦК КПУ, это означало бы, что 70-я годовщина голодомора проходит так же непродуктивно, как прошла 60-я.


«Украинский голокост» или что-то другое?

В мае этого года ВР Украины впервые за все время своего существования подняла вопрос о голодоморе на сессионном заседании. При обсуждении народные депутаты от КПУ покинули зал: они были возмущены интерпретацией причин голода — якобы советская власть и партия, которая стояла за ней, уничтожали голодом украинцев только потому, что они были украинцами...

Доказать, что голод 1932—1933 гг. на самом деле был геноцидом, трудно. Хотя именно такой вывод сделали обе комиссии, исследовавшие украинский голод, — конгресса США (апрель 1988 г.) и международная комиссия юристов под руководством профессора Дж.Сандберга (ноябрь 1989 г.). Однако комиссии работали в условиях «холодной войны», когда принимались во внимание антикоммунистические эмоции. Теперь, чтобы признать голод 1932—1933 гг. не издержками форсированной индустриализации, как это представлено в упомянутой выше статье в «ЗН», а продуманным актом геноцида, направленным против украинского народа, нужны аргументы.

Напечатанные в книге «Голод» архивные материалы доказывают, конечно, что повышенная смертность на селе была связана с губительной хлебозаготовительной политикой. Тем не менее катастрофическая (на порядок большая, чем в других хлебопроизводящих регионах СССР) смертность была вызвана другой причиной.

Голодомор в самом деле был геноцидом крестьянства (в Украине) и казачества (на Кубани),,

совпавшим во времени с планомерным уничтожением украинской интеллигенции. Он не вытекал из официальной национальной политики ВКП(б), а точнее, из политики сталинского режима, который подмял под себя не только общество, но и правящую партию. Но он вытекал из массового террора по социальным и национальным признакам.

Геноцид под прикрытием хлебозаготовок был применен в катастрофической ситуации, которая складывалась после 1929 года в СССР, и связан был со сталинской «революцией сверху». Не с форсированной индустриализацией (здесь связь опосредствованная), а с напрасными стараниями Кремля выстроить под в артельной форме видом колхозов особую систему отношений между городом и селом. К созданию целостного народнохозяйственного комплекса, которым можно было управлять из одного центра, руководители ВКП(б) шли методом проб и ошибок. Голод во многих регионах СССР был следствием ошибочной пробы, а голодомор в Украине и на Кубани — результатом стараний Кремля выйти из катастрофической ситуации в наиболее опасных для него национальных регионах путем применения превентивных репрессий (террора голодом).

В книге «Голод» есть аргументы, подтверждающие геноцид в виде террора голодом. Она и теперь остается наиболее полным и впечатляющим собранием свидетельств о голоде из архивов ЦК ВКП(б) и ЦК КП(б)У. Следует лишь прочитать эти документы под нужным углом зрения.

Нужный угол зрения

Полных три года (1987—1989) я изучал проблему голода, и на этом локальном отрезке прошлого мог видеть больше других. Из текстов, отобранных для книги «Голод», из других документов тех архивов, откуда они заимствованы, возникало нечто ужасное. За хлебозаготовками скрывалась истинная причина голодомора. А потому я сомневался, даст ли политбюро ЦК КПУ санкцию на публикацию.

Шансы все-таки были. Во-первых, никто не догадывался об истинной причине голодомора. Тем более о том, что документы из партийных архивов могут ее подтвердить.

Во-вторых, десталинизация М.Горбачева, в отличие от хрущевской, пошла в глубину. Это обязывало правящую партию держаться на гребне волны, иначе — утонешь.

В-третьих, комиссия конгресса США по украинскому голоду 1932—1933 гг. уже закончила работу, опубликовала заключительный рапорт и пустила собранные документы в мировой научный оборот. С конкретными результатами работы комиссии Дж.Мейса члены политбюро ЦК КПУ были знакомы. Во время передачи документов ЦК КПУ в государственный архив после запрета партии ко мне в руки попал 524-страничный том, напечатанный в 1988 году в государственной типографии Вашингтона. На его обложке — красный штамп общего отдела ЦК КПУ с датой поступления — 5 сентября 1988 года.

На заседании политбюро ЦК в январе 1990 года (меня пригласили как эксперта) дискуссия относительно целесообразности публикации книги «Голод» продолжалась долго. У меня сложилось впечатление, что когда первый секретарь ЦК В.Ивашко взял на себя ответственность и предложил печатать документы, присутствующие вздохнули с облегчением. Это был акт большого гражданского мужества.

Книгу «Голод» подписали в печать 5 сентября 1990 года. Заявленный тираж —25 тыс. экземпляров. Фактический оказался в десять раз меньше. Говорили, что дефицитную бумагу попросту разворовали. Более вероятно, что книгу, которую уже нельзя было не печатать, решили сделать библиографическим раритетом.

В 1990 году в Украину впервые приехал Джеймс Мейс. Он привез мне компьютерную распечатку 206 свидетельств о голоде 1932—1933 гг., собранных комиссией конгресса США. Десятки разных ответов на одинаковые вопросы давали возможность применить компаративный анализ, что лишало источник присущего мемуарной литературе субъективизма.

В декабре 1990 года трехтомник свидетельств объемом в 1734 страницы вышел в свет в той же типографии Вашингтона. Тогда же, в первой половине декабря, в журнале «Под знаменем ленинизма» была напечатана моя статья «Как это было (читая документы созданной при конгрессе США «Комиссии по голоду 1932—1933 гг. на Украине»)». Сопоставление архивных документов и свидетельств дало возможность сформулировать такой вывод: «Вместе с хлебозаготовками и под их видом было организовано репрессивное изъятие любых запасов продовольствия, то есть террор голодом». Изъятие всего продовольствия в хозяйствах крестьян-должников по хлебозаготовкам — и есть истинная причина голодомора.

После сталинской статьи «Головокружение
от успехов»

Научную литературу из России приобретать трудно. Я благодарен профессору В.Данилову (Институт русской истории РАН) за подаренный мне пятитомник «Трагедии советской деревни (1927—1939)». Его тома — «кирпичи» — наполнены документами, доселе не видавшими дневного света. Они дают возможность понять причины экономической деградации колхозного строя в момент его рождения.

Современная трактовка событий сплошной коллективизации в научной литературе и в учебниках сводится к следующему. Под видом артелей Сталин желал насадить в селе коммуны. Началась коллективизация всего — вплоть до мелкого скота и птицы. В ответ поднялось мощное антиколхозное движение. Генсек вынужден был отступить, и в марте 1930 года в газете «Правда» опубликовал статью «Головокружение от успехов», в которой вину за «перегибы» перевел на местных работников и «подарил» колхозникам приусадебный участок с коровой.

Сталинское «отступление» было декларативным. Мало того, что всех, кто вышел из колхозов, туда загнали снова — это известно всем. Оказалось (и это стало для меня открытием), что государство не отличало колхозов от совхозов: все, что вырабатывалось в общественном хозяйстве колхозов, подлежало отчуждению. Однако в совхозах платили зарплату, а колхозники должны были удовлетвориться тем, что получали от «подаренного» приусадебного хозяйства. Анализ компартийно-советских постановлений и инструкций трехлетия 1930—1932 гг. подтверждает только этот вывод, другого быть не может.

На поверхности, в декларациях все было иначе. Как раз в этом трехлетии сформировалось понятие трудодня. Было много разговоров о преодолении уравниловки в оплате колхозной работы. Разрабатывались мероприятия по организационно-хозяйственному укреплению колхозов. В апреле 1930 года приняли закон о хлебозаготовках: колхозы должны были сдавать государству от трети до четверти валового сбора (в незерновых регионах — не более одной восьмой). Основная часть урожая подлежала распределению по трудодням.

Тем временем невиданный по глубине экономический кризис (Великая депрессия) привел к небывалому падению мировых цен на промышленное оборудование. Советские внешнеторговые организации радостно скупали за валюту все подряд по низким ценам и на льготных условиях оплаты. Но вскоре выяснилось, что цены на сельскохозяйственную продукцию упали еще больше. Долгосрочных займов Советскому Союзу никто не давал — пока не признает царских долгов. Чтобы заработать валюту, приходилось продавать больше хлеба. Хлебозаготовительные планы стали безразмерными, государство выкачивало у колхозов весь урожай, разрушая их экономику и заставляя крестьян, прежде всего молодежь, отказываться от работы на земле.

Статистика свидетельствует, что после перехода к сплошной коллективизации в СССР началась стремительная урбанизация: количество крестьян, которые прибывали в города, выросло с 7 млн. человек в 1929 году до 9,2 в 1930-м и 10,8 в 1931 году. С целью прекратить неконтролируемую урбанизацию с декабря 1932 года в Советском Союзе была внедрена система внутренних паспортов, которая сохранилась до наших дней.

Из года в год продовольственное положение в украинском селе становилось все хуже. Из-за заготовок по урожаю 1931 года, которые затянулись до весны 1932-го, в десятках сельских районов Украины начался повальный голод. Он длился, пока не вызрел новый урожай, и забрал жизни до 150 тыс. крестьян.

Чрезвычайные хлебозаготовительные комиссии (ЧХК)

Предшествующий раздел был необходим, чтобы охарактеризовать ситуацию, в которой начали действовать ЧХК, созданные Сталиным осенью 1932 года в основных хлебопроизводящих регионах. В Украине комиссию возглавил председатель Совнаркома СССР В.Молотов, на Северном Кавказе — секретарь ЦК ВКП(б) Л.Каганович, в Поволжье — секретарь ЦК ВКП(б) П.Постышев. Результатом их деятельности стал голод во всех перечисленных регионах. Он начался и в городах незерновых регионов СССР, снятых с централизованного снабжения вследствие дефицита хлеба.

Голод, но не голодомор! Цель этой статьи как раз и состоит в том, чтобы разделить эти два понятия и проследить, в каких регионах СССР и вследствие каких причин голод постепенно перерастал в голодный мор с количеством жертв, на порядок более высоким.

ЧХК не имели собственного аппарата. Они были рождены будничным протокольным решением политбюро ЦК ВКП(б) от 22 октября 1932 года. Началом работы комиссии в Украине следует считать появление Молотова на заседании политбюро ЦК КП(б)У 30 октября. К этому времени Украина выполнила только 40 процентов установленного хлебозаготовительного плана.

Кстати, если кто-нибудь из ветеранов скажет, что у них в селе голода не было, не надо спешить с возражениями. До конца октября около 1,5 тыс. колхозов выполнили план и не попали под санкции. Но 23 тыс. колхозов оставались в должниках у государства.

Государство желало взять своё. Тем более что оно в этом году разрешило, дабы материально заинтересовать колхозников в сборе урожая, выдать им натуральный аванс зерном в размере от 10 до 15 процентов заработанного на трудодни. В предшествующие годы хлеб не выдавали до выполнения «первой заповеди» — заготовительного плана, а после заготовок выдавать было нечего.

Убеждаясь из года в год, что государство забирает весь хлеб, крестьяне начинали работать в общественном хозяйстве совсем небрежно. Хлеб погибал в поле от сорняков и осыпания, терялся во время жатвы и транспортировки. При обмолоте часть зерна колхозники старались пустить в солому и полову. Им оставляли только эти «озадки», а зерно после обмолота отвозилось прямо на элеваторы или ссыпные пункты.

В выступлениях украинских руководителей на Третьей партконференции (июль 1932 года) были попытки оценить потери урожая 1931 года. С.Косиор оценивал их в 120—150 млн. пудов, А.Шлихтер назвал цифру 150, Н.Скрипник — до 200 млн. пудов. Не претендуя на точность, эти цифры давали представление о масштабах потерь — до половины годового продовольственного фонда сельского населения.

Каких-либо сведений о потерях урожая 1932 года не существует, но ситуация в сельском хозяйстве тогда становилась катастрофической. В письме из колхоза «Новая жизнь» Артемовского района («Вісті ВУЦВК», 4 января 1933 года) сообщалось: «Во время уборочной кампании и обмолота воцарились полнейший кавардак и беспорядок. Бригады распались, в поле выходил, кто хотел, работа организована не была. Работу игнорировали, хлеб осыпался. Разворовывание пошло вовсю, днем и ночью с поля возили на глазах у всех, растаскивали колхозный хлеб. Учета не было. Какой был урожай, по сей день не известно. Хлебозаготовки колхоз выполнил на 5 процентов».

Под влиянием подобных корреспонденций у руководителей Кремля складывалось впечатление, что урожай в Украине не погиб, а разворован. И Сталин стал на привычный путь репрессий. 7 августа 1932 года появилось постановление ВЦВК и СНК СССР «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперативов и об укреплении общественной (социалистической) собственности». Разворовывание имущества колхозов наказывалось расстрелом, при «смягчающих обстоятельствах» — лишением свободы на срок не менее 10 лет. Газета «Правда» организовала в Украине рейд по борьбе с кражами зерна. С 7 по 17 августа 1932 года в нем приняли участие 100 тысяч «ударников печати». Однако напрасно корреспондент «Правды» по Днепропетровской области призывал: надо искать, ведь существует подземный «пшеничный город», «ударники печати» не нашли его.

После того как хлебозаготовки в сентябре и октябре 1932 года дали мизерные результаты, на смену «ударникам прессы» пришла ЧХК. Ее документации не существует. Просто время от времени Молотов (иногда — Каганович) наезжал в Украину и интересовался, как идут заготовки. Комиссия не давала собственных распоряжений, но пока она существовала, все компартийно-советские постановления в республике писались под диктовку Молотова или Кагановича.

Принимая на себя функции политического руководства, компартийные вожди непосредственную управленческую работу возлагали на советские органы власти. В чрезвычайных ситуациях компартийная диктатура выходила на передний план. Однако Молотов при проведении хлебозаготовок в местности, которой уже угрожал голод, был намерен опираться на все возможные рычаги власти.

Заготовки вызвали сопротивление местного управленческого аппарата, который понимал, что лишенные хлеба люди не доживут до следующего урожая. Наличие сопротивления, которое квалифицировалось как «измена», подтверждает письмо генерального секретаря ЦК КП(б)У С.Косиора от 13 декабря 1932 года секретарям обкомов партии, в котором от имени ЦК он (фактически — Молотов) предлагал немедленно ставить вопрос об исключении из партии «предателей» с последующей их высылкой на Север, заключением на продолжительные сроки, расстрелом.

Все случаи «измены» освещались в печати. Сокращение снабжения хлеба по карточкам в городах или снятие целых городов с государственного снабжения объяснялось кулацким саботажем хлебозаготовок. Чтобы уйти от ответственности за разрушительные последствия политики форсированной индустриализации, руководители страны вместо хлеба предлагали населению городов информацию о карательных действиях против саботажников. Такая информация была необходима и для того, чтобы преодолеть сопротивление местной власти в сельских районах.

Выполняя директиву Молотова, к заготовительной работе подключились чекисты. Председатель ДПУ УСРР С.Реденс 22 ноября разработал план операции «по выявлению контрреволюционных центров, организующих саботаж и срыв хлебозаготовок». Операция должна была охватить 243 района. С одобрения ЦК КП(б)В она началась немедленно.

Невозможно без волнения читать отчет председателя ЦКК КП(б)У и наркома РКИ УССР В.Затонского, который в январе 1933 года работал уполномоченным ЦК КП(б)В по хлебозаготовкам в Одесской области, а по возвращении в Харьков занял должность наркома просвещения вместо Н.Скрипника. Затонский был не удовлетворен работой подчиненных Реденса и в отчете отмечал, что крестьяне перестали бояться чекистов и репрессий: «Мне рассказывали из практики Одесской области, в частности, Новой Украинки и Знаменки (то же передавал товарищ, приехавший ко мне из Никополя), что выселением на Север не так уж огорчались. Никто не дезертировал, многие шли с гармошкой, а были даже случаи «добровольчества», когда соседи обращались с просьбой включить их в партию переселенцев» (стр. 341). Затонский писал об этом с удивлением, не понимая поведения крестьян, так как был уверен: «мужик — с хлебом». А крестьяне отдавали предпочтение депортации перед голодной смертью. Вот подтверждение из этой же книги «Голод». Секретарь Краснопольского райкома партии на Харьковщине докладывал в ЦК КП(б)У в декабре 1932 года: «Нарсуд почти ежедневно разбирает хлебные дела на местах. После окончания суда в с.Краснополье середняк Бесараб Алексей Васильевич сказал: «Пусть судят и везут отсюда, так хоть от голода не умрешь, а дома, если останусь, все равно умрем» (с.289).

Натуральные штрафы

Начиная с 1990 года, «визитной карточкой» голодомора являются натуральные штрафы. Тем не менее я не заметил, чтобы постсоветская историография голодомора признала их значение.

Натуральные штрафы — это конфискация незернового продовольствия у должников по хлебозаготовкам. Они не шли в зачет долга, а были лишь карательным средством. Заготовители были убеждены, что где-то в ямах или в «озадках» (соломе и полове) зерно у колхозников есть. Чтобы заставить их рассчитаться с государством, они прибегали к натуральным штрафам.

Если крестьян лишали хлеба, от голода погибали собственники слабых хозяйств. В хорошо поставленных усадьбах люди выживали за счет незернового продовольствия, которым запасались к новому урожаю. Если это продовольствие конфисковывалось за долги, погибали и они. Купить пищу на сельских базарах было невозможно — некому было продавать. Кооперативные магазины «отоваривали» только тех, кто выполнил хлебозаготовительный план. В городе магазины превратились в распределители по карточкам. Система магазинов «Торговля с иностранцами» в городах продолжала существовать и после того, как СССР отказался от услуг зарубежных специалистов и рабочих. Она выкачивала у голодающего населения валюту, семейные драгоценности и нательные крестики. Но эти магазины мало кого спасли от голодной смерти.

Продиктованное Молотовым постановление ЦК КП(б)У о мероприятиях по усилению хлебозаготовок от 18 ноября 1932 года (из книги «Голод») имело пункт, который стал свечой зажигания в голодоморе: «В колхозах, допустивших разворовывание колхозного хлеба и злостно срывающих хлебозаготовки, применять натуральные штрафы в виде установления дополнительного задания по мясозаготовкам в размере 15-месячной нормы сдачи для данного колхоза мяса как по обобществленному, так и индивидуальному скоту колхозника.

Применение этого штрафа проводится райисполкомом с предварительного разрешения в каждом отдельном случае облисполкома. Причем райисполкомы устанавливают сроки взыскания и размеры штрафа для каждого колхоза (в пределах 15-месячной нормы мясосдачи) применительно к состоянию отдельных колхозов» (с. 254).

Когда я говорил, что в рукописи книги «Голод» увидел «что-то ужасное», то имел в виду прежде всего эти два абзаца. Сформулированы они по-деловому, имеют четыре ограничения: взимание штрафов только РВК с санкции ОВК и в границах определенной нормы, по мясу. Однако в дальнейшем эти ограничения отпадали одно за одним. В этом же постановлении в разделе о единоличниках помещался такой пункт: «В отдельных районах (по постановлению облисполкома) штраф может быть установлен картофелем в размере годичного плана данного хозяйства по картофелю. В исключительных случаях по специальному постановлению облисполкома размер штрафа может быть удвоен» (с.257).

Надо сразу подчеркнуть: в компартийно-советских постановлениях о натуральном штрафовании названы только мясо, сало и картофель. В них не упоминались продукты длительного хранения. Однако через два месяца после выхода постановления от 18 ноября «злостные должники» были подвергнуты натуральному штрафованию по полной программе. Это подтверждают свидетели голодомора. А среди «злостных должников» оказались все украинские колхозы, за исключением полутора тысяч.

27 ноября секретарь Одесского обкома КП(б)У М.Майоров рапортовал в ЦК: «На местах совершенно не используется система штрафов, очень уж робко к этому подходит низовой наш актив, опять-таки из-за боязни перегибов, хотя кое-где перегибы уже имеют место» (с.267). 8 декабря С.Косиор рапортовал Сталину: «Наибольший результат дает применение натурштрафов. За корову и свинью сейчас колхозник и даже единоличник крепко держатся. Наиболее эффективной эта мера оказалась в отношении единоличников. Что касается колхозов, то здесь результат меньший, ибо штрафы пока коснулись только обобществленного стада, а персонально колхозников почти еще не затронули» (с. 284).

Не прошло и месяца после внедрения натуральных штрафов, как к ним привыкли настолько, что появилось еще одно сокращенное слово. Стало понятно, что государство получило мощное средство терроризирования крестьян. Кремль не замедлил использовать его, чтобы поднять хлеб из подземного «пшеничного города».

Террор голодом

1 января 1933 года Сталин прислал в Харьков руководителям УССР новогоднюю телеграмму. Эту телеграмму, оформленную как постановление ЦК ВКП(б), нужно привести полностью. В ней — весь 33-й год: «Предложить ЦК КП(б)У и СНК УССР широко оповестить через сельсоветы, колхозы, колхозников и трудящихся единоличников, что: а) те из них, которые добровольно сдают государству ранее расхищенный и скрытый хлеб, не будут подвергаться репрессиям; б) в отношении колхозников, колхозов и единоличников, упорно продолжающих укрывать расхищенный и скрытый от учета хлеб, будут применяться строжайшие меры взыскания, предусмотренные постановлением ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. (об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной социалистической собственности)» (с. 308).

Ужасающее содержание сталинской телеграммы становится понятным только при ее аналитическом изучении.

Первый пункт был предупреждением: сдавайте хлеб, иначе станет плохо. Сдавать требовалось весь неучтенный хлеб, а не только зерно, которое рассматривалось как украденное (например, выявленное при повторном обмолоте «озадков»). Характер репрессий не определялся.

Второй пункт становится понятным только в сопоставлении с первым. Он адресовался крестьянам, проигнорировавшим предупреждение. Но как таких выявить? Естественно, посредством обысков. Таким образом сталинская телеграмма была предупреждением о массовых обысках.

В ходе обысков хлеб могли найти или не найти. В первом случае все было ясно: скорый суд на основе закона от 7 августа 1932 г. Об этом телеграмма честно предупреждала. Какие действия Кремль предусматривал во втором случае — не сообщалось. Зато известно, что с ноября 1932 года на тех должников, у кого при обысках хлеб не находили, накладывали, высказываясь косиоровским языком, натурштрафы. Отсюда вытекал логичный и понятный всем крестьянам вывод: в виде штрафа заберут другие продовольственные продукты длительного хранения.

В трехтомнике свидетельств, изданных в 1990 г. Комиссией по украинскому голоду 1932—1933 гг. в конгрессе США, мы находим яркую картину того, что случилось. Поскольку этот источник в Украине представлен ограниченным количеством экземпляров, сошлюсь на свидетельства из него, опубликованные мною в журнале «Под знаменем ленинизма», 1990, № 23, с. 84—85.

Федор Коваленко из села Лютенька Гадяцкого района на Полтавщине рассказывал: «В ноябре и декабре 1932 года забрали все зерно, картофель, все забрали, вплоть до фасоли, и все то, что было на чердаке. Какие мелкие были сушеные груши, яблока, вишни — все забрали».

Дмитрий Корниенко с.Понорницы на Черниговщине вспоминал, что отец и мать после раскулачивания сидели в тюрьме. Детей, которые жили сами (ему было 15 лет) подкармливала бабушка. В день обыска она принесла полстакана пшена, но сварить не успела. Пришла бригада из пяти человек с разными по размерам сумками. Один держал сумку специально для пшена, туда и высыпали...

Под руководством чекистов и уполномоченных по хлебозаготовкам обыски в каждом селе проводили местные — члены комитетов незаможных селян. Осуждать их нельзя, они были голодны. Как нельзя осуждать и тех, кого они обыскивали и которые позднее ели своих детей.

Легенда о «подземных городах» с пшеницей умерла вместе со сплошными обысками. До 1 ноября из урожая 1932 года было заготовлено 136 млн. пудов. За три месяца своего существования ЧХК «заготовила» в украинском селе 87 млн. пудов хлеба. В архиве СБУ есть документ, в котором сообщалось: органы ГПУ и милиции за период с 1 декабря по 25 января нашли 14 956 ям, 621 «черный амбар» и 1359 других тайников, из которых было изъято 1718 500 пудов зернохлеба (публикуется впервые). В это количество входил хлеб, найденный в «озадках», то есть скрытый коллективно, а также выявленный у перекупщиков. То есть зерно, выявленное при обысках, которые сопровождались конфискацией всего незернового продовольствия, составляло ничтожную часть во всем объеме заготовок. Необоснованность обвинений в кражах хлеба была доказана гибелью миллионов крестьян.

Весной 1933 года крестьян приучали работать в общественном хозяйстве путем организации питательных пунктов на полевых станах. Для этого государство выделило часть прежде отобранного зерна. С целью налаживания жизни в пораженном голодомором селе были организованы чрезвычайные органы компартийной диктатуры — политотделы МТС и совхозов.

Сталиным и его окружением голодомор оценивался как полезное средство искоренения частнособственнических настроений и приучения колхозников к коллективной работе. Секретарь ЦК КП(б)У Хатаевич докладывал 3 марта 1933 года по начальству: «Чувствуется отрезвление после того разгула и обострения собственнических, мелкобуржуазных вожделений, которые переживало большинство колхозников во время прошлых хлебозаготовок. Среди большинства тех колхозников, которые совсем еще недавно таскали и воровали колхозный хлеб, относились небрежно к колхозному имуществу, не хотели честно работать в колхозном производстве, замечается, что они все более осознают необходимость честно и старательно работать для колхоза» (с. 403).

Украинский голодомор существенным образом повлиял на формирование советской экономики, какой мы ее знаем. Убедившись в том, что крестьяне не будут работать в общественном хозяйстве колхозов бесплатно, Сталин инициировал постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 19 января 1933 года «Об обязательной поставке зерна государству колхозами и единоличными хозяйствами».

Могли ли отношения между контролируемыми государством «командными высотами» экономики и сельским хозяйством радикально измениться после принятия одного-единственного постановления? Могли, и есть пример: решение Х съезда РКП(б) о переходе от продразверстки к продналогу. Этим решением открывалась новая экономическая политика — нэп. А постановлением от 19 января 1933 года государство признавало то, что выращенная в колхозе продукция принадлежит крестьянам. Признавалось, что государству должна поступать лишь часть этой продукции в виде налога, известного колхозникам еще до начала сельскохозяйственного года. Налоговый характер зернопоставок означал, что выращенное сверх объема этих обязательств зерно принадлежит только колхозникам и может использоваться ими по собственному усмотрению. Это создавало заинтересованность в результатах коллективного хозяйствования.

Итак, не в марте 1930 , а только в январе 1933 года колхозы приобрели тот вид, в котором мы их знаем. Одной стороной (общественным хозяйством) они оборачивались к государственному сектору экономики, а другой (приусадебным хозяйством) — к рынку. Благодаря нежеланию крестьян Украины работать на государство бесплатно планово-директивная экономика СССР стала существовать с некоторыми остатками товарно-денежных отношений — денежным обращением, зарплатой в денежном измерении, колхозной торговлей.

Необходимое послесловие

Рамки газетной статьи и ограничение проблематики документами из книги «Голод» не позволили остановиться на многих аспектах проблемы, в том числе и на полемических вопросах.

В книге «Голод» мне принадлежал раздел «Трагическая статистика голода». Слишком низкие цифры жертв, вытекавшие из анализа демографической статистики, не устраивали многих политиков и публицистов. Никто, однако, не полемизировал относительно методики подсчета. Через 12 лет я написал статью «Сколько нас погибло в голодоморе 1933 года?» («ЗН», 2002, № 45). В ней повторялись цифры из забытой книги. В ответ — снова молчание. Только народный депутат С.Хмара с присущей ему непосредственностью заявил в ВР во время парламентских слушаний 12 февраля 2003 года: «Я хотел бы обратиться к ученым, и, в частности, к Станиславу Кульчицкому, который пытается занизить число жертв и исчисляет их 3—3,5 млн. Этими вопросами я занимался, анализируя демографическую статистику еще в середине 70-х годов, и пришел к заключению, что погибших было не менее 7 миллионов».

Дело не в Кульчицком, «который пытается». Возьмите В.Кубийовича — главного редактора «Енциклопедії українознавства» и «своего человека» в лагере украинских националистов. В статье «Зміни в стані населення Совєтської України в рр. 1927—1958» (Мюнхен, 1959 г.) он обсчитывал потери в 2—3 млн. человек. Отмечая, что большинство авторов называет цифры от 4 до 7 млн. человек, В.Кубийович (кстати, демограф европейской величины) указывал: надо допустить огромный прилив населения в села Украины, чтобы выровнять столь огромные потери, а на это мы не имеем никаких данных.

Что касается более сложной проблемы, причины голодомора, то господствующий мотив современной публицистики — Сталин (Кремль, Москва, Россия) уничтожал украинцев из-за того, что они были украинцами. Отождествление украинского голода с еврейским холокостом при игнорировании любых других попыток объяснить происхождение голодомора сеет сомнения в реальности того, что происходило в Украине (а также на Кубани и в Республике немцев Поволжья). Вследствие этого в Северной Америке, Германии, Франции уже находятся ученые (в России и у нас они никогда не переводились), которые отрицают наличие украинского голода, отличного от русского.

Не хочу, чтобы говорили, будто Кульчицкий и здесь что-то «пытается», в данном случае — оправдать Сталина. Но механизм формирования голодомора был именно таким, как его описывали документы из книги «Голод». Читая эту книгу, нельзя закрывать глаза всякий раз, когда натыкаешься на процитированные выше отрывки из документов. Трактовать их можно только однозначно.

Сталин не думал, что демографические последствия репрессий, связанных с попытками утвердить колхозный строй в том виде, в каком он его представлял, окажутся настолько устрашающими. Когда его предупредили, что перепись населения 1937 года вскроет эти последствия, он запретил аборты, и этот запрет держался до ноября 1955 г.

Национальное измерение в украинско-кубанском голодоморе, конечно же, присутствует. Оно определяется самой территорией, на которой массово были применены натуральные штрафы. В Поволжье, где натуральные штрафы применялись эпизодически (кроме Республики немцев Поволжья), на Северном Кавказе (где незерновое продовольствие массово отбирали только в Кубанском округе), смертность от голода была в десять раз меньше. Но национальные аспекты «социалистического строительства» в Советском Союзе — это тема для другой статьи.