05/27/2006 | Юрій Андрухович

Одной из ключевых во внутриукраинских противостояньях была и остается проблема языка. Лично для меня, кому язык-то и служит инструментом взаимодействия с остальным миром, это, безусловно, моя проблема. Именно в этом пространстве - функционирования языка, его применения, а порой его же диктата - я стараюсь быть как можно более чувствительным.

Самый распространенный - как в Украине, та и за ее пределами - стереотип, описывающий нашу языковую ситуацию, состоит в представлении об украинском билингвизме. Исторически сложилось так, что Запад якобы говорит едва ли не исключительно по-украински, а на Востоке в разных соотношениях сосуществуют два (если не три) языка - украинский и 'суржик' преимущественно по деревням, русский и 'суржик' - преимущественно в городах.

На самом же деле последнее десятилетие внесло в такое распределение весьма существенные изменения. Парадоксально, но само-то десятилетие началось с юридического закрепления за украинским языком государственного статуса, означавшего, что в дальнейшем этот язык получает мощный импульс к развитию во всех сферах и на всех уровнях, постепенно вытесняя русский как 'язык вчерашнего дня'. Фактически же произошло нечто прямо противоположное - как раз за последние десять лет (а из них всего более за восемь лет независимости) украинский язык утратил множество своих позиций.

Причин тому, надо полагать, десятка два, собственно, здесь целый комплекс причин и следствий. Однако главная среди них принадлежит, по-моему, сугубо психологической сфере: непривлекательный образ собственного государства в глазах большинства граждан. Следовательно, и язык этого государства, государственный язык, перестает притягивать. Тем более, что никто из государственных мужей вовсе и не принуждает к нему обращаться.

Реальная языковая ситуация Украины в конце столетия выглядит так. Фактический украинско-русский билигвизм остался только на Западе. Хотя русский язык в Галичине звучит ощутимо меньше, нежели украинский, но ни у кого из носителей нет никаких проблем с его использованием. Можно вполне спокойно жить во Львове, изо дня в день разговаривая только по-русски. Трудно представить себе зеркальное отражение подобного явления в Донецке, например, или в Крыму. Смельчак, который отважился бы там говорить принципиально по-украински, вынужден был бы жить в постоянном стрессе. 'Галицкие националисты' оказываются куда толерантнее (а скорей всего, просто равнодушнее) 'интернационалистов' Востока или Юга.

Восток Украины сегодня уже не билингвистичен, он русскоязычен, причем фонетически этот русский язык все более утрачивает территориально-украинские признаки (то, что в Москве называют 'южным акцентом', в роде, например, пресловутого фрикативного 'h'). Ныне киевская, днепропетровская, полтавская и черкасская молодежь говорит уже на вполне унифицированном, со всеми характерными лексическими украшениями и сленговыми новациями. Что само по себе было б и не неплохо, разговаривай эта молодежь не только порусски.

А как же 'суржик', где он, этот милый ублюдок, химерическая помесь, кровосмесительное дитя билингвизма? А он там, где ему и должно быть - там, где и сам билингвизм. То есть уже не на Востоке, а на Западе. Да, именно на 'суржике' общается ныне значительная часть западноукраинского общества, включая и 'сознательных галичан'. А на Востоке он и в самом деле исчезает - вместе с 'неперспективными' деревнями, местечками и вымирающими там стариками и старухами.

Итак, 'суржик' шествует на запад, сопровождая великий поход великого и могучего русского языка. Украинскому же отступать некуда - не в Польшу же и не в Словакию с Венгрией!

Как один из тех, кого считают писателем (пусть имя мое просто NN), я иногда горжусь тем, что на протяжении последних пяти-шести лет обрел на Востоке Украины некоторое число увлеченных, абсолютно русскоязычных читателей, которых впервые в жизни читать по-украински приохотили именно мои сочинения. Но никогда еще - сейчас впервые - я не задумывался над тем, скольких абсолютно украиноязычных читателей я каждый день теряю здесь, на Западе,- единственно оттого, что они уже перестают меня понимать.

Люмпенизация в Украине - это не только 'базар-вокзал', серые лица, стриженые головы и спортивные штаны. Это еще и примитивная русификация, язык на две сотни слов, эдакий русский 'пиджин'. В конце концов, это язык самых уважаемых в нашем обществе людей - бандитских авторитетов, звезд поп-музыки, спортсменов, нуворишей. Чтобы забраться на свою вершину в обществе украинский язык им не понадобился, соображают простые украинцы. А к чему же он нам?

Если так пойдет и дальше, то вполне реальной кажется мне перспектива почти тотального исчезновения украинского языка из повседневного обыденного обихода уже при жизни одного - двух поколений.

Вместе с тем вполне реальной остается и совсем иная перспектива. Я и в самом деле не знаю суммы всех факторов, от которых это зависит. А может быть, вообще ничего ни от чего не зависит? Ведь Украина - это барочный край. Все здесь страшно запутано, так неоднозначно и в то же время взаимосвязано, что какие-либо взаимосвязи теряют смысл, и неустойчивых тенденций ничуть не менее, нежели устойчивых. Выиграет киевское 'Динамо' у московского 'Спартака' - и патриотизм возрастает даже на уровне употребления украинской речи. Подорожает водка или бензин - соответственно и патриотизма поменьше.

* * *

Фрагмент, предложенный вашему вниманию, извлечен из большего текста, написанного для польской 'Газеты Выборчей' в ноябре прошлого года, между первым и вторым турами президентских выборов в Украине, и посвященного проблеме возможной (или столь же невозможной) дезинтеграции Украины.

С тех пор прошло четыре месяца, на протяжении которых вокруг и внутри языковой ситуации в нашем обществе фактически ничего не изменилось (собственно, и не могло измениться). Ничего - если не считать появления двух-трех обсуждаемых здесь документов, что и побудило редакцию 'Российско-Украинского Бюллетеня' пригласить меня к участию в дискуссии. Постараюсь изложить некоторые свои соображения, развивая, опровергая и частично комментируя написанное в ноябре. Строго говоря, это будут вовсе не ответы на вопросы анкеты. Поэтому прошу не брать в расчет мою нумерацию, необходимую мне лишь в рассуждении внутренней композиции.

1. Первое, что, по-моему, стоит сделать - это поставить вопрос прямо и откровенно: не 'и - и', а 'или - или'. Не 'и украинский и русский языки в Украине', а 'или украинский - или русский'.

Как мне кажется, двуязычие (или многоязычие) предусматривает стабильно поделенные между этими языками сферы (территориальные, социальные и т.д.). В украинском случае о таком разделении сфер между языками (украинским и русским) говорить или вовсе не приходится (ни один из языков объективно не может замкнуться только на некоторой части общественного бытия, равно как и ограничить себя регионально или 'сословно', и претендует на все), или же можно только на уровне схем и стереотипов ('русскоязычный Восток - украиноязычный Запад'; 'русскоязычный город - украиноязычное село', 'украиноязычные власти/чиновники - русскоязычная интеллигенция' или 'русскоязычная интеллигенция - украиноязычная масса').

Выходит, на самом деле в Украине речь идет о противостоянии или, мягче, конкуренции двух языков. В такой ситуации 'расширение сфер применения' одного из них фактически означает 'сужение сферы применения' другого. Следовательно, любое правительственное решение о 'дальнейшем развитии украинского языка как государственного' будет 'ущемлять права' русскоязычного населения. И напротив - любое правительственное решение о 'защите русского языка' или о 'предоставлении русскому статуса официального' будет 'ущемлять права' украиноязычных.

Это противостояние и образует одну из наиболее интересных интриг новейшей украинской истории.

Как же из этой интриги можно выйти? Существует общеевропейская историческая закономерность, по которой в деколонизированных европейских странах со временем утверждался один язык - язык т. н. 'титульной нации'. К сожалению, Украина не прошла этот этап своевременно - тогда же, когда и большинство 'порядочных людей' - в конце XIX - начале XX веков. Вспомним при этом хотя бы столетней давности языковые баталии между чехами и чешскими немцами за то, на каком языке следует говорить в сплошь немецкоязычной Праге; вспомним, что несмотря на весь либерализм Масарикова правительства, языковая политика новой Чехословакии была сформулирована так жестко, что уже в начале 20-х Франц Кафка с грустью констатировал свою оторванность от окружающей языковой среды; согласимся, что следствием этой 'победы чешскости' оказалась победа культуры в глобальном измерении - прежде всего как победа тенденции к разнообразию мира, а еще - победа 'слабейшего' над 'сильнейшим', 'меньшего' над 'большим', 'младшего' над 'страшим'.

В этом смысле Европа знает одно только исключение - деколонизированную Ирландию, где имперский язык так и остался господствующим и де-факто единственным. Очевидно, объясняется это тем, что в ирландском случае историческое отдаление от 'автохтонного языка' было уже непреодолимым. Случай Украины - прямо противоположный, украинский язык как все более тесно заполняемая структура до сих пор пребывает в процессе становления, он молод и гибок, он завтра еще способен выказать свою агрессивность, он здесь и сейчас. Пародируя Маркса, можно сказать, что вся прежняя история украинского языка есть лишь его предыстория.

2. Противостояние двух языков в Украине на самом деле выступает одним из самых зримых проявлений несколько более глубокого противостояния: между новыми возможностями Украины как нового государственного образования и имперской инерцией. По сути, проект 'сохранения и защиты русского языка и культуры' в Украине и на всей Одной Шестой - это проект реального сохранения и дальнейшего функционирования империи в ее существеннейшем измерении (так сказать, проект 'Империя-2', если воспользоваться актуальной ныне знаковой системой). Единый русский язык и общие культурно-ментальные коды призваны цементировать в одно целое как можно больше обитателей бывших советских территорий. В надлежащий исторический момент эти отрезанные ломти вновь прирастут - главное, сберечь ностальгию по прошлому и тягу к такому срастанию, а русский язык и служит выразителем этой ностальгии и этой тяги.

Между тем, новые возможности Украины обозначили для нее совсем другой проект - проект радикального разрыва с империей и постепенного врастания во внероссийскую, 'европейскую' цивилизацию. Проект вполне безумный (не скажу 'головоломный') как на нынешнее положение дел, зато и привлекательный для новых украинских элит, в первую очередь - для социально ангажированной украинской молодежи. И украинский язык - не просто знак, но и орудие этого высвобождения Украины, этого разрыва, этого проекта. Если угодно, знак качественно иного будущего.

На мой взгляд, лукавят те участники дискуссии, которых возмущает присутствие в ней чисто политических аспектов. Ведь вопрос о едином языке будущей Украины - это действительно проблема в высшей степени политическая, более того - геополитическая, даже геостратегическая. И незачем делать вид, будто речь идет о чем-то еще.

3. Украинская власть в лице новых 'гуманитарных министров' обратила внимание (похоже, впервые за все время независимости и впервые же после восемьдесят девятого года) на проблему функционирования государственного языка. Таким образом украинская власть сделала то, что обязана делать власть какого бы то ни было государства, воспринимающая это государство всерьез и заинтересованная в его существовании - в данном случае решила укрепить один из факторов высвобождения, исхода из империи. Она сформулировала это (пока еще на стадии проекта) в целом бюрократически, неэлегантно и нетолерантно - так, как это делалось и делается всегда и повсеместно - в Чехии и Болгарии, Франции и Хорватии, Швеции и Греции, Китае и России, потому что такой уж он и есть, 'метод власти', и где нам взять лучших в мире министров?

Ее оппоненты апеллируют к либеральным ценностям, к европейским трактатам, уставам и параграфам, особенно упирая на права и свободы личности,- и делают это столь же бюрократически, неэлегантно и нетолерантно, так как в конечном счете подразумеваются не европейские хартии или кодексы, а 'новый союзный договор'.

Если бы в ноябре прошлого года на президентских выборах победил Симоненко, украинская власть была бы другой и сейчас готовила (а может быть, уже и приняла) диаметрально противоположные по содержанию документы, касающиеся 'языкового вопроса'. Но Симоненко не победил. Можно ли факт поражения Симоненко на выборах трактовать как 'ущемление прав русскоязычных граждан Украины'? В известной степени - да. Однако отсюда ничего не следует. Нужно было на выборах побеждать.

4. Вот мой цинизм из меня и полез! 'Нужно было на выборах побеждать'. А как же все-таки быть с побежденным меньшинством, с каждым отдельным человеком, с его самодостаточностью? Закрыть глаза на все нарушения, вольные и невольные, во имя ускоренной 'деколонизации Украины'? Цель оправдает средства?

Иными словами: как же все-таки быть с фундаментальными правами и свободами человеческой единицы, которая не хочет, ну вот не хочет - и все, переходить на какую-то дам 'державну мову'?

А никак не быть, осмелюсь заметить. Терпеть, как ответил во время аналогичной дискуссии с российскими интеллектуалами в Москве писатель Тарас Прохасько. Время все расставит по местам, уж простите за банальность.

Для начала стоит согласиться с тем, что - в случае дальнейшего существования Украинского государства - русского языка в нем объективно будет все меньше и меньше. Он фактически, а не юридически, начнет становиться языком одного из национальных меньшинств (вот тогда и настанет пора вспомнить о европейских хартиях, а не сейчас, когда в образовании, массовой информации, массовой культуре, бизнесе, спорте, прочих сферах с большим отрывом доминирует именно он, русский!). Это будет продолжаться долго, иногда в порядке 'шаг вперед, два шага назад', чаще всего - по принципу маятника - то в одну сторону, то в другую, но в целом красиво, постепенно, спокойно и недраматично, а главное - безболезненно. И обязательно будет сопровождаться очередными сменами поколений. Уже сегодня на киевских улицах дети школьного возраста говорят друг с другом по-украински,- право же, вовсе не предвзятое наблюдение.

Если же 'вся эта Украина' воистину ни что иное как мнимость, нечто вроде преходящего недоразумения без внутренней воли к становлению в себя самое, и несколько времени спустя вновь окажется 'субъектом обновленной славянской федерации', то так тому и быть - украинский язык исчезнет даже скорее, чем это могли бы предусмотреть некоторые московские стратеги, в Галичине не останется и суржика, а мои поэтические переводы из Бориса Пастернака сохранятся разве что в качестве курьезного шифра для инопланетян.