свежий номер
05/23/2003 | газета Полуостров
НАТО - это хорошая компания
Алексей ГАЙВОРОНСКИЙ/.14 мая 2003 г. в Бахчисарае, в помещении Дома-музея Исмаила Гаспринского, прошел семинар "Многонациональная культура НАТО: укрепление безопасности вместе". В нем участвовали представители руководства НАТО, Центра НАТО в Киеве, посольств Польши, Турции, Германии, министерств обороны Украины и Турции, политологи, деятели общественных организаций, журналисты.
Это было весьма неординарное мероприятие. Необычно уже само его название - казалось бы, как связано понятие многонациональной культуры с темой НАТО? Необычно и место встречи: ханская столица.
Как выяснилось, вести речь о многонациональной культуре в контексте НАТО вполне уместно. Современный Североатлантический альянс - это союз стран очень разных, с разной историей и разной культурой. В нем навсегда примирились и взяли обязательство защищать друг друга государства, веками люто враждовавшие между собой, такие как Великобритания и Испания, Германия и Франция, Польша и Турция. В столь разнородном сообществе фактор многонационального культурного разнообразия - далеко не абстракция.
В этом свете лукавый миф о некоем "особом славяно-православном менталитете" Украины, из-за которого, якобы, НАТО является чем-то мистически чуждым и даже грозным для нее, разлетается в прах перед примером славян Польши и Чехии (уже полноправно членствующнх), а также православных греков (входят в НАТО с 1952 г.), болгар, румын (официально вставших в очередь на вступление) и сербов (недавно тоже попросившихся в НАТО). Добивает этот "миф о ментальностях" пример турков - их менталитет, куда сильней отличаясь от западноевропейского, чем украинский, не мешает им уже 50 лет с пользой для себя состоять в организации.
Чем объясняется странная, боязливо-пассивная позиция Украины по вопросу вступления в НАТО? Опыт Восточной Европы ярко показывает, что причина тому лежит не в культурно-ментальной плоскости и уж тем более не в разнице политических интересов: демократические принципы - одни и те же и в Уставе НАТО, и в Конституции Украины.
Хочется надеяться, что живучесть у нас антиНАТОвских стереотипов коренится лишь в слабой информированности общества и в некоторой инертности мышления, а не в том, что пропаганде ТАСС удалось-таки навеки духовно отрезать страну от остальной Европы...
Негативное представление многих людей о НАТО, сформированное имиджмейкерами из ЦК КПСС, с успехом продолжает формироваться в том же ключе нынешними преемниками Агитпропа. С учетом этого семинар стал очень полезным "ликбезом", на котором информацию об Организации Североатлантического Договора можно было получить из первых уст.
Очевидно, НАТО, возникшая в 1949 г. на базе антигитлеровской коалиции, - это действительно хорошая компания, раз туда наперегонки стремятся все страны посткоммунистической Европы (тов. Лукашенко не в счет).
Стремятся для того, чтобы их - как это бывало в недавнем прошлом - уже больше никто и никогда не посмел затащить силком в какую-нибудь другую, гораздо менее приятную компанию.
КУРОРТНЫЙ СЕЗОН СОРВЕТ АПВЕЛИНГ
Россиян пугают холодной водой в Черном море
Наджие ФЕМИ, "Полуостров"/. В Крыму неофициально начался курортный сезон, а в российских СМИ стартовала антикрымская пиар-кампания. Цели преследуются те же, что и раньше – отпугнуть потенциального туриста подальше от крымских берегов. На смену рассказам о бедах с нашествиями саранчи, наводнениями и инфекционными эпидемиями, в этом году пришла новая «сказка» – про апвелинг, якобы угрожающий испортить в Крыму купальный сезон 2003 года.
Апвелинг – естественное явление, при котором в результате сильных ветров с берега сгоняется теплая вода и на ее место поднимаются глубинные слои с температурой 10-12 градусов.
-Как правило, вода прогревается до прежнего уровня за 1-2 дня. В отдельных случаях на это требуется до 5 дней. Самый продолжительный случай – 10 дней, - пояснил начальник Крымского Гидрометцентра Борис ПЕЧУРИН. – Здесь нет ничего удивительного, это явление наблюдается практически каждый год.
Согласно данным севастопольских океанологов, анализ с 1994 по 1999 год показывает, что у берегов Крыма за все это время апвелинг наблюдался 31 раз, в среднем – это приблизительно 5 случаев за сезон.
Очевидно, что заявления о негативности это явления рассчитаны на малосведущего в этом вопросе читателя, поскольку апвелинг - это отличный механизм очистки поверхностных вод. В результате апвелинга морская вода у берегов обогащается биогенами, необходимыми для развития морских микроорганизмов, и очень полезными для человека.
В последнее время, по сведениям крымских синоптиков, средняя температура воздуха на полуострове достигает 26-28 градусов тепла, морская вода у южного берега прогрета почти до 20 градусов.
МАРШ ЭНТУЗИАСТОВ
Владимир АНДРОНАКИ/. Не знаю, чего добиваются злопыхатели, не упускающие случая очернить общественно-политическую жизнь нашей родины. Дескать, и страна у нас хромая на все ноги, и Западу в подметки не годимся. Про хромоту врать не стану – она от рождения, а вот насчет тотальной отсталости – извините… Во-первых, у нас самое лучшее в мире сало, а во-вторых, лучшие профсоюзы!
Да, профсоюзы в Крыму классические, как в Англии – колыбели этого пролетарского движения. Правда, каких-нибудь 20 лет назад Лондон лихорадило от стачек. Особенно лютовал Артур Скаргилл, босс профсоюза горняков, измучивший правительство Маргарет Тэтчер протестами против приватизации шахт. Однако в 85-м году баронесса нанесла такой удар по забастовщикам, что другим неповадно стало. С тех пор профсоюзы в Англии – тише воды, ниже травы.
Нашим профсоюзам никто шапку не нахлобучивал, они сами с правительством и работодателями в обнимку поживают. Они – энтузиасты! Воспитанные, уступчивые, зла не помнящие… А если на трибуне слово какое резкое вырвется про мироедов – так это не корысти ради, а токмо ради проформы. Ну а кто, паче чаяния, забастует или на голодовку решится, так профсоюза рядом и близко нет, чтобы срамным участием себя не запятнать. "Школа коммунизма" – она, знаете ли, на всю жизнь вышколила.
Аккурат перед Первомаем председатель Федерации независимых профсоюзов Крыма (ФНПК) В. Д. Арбузов в министерской газете, с которой его связывает "давняя и тесная дружба", с энтузиазмом отчитывался перед правительством. Сначала, как положено, чуть пострадал о земной юдоли трудящихся:
"денежные доходы на душу населения составляют 44% прожиточного минимума…"
"задолженность по зарплате превышает 80 млн. гривен…"
"безработица – более 40 тысяч…"
"за чертой бедности находится 38% крымчан…"
То есть ситуация такова, что какая-нибудь польская "Солидарность" душу вытрясла бы из власти в целом и конкретных директоров в частности. А что же наша ФНПК? О, ей палец в рот не клади! Она, буквально, приперла Совмин к стенке:
"Каждый год профсоюзы подписывают с правительством и работодателями соглашение, предусматривающее защиту прав трудящихся".
"В прошлом году по нашей инициативе привлечены к ответственности 57 (ужас! – авт.) должностных лиц".
Вот она, железная хватка мозолистой руки профсоюзного чиновника! Держитесь, кровососы, ужо вам пролетарские слезы! Однако опомнившись, словно испугавшись министерского гнева, профсоюзный босс тут же как бы извиняется:
"Вместе с тем, более 20% обязательств так и остались невыполненными".
"По-прежнему не погашаются долги по зарплате… Совмин не провел инвентаризацию долгов… и составление с участием профсоюзов графика их погашения".
"Не улучшилась работа транспорта. Наоборот, принимаются меры для банкротства госпредприятия "Крымтроллейбус"…"
"Оплата труда на многих (! – авт.) предприятиях не достигла той, что была предусмотрена соглашением".
И непонятно, то ли радуется профлидер, то ли огорчается.
Такая вот для всех хорошая Федерация. С правительством – по-английски учтивая и на все согласная; перед трудящимися, с которых лупит взносы на свое иждивение, - звонкая и щедрая на обещания. Собственно, только на трибуне и видит рабочий люд профсоюзного энтузиаста, которого Скаргиллом, конечно, не назовешь. Тот хоть и проиграл баронессе, но остался в памяти несгибаемым борцом. Наши же пролетарские защитники блестяще выучились лишь борьбе нанайских мальчиков – жесткому и свирепому поединку, который всегда заканчивается веселым смехом и аплодисментами зрителей. Цирк – да и только!
Если национализм, - то только крымский
Андрей МАЛЬГИН/. Глядя на многострадальную крымскую историю (а как человек, достаточно много ее изучавший, я могу со всей ответственностью сказать, что она буквально замешана на конфликтах, и редкие периоды относительной стабильности следует воспринимать скорее как исключения из правил), можно отметить два фактора, определявших ее вековую драму.
Первый заключается в том, что, благодаря своему роковому геостратегическому положению, Крым часто становился желанным объектом экспансии извне - для различных этносов и государств, стремившихся к установлению своего господства в этой части Европы. Второй фактор имеет отношение к внутрикрымской ситуации. Здесь постоянно тлел то явный, то скрытый внутренний межэтнический конфликт, субъекты которого менялись, но напряженность оставалась константной. Нетрудно заметить взаимосвязь этих факторов: всякий раз перед лицом внешней угрозы крымское общество (условно назовем его так) оказывалось трагически расколотым и не способным эффективно противостоять внешней угрозе. Если мы проследим за любой «операцией» по «обретению» Крыма начиная с эпохи Митридатовых войн и заканчивая Второй мировой, мы обнаружим, что их успешность определялась главным образом тем, что захватчик использовал любые политические, этнические, религиозные противоречия в традиционно многонациональном Крыму для решения своей задачи. Любая внешняя сила сталкивалась в Крыму не с единым сообществом, а с совокупностью тайно или явно враждебных друг другу элементов. Второй фактор всегда как бы провоцировал и подпитывал действие первого. И наоборот. Очередное завоевание всегда создавало в Крыму новую этнодемографическую ситуацию, порождало новый всплеск внутренней межэтнической напряженности, которая, в свою очередь, через некоторое время оказывалась решающим условием победы следующего завоевателя (при этом в равной степени страдали как те, кто пытался противостоять захватчику, так и те, кто помогал ему как «союзнику»). Именно поэтому в Крыму так и не сложилась никакая устойчивая традиция самостоятельной государственности, а полуостров большей частью оказывался объектом, а не субъектом международных политических процессов. Крымская история – это печальный круговорот внешних экспансий и внутренних раздоров, порочный круг, внутри которого пребываем сегодня и мы.
С этим, как говорится, надо что-то делать. Конечно, я далек от мысли, что нам сегодня угрожает какое-то внешнее завоевание, во всяком случае, в тех формах, в которых это практиковалось ранее, но вызовы, которые бросает нам современная ситуация в виде жестокого экономического кризиса, бедности, упадка культуры, утраты контроля за собственными ресурсами, экологического бедствия не менее сложны и опасны. Их преодоление вряд ли возможно без элементарного внутреннего единства, достижения согласия, создания некоего сообщества, не раздираемого внутренними проблемами, а напротив, способного совместно жить и работать. Речь, таким образом, идет о том, что если мы хотим достичь какого-то приемлемого цивилизационного статуса, достойного места в современном мире, в том числе и в современной Украине, нам необходима некая общая, консолидирующая идея. На основе чего она может быть найдена?
Мы не первые, кто сталкивается с подобной проблемой. Любое многоэтничное общество, ставя перед собой задачу достижения внутриполитического единства, формулирует некую интегральную идею, которая может быть приемлема для всех или для большинства его частей. Эта идея, как правило, органически включает в себя представление о культурном и этническом многообразии этого общества, но представляет собой своего рода более высокую ступень в самоидентификации его членов. Ставя задачу интеграции и образования некоей целостности, общества предлагают своим членам в той или иной степени новую идентичность, которая, не отрицая этнокультурные идентичности, в то же время является чем-то более важным, чем представление об этно-культурных особенностях. Общества, которые, удачно сформулировали такие платформы долгое время могут не переживать серьезных внутренних конфликтов на этнической почве, менее удачные формулировки рано или поздно приводят к деструкции полиэтничных организмов.
Сегодня в Крыму мы видим, как на социально-бытовом уровне идут какие-то интеграционные процессы, и, хотим мы этого или не хотим, мы учимся жить вместе, и учимся этому более или менее успешно. Однако, что касается идеи совместного проживания, доктрины, на основании которой мы могли бы построить некую философию бесконфликтного, толерантного и многокультурного крымского сообщества, то от ее формулировки мы еще достаточно далеки. Интересы национальной мобилизации, отстаивания самобытности и прав этнических общин пока еще заметно доминируют у нас над поиском объединяющей идеи, точнее второе еще не заняло своего места наряду с первым. Думается, что приходит время задуматься наконец над проблемой преодоления дефицита общих для всего крымского сообщества идей и ценностей (в этом смысле не может не радовать интерес, проявляемый к этой теме редакцией газеты «Полуостров»).
Отметим вкратце основные направления, в которых этот поиск сегодня ведется или может вестись. В настоящее время различные этнические организации формулируют свои подходы к проблеме общекрымской интеграции.
1. Меджлис крымскотатарского народа считает, что прежде чем будут намечены ее основные пути, необходимо «восстановить историческую справедливость» относительно крымских татар, нарушенную в результате депортации 1944 года. Следует отметить, что проблемы интеграции не рассматриваются лидерами этой организации как актуальные для крымскотатарского народа на современном этапе, хотя крымскотатарские организации участвуют в программе интеграции Крыма, осуществляемой под эгидой ООН.
Сама интеграция, поскольку в этом направлении нацелены усилия международного сообщества, мыслится лидерами этой политической организации на основе признания за крымскими татарами статуса «коренного народа» со всеми вытекающими отсюда требованиями международно-правовых документов (включая Конвенцию МОТ № 169), сюда включается также требование восстановления национальной автономии крымских татар. Неудивительно, что такие представления не воспринимаются большинством крымского населения, которое не видит своего места в архитектуре крымского сообщества, предлагаемой Меджлисом.
2. Интеграция на основе ценностей гражданского общества. Эта концепция приобретает в последнее время большую популярность, однако ее осуществление затруднено многообразием, доходящим зачастую до полярности, представлений, которые существуют в крымском обществе относительно соотношения прав личности и этнических общин, различным пониманием сути демократических ценностей и слабостью демократических традиций в целом. К сожалению, в крымском сообществе достаточно высок потенциал недоверия представителей различных общин друг к другу и это препятствует выработке интегрального гражданского сознания.
3. Интеграция на основе общности региональных интересов и истории. Этот принцип видится нам наиболее продуктивным в сегодняшней ситуации. Перед крымским сообществом, вне зависимости от общинных интересов, стоит масса общих проблем и задач, разрешение которых возможно лишь общими усилиями всего сообщества. Это – достижение устойчивого роста экономики, выравнивание уровня жизни большинства населения и репатриантов, отстаивание экономических и культурных интересов Крыма в диалоге с общегосударственным центром, защита окружающей природной среды и т.д. В основе данной модели лежит достаточно простая мысль о том, что кроме того бесспорного факта, что мы - жители Крыма, имеем разное этническое происхождение, мы еще и принадлежим к одному региональному сообществу, и это обстоятельство сегодня является не менее, а может быть более значимым для нашего дальнейшего существования. Сегодня, когда наше общество трагически разделено и продолжает усилиями политиков разделяться и дальше, нам необходимо вспомнить, что мы являемся не просто русскими, украинцами, татарами, евреями и т. д., но также и крымчанами т.е. имеем нечто изначально общее. Представляется, что только обретение и осознание идентичности такого уровня заставит нас приподняться над узко этническими интересами, в культивировании которых таится неизбежный конфликт, снять известные противоречия на уровне этнических элит. На смену «этническому патриотизму» должен прийти общекрымский регионал-патриотизм, ибо проблемы, стоящие перед нами, имеют региональный характер и могут быть решены только совокупными усилиями всех жителей Крыма. Наивно думать, что здесь, в Крыму на успех может рассчитывать тот или иной «национальный» проект, напротив - «этнические движения» в своем бессмысленном соревновании лишь ослабляют друг друга, как это отчетливо видно в ситуации борьбы за официальный статус главных крымских языков.
Продвижение по пути интеграции видится нам, таким образом, как процесс обретения (точнее осознания) новой региональной идентичности (крымскости), которая, разумеется, не отменяет традиционных этнических идентичностей, равно как и сознания принадлежности к украинской политической нации. Более того, именно общекрымская идентичность и крымское сообщество может стать той самой «компенсирующей барокамерой», которая может облегчить большинству из нас адаптироваться к новой политической реальности, порожденной распадом Союза и появлением государства Украина.
Говоря иными словами, общая интегральная идея для крымского сообщества представляется мне прежде всего идеей общей родины, правом на которую в равной степени обладают и крымские татары, и представители славянского большинства и локальных этнических общин, сохраняющих свою культурную автономность. Представляется, что лишь на этой основе мы сможем построить политически единое, многокультурное общество, в котором ни один из представителей этнических общин не будет чувствовать себя изгоем, или человеком второго сорта.
Хотя я пессимистически смотрю на крымскую историю, я не могу не признать, что определенный позитивный опыт у нас все же имеется. Наше общество достаточно богато традициями более чем 200-летнего совместного проживания различных этносов, представителей разных культур и конфессий. В истории Крыма в ХХ веке были примеры целенаправленных совместных действий. «Крымское региональное сообщество» - это не фикция и не химера. Было бы неверным считать, что это явление уже сейчас может быть подвергнуто всестороннему анализу и исчерпывающему описанию, нет, сегодня оно лишь делает свои первые шаги.
Но эти шаги уже достаточно определенны. Недавно мне на глаза попались результаты социологического исследования, проведенного Таврической группой медиации в рамках проекта фонда «Возрождение», которое было посвящено исследованию национализма в молодежной среде. Так вот, как считают авторы этого исследования, вопрос о самоидентификации старшеклассников крымских школ подтверждает тенденцию к преобладанию региональной идентификации над этнической, другими словами, лишь 12,3% опрошенных на вопрос «О каких группах людей вы можете сказать «Это мы»?» выбрали представителей своих национальностей. «Мы – крымчане» сказали о себе 50,3% (мы – граждане Украины – 22,8%, мы – граждане бывшего СССР – 5,6%, мы – европейцы – 5,0%) (См.: Материалы к «круглому столу» «Проблема развития мультикультурного образования в Крыму», Симферополь, 8 февраля 2003 г.). Это обстоятельство не может не обнадеживать, оно означает, что наше общество в лице самых молодых своих представителей инстинктивно нащупывает путь к преодолению того внутреннего кризисного состояния, в котором мы все находимся. Только так мы сможем разорвать тот порочный круг несчастной крымской истории, в плену которого находимся еще и сегодня.
Алексей ГАЙВОРОНСКИЙ/.14 мая 2003 г. в Бахчисарае, в помещении Дома-музея Исмаила Гаспринского, прошел семинар "Многонациональная культура НАТО: укрепление безопасности вместе". В нем участвовали представители руководства НАТО, Центра НАТО в Киеве, посольств Польши, Турции, Германии, министерств обороны Украины и Турции, политологи, деятели общественных организаций, журналисты.
Это было весьма неординарное мероприятие. Необычно уже само его название - казалось бы, как связано понятие многонациональной культуры с темой НАТО? Необычно и место встречи: ханская столица.
Как выяснилось, вести речь о многонациональной культуре в контексте НАТО вполне уместно. Современный Североатлантический альянс - это союз стран очень разных, с разной историей и разной культурой. В нем навсегда примирились и взяли обязательство защищать друг друга государства, веками люто враждовавшие между собой, такие как Великобритания и Испания, Германия и Франция, Польша и Турция. В столь разнородном сообществе фактор многонационального культурного разнообразия - далеко не абстракция.
В этом свете лукавый миф о некоем "особом славяно-православном менталитете" Украины, из-за которого, якобы, НАТО является чем-то мистически чуждым и даже грозным для нее, разлетается в прах перед примером славян Польши и Чехии (уже полноправно членствующнх), а также православных греков (входят в НАТО с 1952 г.), болгар, румын (официально вставших в очередь на вступление) и сербов (недавно тоже попросившихся в НАТО). Добивает этот "миф о ментальностях" пример турков - их менталитет, куда сильней отличаясь от западноевропейского, чем украинский, не мешает им уже 50 лет с пользой для себя состоять в организации.
Чем объясняется странная, боязливо-пассивная позиция Украины по вопросу вступления в НАТО? Опыт Восточной Европы ярко показывает, что причина тому лежит не в культурно-ментальной плоскости и уж тем более не в разнице политических интересов: демократические принципы - одни и те же и в Уставе НАТО, и в Конституции Украины.
Хочется надеяться, что живучесть у нас антиНАТОвских стереотипов коренится лишь в слабой информированности общества и в некоторой инертности мышления, а не в том, что пропаганде ТАСС удалось-таки навеки духовно отрезать страну от остальной Европы...
Негативное представление многих людей о НАТО, сформированное имиджмейкерами из ЦК КПСС, с успехом продолжает формироваться в том же ключе нынешними преемниками Агитпропа. С учетом этого семинар стал очень полезным "ликбезом", на котором информацию об Организации Североатлантического Договора можно было получить из первых уст.
Очевидно, НАТО, возникшая в 1949 г. на базе антигитлеровской коалиции, - это действительно хорошая компания, раз туда наперегонки стремятся все страны посткоммунистической Европы (тов. Лукашенко не в счет).
Стремятся для того, чтобы их - как это бывало в недавнем прошлом - уже больше никто и никогда не посмел затащить силком в какую-нибудь другую, гораздо менее приятную компанию.
КУРОРТНЫЙ СЕЗОН СОРВЕТ АПВЕЛИНГ
Россиян пугают холодной водой в Черном море
Наджие ФЕМИ, "Полуостров"/. В Крыму неофициально начался курортный сезон, а в российских СМИ стартовала антикрымская пиар-кампания. Цели преследуются те же, что и раньше – отпугнуть потенциального туриста подальше от крымских берегов. На смену рассказам о бедах с нашествиями саранчи, наводнениями и инфекционными эпидемиями, в этом году пришла новая «сказка» – про апвелинг, якобы угрожающий испортить в Крыму купальный сезон 2003 года.
Апвелинг – естественное явление, при котором в результате сильных ветров с берега сгоняется теплая вода и на ее место поднимаются глубинные слои с температурой 10-12 градусов.
-Как правило, вода прогревается до прежнего уровня за 1-2 дня. В отдельных случаях на это требуется до 5 дней. Самый продолжительный случай – 10 дней, - пояснил начальник Крымского Гидрометцентра Борис ПЕЧУРИН. – Здесь нет ничего удивительного, это явление наблюдается практически каждый год.
Согласно данным севастопольских океанологов, анализ с 1994 по 1999 год показывает, что у берегов Крыма за все это время апвелинг наблюдался 31 раз, в среднем – это приблизительно 5 случаев за сезон.
Очевидно, что заявления о негативности это явления рассчитаны на малосведущего в этом вопросе читателя, поскольку апвелинг - это отличный механизм очистки поверхностных вод. В результате апвелинга морская вода у берегов обогащается биогенами, необходимыми для развития морских микроорганизмов, и очень полезными для человека.
В последнее время, по сведениям крымских синоптиков, средняя температура воздуха на полуострове достигает 26-28 градусов тепла, морская вода у южного берега прогрета почти до 20 градусов.
МАРШ ЭНТУЗИАСТОВ
Владимир АНДРОНАКИ/. Не знаю, чего добиваются злопыхатели, не упускающие случая очернить общественно-политическую жизнь нашей родины. Дескать, и страна у нас хромая на все ноги, и Западу в подметки не годимся. Про хромоту врать не стану – она от рождения, а вот насчет тотальной отсталости – извините… Во-первых, у нас самое лучшее в мире сало, а во-вторых, лучшие профсоюзы!
Да, профсоюзы в Крыму классические, как в Англии – колыбели этого пролетарского движения. Правда, каких-нибудь 20 лет назад Лондон лихорадило от стачек. Особенно лютовал Артур Скаргилл, босс профсоюза горняков, измучивший правительство Маргарет Тэтчер протестами против приватизации шахт. Однако в 85-м году баронесса нанесла такой удар по забастовщикам, что другим неповадно стало. С тех пор профсоюзы в Англии – тише воды, ниже травы.
Нашим профсоюзам никто шапку не нахлобучивал, они сами с правительством и работодателями в обнимку поживают. Они – энтузиасты! Воспитанные, уступчивые, зла не помнящие… А если на трибуне слово какое резкое вырвется про мироедов – так это не корысти ради, а токмо ради проформы. Ну а кто, паче чаяния, забастует или на голодовку решится, так профсоюза рядом и близко нет, чтобы срамным участием себя не запятнать. "Школа коммунизма" – она, знаете ли, на всю жизнь вышколила.
Аккурат перед Первомаем председатель Федерации независимых профсоюзов Крыма (ФНПК) В. Д. Арбузов в министерской газете, с которой его связывает "давняя и тесная дружба", с энтузиазмом отчитывался перед правительством. Сначала, как положено, чуть пострадал о земной юдоли трудящихся:
"денежные доходы на душу населения составляют 44% прожиточного минимума…"
"задолженность по зарплате превышает 80 млн. гривен…"
"безработица – более 40 тысяч…"
"за чертой бедности находится 38% крымчан…"
То есть ситуация такова, что какая-нибудь польская "Солидарность" душу вытрясла бы из власти в целом и конкретных директоров в частности. А что же наша ФНПК? О, ей палец в рот не клади! Она, буквально, приперла Совмин к стенке:
"Каждый год профсоюзы подписывают с правительством и работодателями соглашение, предусматривающее защиту прав трудящихся".
"В прошлом году по нашей инициативе привлечены к ответственности 57 (ужас! – авт.) должностных лиц".
Вот она, железная хватка мозолистой руки профсоюзного чиновника! Держитесь, кровососы, ужо вам пролетарские слезы! Однако опомнившись, словно испугавшись министерского гнева, профсоюзный босс тут же как бы извиняется:
"Вместе с тем, более 20% обязательств так и остались невыполненными".
"По-прежнему не погашаются долги по зарплате… Совмин не провел инвентаризацию долгов… и составление с участием профсоюзов графика их погашения".
"Не улучшилась работа транспорта. Наоборот, принимаются меры для банкротства госпредприятия "Крымтроллейбус"…"
"Оплата труда на многих (! – авт.) предприятиях не достигла той, что была предусмотрена соглашением".
И непонятно, то ли радуется профлидер, то ли огорчается.
Такая вот для всех хорошая Федерация. С правительством – по-английски учтивая и на все согласная; перед трудящимися, с которых лупит взносы на свое иждивение, - звонкая и щедрая на обещания. Собственно, только на трибуне и видит рабочий люд профсоюзного энтузиаста, которого Скаргиллом, конечно, не назовешь. Тот хоть и проиграл баронессе, но остался в памяти несгибаемым борцом. Наши же пролетарские защитники блестяще выучились лишь борьбе нанайских мальчиков – жесткому и свирепому поединку, который всегда заканчивается веселым смехом и аплодисментами зрителей. Цирк – да и только!
Если национализм, - то только крымский
Андрей МАЛЬГИН/. Глядя на многострадальную крымскую историю (а как человек, достаточно много ее изучавший, я могу со всей ответственностью сказать, что она буквально замешана на конфликтах, и редкие периоды относительной стабильности следует воспринимать скорее как исключения из правил), можно отметить два фактора, определявших ее вековую драму.
Первый заключается в том, что, благодаря своему роковому геостратегическому положению, Крым часто становился желанным объектом экспансии извне - для различных этносов и государств, стремившихся к установлению своего господства в этой части Европы. Второй фактор имеет отношение к внутрикрымской ситуации. Здесь постоянно тлел то явный, то скрытый внутренний межэтнический конфликт, субъекты которого менялись, но напряженность оставалась константной. Нетрудно заметить взаимосвязь этих факторов: всякий раз перед лицом внешней угрозы крымское общество (условно назовем его так) оказывалось трагически расколотым и не способным эффективно противостоять внешней угрозе. Если мы проследим за любой «операцией» по «обретению» Крыма начиная с эпохи Митридатовых войн и заканчивая Второй мировой, мы обнаружим, что их успешность определялась главным образом тем, что захватчик использовал любые политические, этнические, религиозные противоречия в традиционно многонациональном Крыму для решения своей задачи. Любая внешняя сила сталкивалась в Крыму не с единым сообществом, а с совокупностью тайно или явно враждебных друг другу элементов. Второй фактор всегда как бы провоцировал и подпитывал действие первого. И наоборот. Очередное завоевание всегда создавало в Крыму новую этнодемографическую ситуацию, порождало новый всплеск внутренней межэтнической напряженности, которая, в свою очередь, через некоторое время оказывалась решающим условием победы следующего завоевателя (при этом в равной степени страдали как те, кто пытался противостоять захватчику, так и те, кто помогал ему как «союзнику»). Именно поэтому в Крыму так и не сложилась никакая устойчивая традиция самостоятельной государственности, а полуостров большей частью оказывался объектом, а не субъектом международных политических процессов. Крымская история – это печальный круговорот внешних экспансий и внутренних раздоров, порочный круг, внутри которого пребываем сегодня и мы.
С этим, как говорится, надо что-то делать. Конечно, я далек от мысли, что нам сегодня угрожает какое-то внешнее завоевание, во всяком случае, в тех формах, в которых это практиковалось ранее, но вызовы, которые бросает нам современная ситуация в виде жестокого экономического кризиса, бедности, упадка культуры, утраты контроля за собственными ресурсами, экологического бедствия не менее сложны и опасны. Их преодоление вряд ли возможно без элементарного внутреннего единства, достижения согласия, создания некоего сообщества, не раздираемого внутренними проблемами, а напротив, способного совместно жить и работать. Речь, таким образом, идет о том, что если мы хотим достичь какого-то приемлемого цивилизационного статуса, достойного места в современном мире, в том числе и в современной Украине, нам необходима некая общая, консолидирующая идея. На основе чего она может быть найдена?
Мы не первые, кто сталкивается с подобной проблемой. Любое многоэтничное общество, ставя перед собой задачу достижения внутриполитического единства, формулирует некую интегральную идею, которая может быть приемлема для всех или для большинства его частей. Эта идея, как правило, органически включает в себя представление о культурном и этническом многообразии этого общества, но представляет собой своего рода более высокую ступень в самоидентификации его членов. Ставя задачу интеграции и образования некоей целостности, общества предлагают своим членам в той или иной степени новую идентичность, которая, не отрицая этнокультурные идентичности, в то же время является чем-то более важным, чем представление об этно-культурных особенностях. Общества, которые, удачно сформулировали такие платформы долгое время могут не переживать серьезных внутренних конфликтов на этнической почве, менее удачные формулировки рано или поздно приводят к деструкции полиэтничных организмов.
Сегодня в Крыму мы видим, как на социально-бытовом уровне идут какие-то интеграционные процессы, и, хотим мы этого или не хотим, мы учимся жить вместе, и учимся этому более или менее успешно. Однако, что касается идеи совместного проживания, доктрины, на основании которой мы могли бы построить некую философию бесконфликтного, толерантного и многокультурного крымского сообщества, то от ее формулировки мы еще достаточно далеки. Интересы национальной мобилизации, отстаивания самобытности и прав этнических общин пока еще заметно доминируют у нас над поиском объединяющей идеи, точнее второе еще не заняло своего места наряду с первым. Думается, что приходит время задуматься наконец над проблемой преодоления дефицита общих для всего крымского сообщества идей и ценностей (в этом смысле не может не радовать интерес, проявляемый к этой теме редакцией газеты «Полуостров»).
Отметим вкратце основные направления, в которых этот поиск сегодня ведется или может вестись. В настоящее время различные этнические организации формулируют свои подходы к проблеме общекрымской интеграции.
1. Меджлис крымскотатарского народа считает, что прежде чем будут намечены ее основные пути, необходимо «восстановить историческую справедливость» относительно крымских татар, нарушенную в результате депортации 1944 года. Следует отметить, что проблемы интеграции не рассматриваются лидерами этой организации как актуальные для крымскотатарского народа на современном этапе, хотя крымскотатарские организации участвуют в программе интеграции Крыма, осуществляемой под эгидой ООН.
Сама интеграция, поскольку в этом направлении нацелены усилия международного сообщества, мыслится лидерами этой политической организации на основе признания за крымскими татарами статуса «коренного народа» со всеми вытекающими отсюда требованиями международно-правовых документов (включая Конвенцию МОТ № 169), сюда включается также требование восстановления национальной автономии крымских татар. Неудивительно, что такие представления не воспринимаются большинством крымского населения, которое не видит своего места в архитектуре крымского сообщества, предлагаемой Меджлисом.
2. Интеграция на основе ценностей гражданского общества. Эта концепция приобретает в последнее время большую популярность, однако ее осуществление затруднено многообразием, доходящим зачастую до полярности, представлений, которые существуют в крымском обществе относительно соотношения прав личности и этнических общин, различным пониманием сути демократических ценностей и слабостью демократических традиций в целом. К сожалению, в крымском сообществе достаточно высок потенциал недоверия представителей различных общин друг к другу и это препятствует выработке интегрального гражданского сознания.
3. Интеграция на основе общности региональных интересов и истории. Этот принцип видится нам наиболее продуктивным в сегодняшней ситуации. Перед крымским сообществом, вне зависимости от общинных интересов, стоит масса общих проблем и задач, разрешение которых возможно лишь общими усилиями всего сообщества. Это – достижение устойчивого роста экономики, выравнивание уровня жизни большинства населения и репатриантов, отстаивание экономических и культурных интересов Крыма в диалоге с общегосударственным центром, защита окружающей природной среды и т.д. В основе данной модели лежит достаточно простая мысль о том, что кроме того бесспорного факта, что мы - жители Крыма, имеем разное этническое происхождение, мы еще и принадлежим к одному региональному сообществу, и это обстоятельство сегодня является не менее, а может быть более значимым для нашего дальнейшего существования. Сегодня, когда наше общество трагически разделено и продолжает усилиями политиков разделяться и дальше, нам необходимо вспомнить, что мы являемся не просто русскими, украинцами, татарами, евреями и т. д., но также и крымчанами т.е. имеем нечто изначально общее. Представляется, что только обретение и осознание идентичности такого уровня заставит нас приподняться над узко этническими интересами, в культивировании которых таится неизбежный конфликт, снять известные противоречия на уровне этнических элит. На смену «этническому патриотизму» должен прийти общекрымский регионал-патриотизм, ибо проблемы, стоящие перед нами, имеют региональный характер и могут быть решены только совокупными усилиями всех жителей Крыма. Наивно думать, что здесь, в Крыму на успех может рассчитывать тот или иной «национальный» проект, напротив - «этнические движения» в своем бессмысленном соревновании лишь ослабляют друг друга, как это отчетливо видно в ситуации борьбы за официальный статус главных крымских языков.
Продвижение по пути интеграции видится нам, таким образом, как процесс обретения (точнее осознания) новой региональной идентичности (крымскости), которая, разумеется, не отменяет традиционных этнических идентичностей, равно как и сознания принадлежности к украинской политической нации. Более того, именно общекрымская идентичность и крымское сообщество может стать той самой «компенсирующей барокамерой», которая может облегчить большинству из нас адаптироваться к новой политической реальности, порожденной распадом Союза и появлением государства Украина.
Говоря иными словами, общая интегральная идея для крымского сообщества представляется мне прежде всего идеей общей родины, правом на которую в равной степени обладают и крымские татары, и представители славянского большинства и локальных этнических общин, сохраняющих свою культурную автономность. Представляется, что лишь на этой основе мы сможем построить политически единое, многокультурное общество, в котором ни один из представителей этнических общин не будет чувствовать себя изгоем, или человеком второго сорта.
Хотя я пессимистически смотрю на крымскую историю, я не могу не признать, что определенный позитивный опыт у нас все же имеется. Наше общество достаточно богато традициями более чем 200-летнего совместного проживания различных этносов, представителей разных культур и конфессий. В истории Крыма в ХХ веке были примеры целенаправленных совместных действий. «Крымское региональное сообщество» - это не фикция и не химера. Было бы неверным считать, что это явление уже сейчас может быть подвергнуто всестороннему анализу и исчерпывающему описанию, нет, сегодня оно лишь делает свои первые шаги.
Но эти шаги уже достаточно определенны. Недавно мне на глаза попались результаты социологического исследования, проведенного Таврической группой медиации в рамках проекта фонда «Возрождение», которое было посвящено исследованию национализма в молодежной среде. Так вот, как считают авторы этого исследования, вопрос о самоидентификации старшеклассников крымских школ подтверждает тенденцию к преобладанию региональной идентификации над этнической, другими словами, лишь 12,3% опрошенных на вопрос «О каких группах людей вы можете сказать «Это мы»?» выбрали представителей своих национальностей. «Мы – крымчане» сказали о себе 50,3% (мы – граждане Украины – 22,8%, мы – граждане бывшего СССР – 5,6%, мы – европейцы – 5,0%) (См.: Материалы к «круглому столу» «Проблема развития мультикультурного образования в Крыму», Симферополь, 8 февраля 2003 г.). Это обстоятельство не может не обнадеживать, оно означает, что наше общество в лице самых молодых своих представителей инстинктивно нащупывает путь к преодолению того внутреннего кризисного состояния, в котором мы все находимся. Только так мы сможем разорвать тот порочный круг несчастной крымской истории, в плену которого находимся еще и сегодня.
Відповіді
2003.05.26 | line305b
Интересно, что за проект такой - Полуостров?
Газета эта стала немного сюрпризом - и в плане своего возникновения, как несомненно коммерческого продукта в период, когда возможность существования еще одной местной газеты в Крыму представлялась не всем (мне?) возможной; и в плане подбора материалов, когда Джемилев как-то соседствует с Мальгиным и т.д. Интересно, кто работает, как появилась, в чем "философия", отличие от других газет, и т.д.с уважением,
лайн305б...
2003.05.29 | друг Полуострова с материка
Re: Интересно, что за проект такой - Полуостров?
Хоть меня зовут не Айдер Эмиров и не Ленур Юнусов, смею высказать несколько соображений по поводу сравнительно недавно появившейся газеты "Полуостров".На мой взгляд, ее появление скорее симптоматично, нежели неожиданно. Несомненно, идея такой газеты витала в воздухе, а то, что ее все же удалось воплотить в жизнь - видимо, прежде всего личная заслуга отличных организаторов журналистско-издательского дела Айдера Эмирова и Ленура Юнусова (последний, помимо того, что он хороший журналист, имеет "нюх" на приличных авторов и привлекательные для массовой публики сюжеты). Их последний проект - интернет-газета "Qirim Sedasi", к сожалению, прекратившая свое существование, - яркое тому свидетельство.
Столь же симптоматично, нежели удивительно, на мой взгляд, - появление под "одной крышей" Мальгина, Абдураимова и Мустафы Джемилева. Поскольку крымские татары в Крыму - это (надеюсь!) "всерьез и надолго", то по всем антропологическим законам взаимного бытия, процессы сближения и взаимодействия неизбежны. Так или иначе, время от времени приходится вступать в диалог и прекращать взаимную демонизацию. Так что такая газета, объединяющая не только друзей, но и оппонентов - это символическое проявление неизбежного сближения, когда люди вынуждены жить в одном доме, хоть время от времени и ворчат друг на друга. Но ворчать - одно, а устраивать развод с битьем посуды и выдворением из дома одной из сторон - это совсем другое. Мне в Крыму таких идиотов, желающих устроить пожар на собственной кухне накануне и в разгар очередного курортного сезона, видеть не доводилось (хотя некоторые доброжелатели на Материке, которые спят и видят такой пожар - действительно, имеются).
К сожалению, именно корпоративность "Голоса Крыма" как газеты узконационального крымскотатарского толка и еще более жестко корпоративного "Авдета" - изданий, образованных в трудные годы начала репатриации крымских татар, - сделало их заложниками собственного имиджа, который, как известно, менять очень трудно. Правда, "Голос Крыма" по-прежнему остается весьма влиятельной в крымскотатарской среде газетой и авторы, которые в ней публикуются, пользуются искренней народной любовью. Появление же конкуренции в лице "Полуострова" способствует улучшению качества "ГК", ибо, как известно, конкуренция - самый сильный стимулятор к улучшению.
Возвращаясь к "Полуострову", скажу, что поскольку в Крыму нет собственной доморощенной приличной популярной газеты (такие монстры российско-украинского информационного рынка, как МК, Комсольская правда, "Экспресс-газета" и т.д. не в счет), можно надеяться, что этот чисто крымский коммерческий продукт будет иметь вполне счастливую судьбу. Чего я "Полуострову" и желаю!
2003.05.29 | Габелок
У кого есть ссылка на еженедельник "Русский мир"?
Тоже новый журнал. У кого-нибудь есть комментарии?Спасибо,
Габэлок
2003.05.31 | Historian
Re: У кого есть ссылка на еженедельник "Русский мир"?
Уж не знаю, какой Вы "Русский мир" имели в виду, но мне сегодня во время прогулки по книжным магазинам попался на глаза журнал под этим именем, точнее, почти под этим - "Русский мiр". На обложке - Санкт-Петербург, Нью-Йорк и еще какие-то города.Позиционирует себя журнал как научно-популярный и просветительский, но уже на интервью Путина читать сие научное просвещение или просветительское наукообразие с русофильским уклоном сильно "ломает".
На всякий случай даю адрес магазина, где продается №6 "РМ".
Москва (м.Таганская), Нижняя Радищевская, д.2, стр.11, магазин "Русское зарубежье".
2003.06.02 | Габелок
Re: +
Благодарю Вас.Я имел ввиду журнал (еженедельник) упомянутый здесь:
http://www.archipelag.ru/person/lopuhina.htm
"С лета 1999 года выпускающий редактор ежемесячника "ОстровКрым". С осени 2000 года редактор альманаха "ОстровКрым". С осени 2001 года зам. редактора еженедельника "Русский мир"."
Я думал, что в Крыму к "Острову Крыму", "Русскому архепелагу", добавился еще и "Русский Мир". Получается "масло маслянное с маслом", но кому то все равно не приторно.
Все таки, как Вы думаете, здесь упоминается крымский "Русский Мир", или в Крыму такого еженедельника нет?
Спасибо за помощь.
2003.06.03 | Historian
Re: +
Сей вопрос, увы, не в моей компетенции.Возможно, объяснения придут от тех, кто с этим крымским изданием напрямую связан...
2003.06.03 | Габелок
Не потеме
Уважаемый Historian,Так как у Вас исторический ник
Тобишь история Крыма. Я знаю, что в советские времена целые столетия крымской истории были под запретом. Схема истории Крыма была примерно такой: тавры -> греки -> русские.
Связаны ли Вы каким-нибудь образом с Таврическим университетом? Занимается ли там кто-нибудь готской историей и крымскотатарской историей?
Вы занимаетесь крымской историей? (Если не секрет, конечно).
Я знаю, что при советах все архивные материалы связанные с крымскими татарами были под запретом, свалены в кучу в партийном архиве Крымского обкома. Надеюсь теперь их рассекретили или все еще это запрещенная тема?
Ведутся ли в Крыму какие-нибудь раскопки силами Таврического университета. Копает ли Александр Германович Герцен "свой" сказочный и удивительный Мангуп? Да... Крым...
2003.06.03 | Historian
Назвался груздем...
Н-да, назвался груздем (то бишь Historian), придется держать ответ...Уважаемый Габелок,
Конечно, историографические схемы меняются, исследования ведутся, в том числе ранней истории Крыма (времен готов) и более поздней - времен крымских татар.
К сожалению, я не связан с Таврическим университетом, посему не могу сказать, кто из сотрудников занимается готской и крымскотатарской историей (если таковые вообще имеются).
Мои исследования также связаны с историей Крыма, но дабы сохранить инкогнито, далее не конкретизирую...
Документы Крымского обкома рассекретили, во всяком случае у меня не было препятствий в их получении. Крымскотатарская проблематика не запрещена, но в некоторых странах публикации на эту тему сопряжены с определенными трудностями...
Работы Александра Германовича Герцена мне знакомы (а кто их не знает?), но познакомиться с ним лично и покопать Мангуп пока не довелось...
2003.06.03 | Габелок
Re: Назвался груздем...
Уважаемый Historian,не знаете ли Вы если кто-нить работает над "большой" историей Крыма, то есть не кратким учебником, а может быть, многотомной солидной работой?
Мне как-то попалась тоненькая книжонка "История Крыма", страниц на двести - триста, но очень уж не серъзнаю вещь. Все очень кратко и все галопом и все кусками... Она где-то даже в моей квартире пылится, лень искать.
Кстати, говоря о крымской истории 17-18 веков. Не знаете ли Вы какие статистические источники велись в ханстве и что до нас дошло?
И еще. Наверное было бы ужасно полезно поработать в стамбульстких архивах "древних актов". Знаете ли Вы если там кто-нибудь работает?
Спасибо,
Габелок
2003.06.04 | Historian
Re: Назвался груздем...
Уважаемый Габелок,Несколько "Историй Крыма" "испек" Александр Андреев. Но он ничего не копает - он компилирует то, что уже накопали другие. На мой взгляд, лучше б он этого не делал...
А с фондами Архива древних актов в Москве Вы уже познакомились? По-моему, там самое большое собрание материалов, связанных с Крымским ханством.
2003.06.05 | Slim
Re: Назвался груздем...
Можно ряд вопросов?А все-таки, есть в московских архивах документы Крымского ханства с данными о переписях населения (количестве, национальном составе, распределении по роду занятий, населенным пунктам и т.д.)?
Кроме того, в московских архивах можут быть лишь документы Крымского ханства, но документы по югу Крыма - бывшему каффинскому эйялету Турции, могут быть, наверное, только в Стамбуле? Опять же, интересны данные о переписях и т.д.
Кстати, не знаете ли вы, случайно, из какого источника взяты сведения о переселении в средние века группы турок на юг Крыма? На это ссылаются множетство современных авторов, но ни у одного я не видел ссылки на источники (создается ощущение, что они это переписывают друг у друга).
Также хотелось бы знать, каково было количество этих переселенцев (если они, все-таки, были), каков их процент по отношению к всему населению южного Крыма и в каких именно местах в Крыму они поселились, т.е., могло ли это переселение сильно изменить национальный состав (кстати, турецкие источники XVII в. не отмечают большого количества турок на юге Крыма, только в городах)?
2003.06.05 | Historian
Re: Назвался груздем...
Уважаемый Slim и уважаемый Габелок,Я, к сожалению, не могу ответить на Ваши вопросы, ибо не являюсь специалистом в области изучения Крымского ханства, а, как учил студентов один из моих учителей, весьма крупный историк:"Все мы узкие специалисты, так что будьте специалистами хотя бы в одной теме".
Посему, видимо, кто-то из вышедших на Майдан ответит на Ваши вопросы лучше меня, но я,тем не менее, должен сказать, что для того и существуют справочные издания, как-то: путеводители и справочники по архивам, описи и т.п., чтоб ответить на вопрос, в каких фондах имеются интересующие исследователя материалы. По РГАДА вышли очень хорошие путеводители. Реконструировать источниковую базу любой темы лучше всего не по материалам Интернета, а в генеральных систематических каталогах крупных научных библиотек - например,в Ленинке, ГПИБ в Москве и т.д.- по работам крупных исследователей той или иной темы. По Крымскому ханству тоже много достойных историков. Другое дело, что читать их надо критически, сверяя и верифицируя данные. Но это уж, как говорится, вопросы ремесла, кои обычно преподаются в исторических вузах и которые профессиональным историкам хорошо известны.
2003.06.03 | ios
Re: часткова відповідь
багато копає Айбабін, але він візантолог. Герцен завкафедрою в університеті і за сумісництвом у кримському відділені інституту сходознавства2003.06.03 | Габелок
Re: так так так
Любий Іос,чи не могли б Ви трохи розповісти про те що й де копає Айбабін?
Дякую,
Габелок
2003.06.04 | Slim
О раскопках поселений германцев в южном Крыму
http://archaeology.kiev.ua/pub/pioro_i.htmhttp://www.blackdoc.crimea.com/biblio/history/crimea/goti/goti.htm
2003.06.04 | Габелок
Re: Венеды - германцы? Кто же тогда славяне?
http://archaeology.kiev.ua/journal/050902/rassadin.htmМежду Альпами и Океаном: венеты - “другие германцы”?
C.Е. Рассадин,
Белорусский государственный университет, Минск
--------------------------------------------------------------------------------
Вера в славянство венетов в учёной среде передаётся от поколения к поколению. От П. Шафарика и Л. Нидерле эта эстафета достигла наших современников, что позволило в 70-е гг. констатировать следующее: “Большинство учёных специалистов считает, что венеды - это этноним славян… Это положение в настоящее время уже почти не вызывает споров” (Баран, 1974, с. 7). Данное положение казалось ещё бесспорнее после 1945-го, когда соединившиеся, наконец, учёные славянских стран давали за место под солнцем для этих венетов-венедов настоящий бой “нахальству немцев”* (Артамонов, 1946, с. 71). В славянской истории был выделен тогда специальный “венедский период”, соответствующий I - IV вв. н. э. (Tyminieski, 1949, s. 112 -113), а в археологии Polski ludowej- соответствующая “kulturа wenedzkа”, официально называвшаяся именно так вплоть до недавнего времени (Kostrzewski, Chmielewski, Jaźdźewski, 1965, s. 242 - 254; Jaźdźewski, 1981, s. 485).
Эта “венедская” (пшеворская) культура в 1920-40-е гг. буквально отвоёвывалась у немецкой археологической науки, в которой она традиционно считалась германской - вандальской, лугийской (Kossina, 1914, s. 141; La Baume, 1934, s. 108). Ю. Костшевский тогда начал стал доказывать исконно славянскую принадлежность отошедших к Польше территорий Силезии и Померании. Согласно его новой точке зрения, праславянской в польских землях являлась уже лужицкая культура бронзового - начала железного века, а дальнейшее развитие автохтонного населения привело в I в. н. э. к сложению здесь “венедской” культуры. Наименование её носителей, переданное Тацитом как ‘lugios, на самом деле звучала, по Ю. Костшевскому и Т. Лер-Сплавинскому, именно по-славянски:: ‘łużane, или даже ‘łuzyczane (Kostrzewski, 1946, s. 71 - 76; Lehr-Spławiński, 1948, s. 266). Советской археологией тезис об исконно славянской принадлежности “древней Лузации” был поддержан самым решительным образом: “… лугийские племена, писал, например, П.Н. Третьяков, которые в буржуазной литературе обычно считаются германцами, в действительности являлись племенами, родственными венедам” (Третьяков, 1953, с. 105). Впрочем, древними славянами тогда считались… даже Тацитовы ‘suebi (Удальцов, 1946, с. 65 - 89). Впрочем, сопоставление различных проявлений пшеворской культуры именно с венедами, в частности южнопшеворских памятников Словакии и Поднестровья - с ‘venadae и‘venadae sarmatae Певтингеровых таблиц, продолжали встречаться и гораздо позднее (Щукин, 1976, с. 17 - 77).
Кстати, славянство венедов было тем уникальным тезисом, который одинаково отстаивала как советская историческая наука, так и “антисоветская” эмигрантская. Так, у Я. Пастернака читаем: “… все славянские археологи единодушно считают венедов праславянами, предками западных славян” (Пастернак, 1961, с. 432). Таким образом, именно национальная обусловленность данной трактовки признавалась вполне откровенно.
Однако и немецкими учёными славянская атрибуция венетов/венедов, собственно, также никогда не отрицалась. Даже очень нелюбимый нашей историографией “лидер германской националистической археологии” Г. Коссина считал Тацитовых венедов именно славянами (Kossina, 1924, s. 161).
Л. Шмидтом и М. Эбертом венеты Иордана, побеждённые Германарихом, отождествлялись с верхнеднепровским славянами. Позднее о том же писали ещё многие, к примеру, Э. Шварц (Schmidt, 1910, s. 99; Ebert, 1921, s. 361; Schwarz, 1956, s. 88). Даже в переводе Тацитова сочинения “Germsnia”, как эквивалент латинского ‘venethi, содержит немецкое ‘die Wenden, с последующим разъяснением: т. е. ‘die Slawen (Tacitus, s. 41, 61). Это совпадает с традиционным наименованием славян, в форме ‘winden, ‘wenden сохранившимся в немецком языке до современности в форме ‘winden, ‘wenden. Существует аналогичное финское, ‘venë, ‘veneä, ‘venäjä, с тем же значением, и, кроме того, также ‘Venädä - “Россия”. А Польшу, в частности, средневековые скандинавские источники именуют ‘Weonodland (Blume, 1912, s. 207). Земли к востоку от Эльбы и Заале, населённые прежде славянскими племенами, и после их окончательного онемечивания долго продолжали именоваться ‘Vinedaland (Zeuss, 1925, s. 67). Всё это казалось вполне надёжным основанием для истолкования, в качестве обозначений таких же славян, только дпевних, также и этнонимов, переданных авторами I - VI вв. в форме ’venethi - ’venedi - ’Oύευέδοι. Поэтому вполне естественно, что для “расшифровки” последних привлекались данные именно славянского языкознания. И получилось следующее: “венд” → “ант”; → “вят(ич)”; “wenetowie” = “ludzi wielkie, potęźny” (Мавродин, 1945, с. 28; Tymieniecki, 1948, s. 251).
Как известно, соединить подобным же лингвистическим “мостиком” с достоверными славянами не только венедов, но и ставанов пытался ещё сам М.В. Ломоносов. Самые авторитетные гарантии возможность подобной трансформации неизменно получала и в дальнейшем. Так, согласно П. Шафарику, первоначально писалось именно ‘ΣΤΛΑΎΑΝΟΙ, но потом буква 'Λ была спутана с ‘Α, а впоследствии выпала вообще (Шафарик, 1848, с. 345). Согласно Г. Ловмяньскому, Птолемеевы ‘Stauanoί, - ни что иное, как испорченное самоназвание славян, передать которое правильнее было бы как ‘Stlabanoί, или даже ‘Sυlabanoi (Lowmiański, 1964, s. 197). “Достройка” данного “мостика” привела к отождествлению, по крайней мере, территориальному, этих “ставанов” - “стлавен” с Тацитовыми венетами (Мичинский, 1976, с. 90; Мачинский, 1981, с. 34).
Психологическая мотивация славянской этнической интерпретации известий о ставанах и венетах, в общем, ясна; она была отчётливо обозначена, в частности, у К. Годловского. “В античных источниках I - IV вв. н. э., писал он, между средним Дунаем и Балтикой упоминаются народы кельтского, германского, и балтского происхождения (галинды, судины); на этом фоне отсутствие данных о славянах выглядит чем-то невероятным” (Godlowski, 1979, s. 7). Видимо, априорной славянской этнической атрибуцией восточноевропейских венетов, упоминаемых у античных писателей, был обусловлен во многом также и сам суммарный подход к известиям последних. “Венедский” этап в истории славянства увязывается со средневековым, а сообщения греко- и латиноязычных авторов о венедах и ставанах - с известиями авторов византийских об антах и склавенах, потому что они, согласно, Иордану, происходят из одного корня и были известны его современникам под тремя именами (Славяне…, 1990, с. 5). В связи с этим может показаться вполне оправданной и одна из недавних попыток такого “суммирования информации разных авторов”, когда топографизировать венетов/венедов в Повисленье путём объединения известий Плиния, Тацита, Птолемея и Певтингеровых таблиц попытался В.В. Седов (Седов, 1996, с.35 - 36). Впрочем, раньше подобный “коктейль” был ещё сложнее, ведь сюда добавляли даже Геродотовых ’Ενετοί (Третьяков, 1953, с. 99) … Итак, “венедско-славянский” эпизод в истории нашей науки ещё отнюдь не закончился. Ведь, в частности, представление именно о славянстве Тацитовых венетов послужило, наверное, одним из оснований для выдвижения “качественно новой концепции славянского этногенеза”, которая, однако, вновь провозглашает старый постулат автохтонности славянства между Одером и Днепром (Козак, 1996, с. 54 - 56).
Между тем не усомниться в вере в славянство венетов невозможно, если учесть весьма объёмную и объективную информацию. Начнём с того, что одним из “догматов” этой веры была именно славянская принадлежность, или, по крайней мере, полиэтничность, “венедской” пшеворской культуры - но с обязательностью наличия также и славянского компонента в её составе (Седов, 1976, с. 62). Убедительное опровержение данных представлений является одной из заслуг покойного К. Годловского. Ему принадлежит вывод о том, культура славян эпохи их великой экспансии в VI - VII вв. по самой своей структуре принципиально отлична от развивавшихся в сфере римских влияний - то есть, в данном случае, от той же пшеворской. По К. Годловскому, сколько-нибудь определённых свидетельств об обитании славян на территории Польши в первой половине I тыс. н. э. в соответствующих античных письменных источниках обнаружить невозможно (Godlowski, 1979, s. S. 7 - 16). C другой стороны, археологические сведения о динамике развития, в том числе и об экспансии в южном и юго-восточном направлении пшеворской культуры, аттестованной у К. Годловского в качестве “довольно единой культурной общности”, находят свои убедительные параллели в античных известиях о германских племенах лугиев и вандалов (Godlowski, 1984, s. 327 - 350). Культурное единство лугиев и вандилиев рубежа нашей эры рубежа нашей эры считается археологически доказанным (Hachmann и др., 1962, s. 56), а интерпретация в качестве вандальских пшеворских древностей, в том числе и территории Украины, теперь уже не выглядит чем-то необычным (Koval’, 1993/1994, s. 31 - 56).
Именно с пшеворской культурой уверенно связывается, по мнению Р. Хахманна, происхождение древнего германоязычного населения средней, а частично также и западной Германии (Hachmann, 1970, s. 305). Прежний же тезис о славянской принадлежности бывшей “kultury winedskiej” I - II вв. н. э. в Польше смог продолжить своё существование лишь в довольно причудливой форме. “Даже если принять во внимание, что внутри основного массива пшеворской культуры сохранились некоторые славянские группировки, читаем мы у В.Д. Барана, то всё равно приходится признать, что не они определили облик материальной культуры этого периода” (Славяне…, 1990, с. 326). Получается, что эти загадочные славяне римского времени существовали в Повисленье среди пшеворских германцев не иначе, как incognito ...
В изучении происхождения славян возникла весьма противоречивая ситуация. К примеру, российским археологом, убедительно обосновавшим неславянский характер досредневековых древностей Поднепровья, Подвинья и Понемонья, для раннеславянской культуры типа Прага-Корчак предполагаются именно пшеворские корни; пшеворская культура сопоставляется при этом с “венедами-сарматами” Певтингеровых таблиц (Седов, 1976, с. 117; Седов, 1996, с. 26). Но его польский коллега настаивает на обратном, утверждая, что своих истоков эта культура в Повисленье не имеет, и, в свою очередь, считает весьма вероятной славянскую атрибуцию как раз Колочина и Банцеровщины (Parczewski, 1988, s. 90; Parczewski, 1993, s. 124). Впрочем, украинские исследователи по-прежнему продолжают придерживаться представления о зарубинецкой культуре, как о неком ядре славянского этногенеза. Однако, по их мнению, “скудные и неточные упоминания о венедах, содержащиеся в сочинениях Плиния Старшего, Тацита и Птолемея, не дают серьёзных оснований для соотнесения их с носителями славянской зарубинецкой археологической культуры” (Славяне…, 1990, с. 23).
Таким образом, археологическое обоснование славянства восточноевропейских венетов представляется весьма проблематичным. Появление сопоставлений с ними древностей, славянский характер которых проблематичен ещё более, выглядит поэтому совсем не случайным. Например, согласно М. Казанскому, Иордановы венеты - это не только киевская культура, но также днепро-двинская и штрихованной керамики (Kazanski, 1992, s. 122). Впрочем, такое отождествление венетов по крайней мере с одной из несомненно древнебалтийских культур чем-то совершенно новым и неожиданным не является. Ведь о том, что у античных авторов на рубеже и в начале нашей эры венедами могли именоваться также и балты, писал уже П.Н. Третьяков (Третьяков, 1970, с. 17). Правда, Р. Венскуом то же самое предположение, о наличии среди этих венедов не только славян, но и балтов, высказывалось ещё ранее (Wenskus, 1961, s. 45). Впоследствии, кроме балтов, в число гипотетических венедов были включены также и финны, по-видимому, прибалтийские (Мачинский, 1976, с. 89).
Что это было не собственное их имя, а название славян у соседей, приверженцами тождества их с венедами подчёркивалось неизменно (Мавродин, 1945, с. 28; Мачинский, Тиханова, 1976, с. 62 - 63; Седов, 1996, c. 37): впрочем, также вслед за немецкими коллегами (Much, 1900, s. 34; Much, 1937, s. 415; Hirt, 1905, s. 127; Zeuss, 1925, s. 68), однако всегда без каких-либо ссылок на них. В немецкой же историографии допущение о непосредственном контакте двух этносов, венетского и славянского, встречалось вплоть до недавнего времени. “С ассимиляцией северных венетов славянами их имя, в понимании германских соседей, переходит на славян”, читаем мы в одном фундаментальном издании (Welt der Slawen, 1986, 22). Сторонниками славянства венетов, перенявшим данный тезис, было воспроизведено также и связанное с ним старинное положение немецкой науки о лужицкой культуре, как об археологическом соответствии этому индоевропейскому этнониму (Labuda, 1980, s. 41). Однако такое некритическое заимствование явно не согласовывается с тем, что хорошо известно как о славянах, так и о носителях лужицкой культуры. Последние немецкой наукой начала ХХ в. рассматривались отнюдь не в качестве славян, а как северное ответвление иллирийцев (Kossina, 1915, s. 113 - 114; La Baume, 1934, s. 6). Это подтверждали данные языкознания, согласно которым, в частности, названия больших рек лужицкого ареала, Эльбы, Одера, Вислы, этимологизировались именно из иллирийского (Pokorny, 1938, s. 19). Однако позднее лингвистами была установлена самостоятельность венетского, представлявшего собой, наравне с иллирийской, германской и пр., самостоятельную ветвь “индогерманской” - индоевропейской языковой семьи (Krahe, 1954, s. 44). Эти-то древние венеты и были уверенно сопоставлены с носителями лужицкой культуры ещё в 1950-е гг. (Milojćić, 1952, s. 318 - 325; Schwarz, 1956, s. 33). Позднее с теми же неславянскими, но древнеиндоевропейскими венетами лужицкая культура, по крайней мере, западная часть её массива, стала сопоставляться также и польской археологией (Pradzieje ziem polskich, 1988, s. 756).
Таким образом, археология не позволяет нам предполагать какую-то непосредственную связь славян с этими лужицкими венетами, наподобие отношений орденских немцев с балтскими пруссами, от которых сохранилось само имя, в форме ‘Preusen. Ведь финал лужицкой культуры отделён от появления достоверных славян на территории Польши примерно тысячелетием. Этот промежуток заполнен, как известно, вселением сюда многих племён, притом явно неславянских, таких, как бастарны, вандалы и готы, а также уходом их в дальние страны, за ‘limes romanus. Поэтому, если верить Прокопиеву рассказу об уходе герулов на их северную родину, от Карпат и до варнов на Балтике простиралась огромная пустующая область (Procop., Bell. Goth, II: 2, 14 - 15). Причём это было накануне славянского расселения на запад и как раз на месте будущей немецкой Vinedaland. Населённая уже славянами, она по-прежнему была, для потомков древних германцев, “страной венедов”: на наш взгляд, в том же самом смысле, в каком Северное Причерноморье неизменно оставалось для римлян и византийцев “Скифией”, а переселявшиеся туда готы, русичи и тюрки, превращались, соответственно, в “скифов”. То есть, как славяне - в “вендов”. Что подобное предположение допустимо, следует, наверное, также из того, что те же cлавяне, заселившие оставленное силингами и лангобардами восточное пограничье немецких земель, у Адама Бременского называются ‘vandali, или ‘vinnili (Bierbrauer, 1998, s. 410).
Явной исторической параллелью термину ‘Wenden, ‘Winden в значении “славяне” является такое же старонемецкое ‘Walch, ‘Walche, в адрес, на этот раз, западных и юго-западных, романских соседей: например, ‘Walhôland - “Италия”. Но первоначально это было германское названием нероманизированных ещё кельтов, как таковых, ‘Walchen. Оно считается производным от имени одного из племён - ‘volcae, или ‘volcae tectosagae, переселившееся в среднюю Германию, согласно Цезарю, из Галлии. (Müllenhoff, 1900, s. 100 - 104; Schwarz, 1956, s. 27 - 28). Соответствующие славянские названия, ‘волохъ, ‘влах, ‘Wŀoczy, безусловно, германские заимствования - как, между прочим, и финские ‘vene,‘Venäjä (Much, 1937, s. 415).
Кроме неудовлетворительности как лингвистических, так и археологических доказательств славянства венетов, методически оказался совершенно неудовлетворительным и сам “суммарный” подход, как таковой, к известиям древних авторов об энетах - генетах- венетах - венедах. Напомним, о каких именно источниках идёт речь.
Первыми на их страницы попали малоазийские генеты, упомянутые Гомером в Пафлагонии (Hom., Il., III: 852). Полтысячелетия спустя о балканских, иллирийских энетах, ΄Ιλλυρίών ΄Ενετοι, обитавших, как полагают, на северной границе Македонии (Zeuss, 1925, s. 151; Much, 1937, s. 414; Labuda, 1980, s. 31), сообщается Геродотом (Herod., I, 196). По-видимому, с этими же энетами-иллирийцами было связано и Эврипидово сообщение об “Энете, городе в эпире” (Esch., Hippolyt), а также Страбоново упоминание о городе Ουένδον, или ‘Ουενδω, на западе Балканского полуострова, принадлежавшего иллиро-кельтскому племени иаподов (Strabo, IV: 6, 21, VII: 5, 4). Один из иаподских кланов, согласно Аппиану, назывался тоже Αύένδεάταί (Illyr., IV: 16 - 18).
Наравне с балканскими, у Геродота упоминаются также италийские внеты-΄Ενετοι на Адриатическом море (Herod., V: 9). Об этих же адриатических генетах - энетах - венетах, обитавших в северо-восточной Италии на р. По, упоминали потом многие авторы: Страбон (Strabo, IV: 4, 1; V: 1, 4 - 5), Полибий (Pol., II: 17), ПлПлиний (Plin., NH, XXXVII: 43.) и др. На другом, уже атлантическом побережье, в галльском Арморике с венетами столкнулся Цезарь, победивший их в морском сражении (Caesar, Bella gallica, III: 8). Этих же венетов, как одно из племён белгов на берегу Океана, несколько раз упоминает потом и Географ (Strabo, IV: 6, 9). К I в. н. э. относятся сведения о племени ‘venedi, которое где-то в бассейне Балтийского моря впервые упоминается Плинием: “… эта страна тянется вдоль Вистулы и населена сарматами, венедами, скирами и гиррами” (Plin., NH, IV: 97). Несколько позднее о тех же прибалтийских венедах сообщил, на основании Марина Тирского, также и Птолемей. Кроме самих ‘Оϋενεδαι, “великого народа Сарматии”, им упомянуты ещё и Венедские горы, а также Венедский залив Сарматского океана (Ptol., Geogr., III: 5,1, 5, 7 - 10, 28). ‘Оϋενεδικος Κολρος, Венедский залив, с впадающими в него реками, упоминается Маркианом Гераклейским (Marc. Heracl., II: 38). Несмотря на очень возможное искажение их истинного местоположения, всё же на самом берегу моря, омывающего Европу с севера, неких ‘venadi sarmatae показывает и Tabula peutingeriana (segm. VIII: 1), восходящая, как полагают, к III-му, или же, шире - к середине II - IV вв. н. э. (Miller K., 1962; Lowmiański, 1964, s. 181). C прибалтийскими же венедами как будто связано сообщение об “индах”, доставляющих янтарь, у Корнелия Непонта (Corn. Nep., fr. 7). С другой стороны, название ‘Lacus Venetus, “Венетское”, то есть, теперешнее Боденское, озеро, упомянутое Помпонием Мелой, от остальных известий античных авторов о венетах как будто изолировано (Mela, De chorographia, III: 24).
Отдельным блоком представлены, видимо, также латиноязычные источники о венетах на востоке Европы. Эти венеты, в отличие от всех упомянутых выше, были удалены на значительное расстояние от любого из морей. Самое раннее сообщение здесь - из Тацитовой “Германии”, законченной к 98 г. н. э., где сообщается о венетах, расселившихся восточнее Вислы, между певкинами и феннами (Tac., Germ., 46). Тацитовой, по общему впечатлению, примерно соответствует локализация венетов у Иордана. “У левого их (Альп, т. е. Карпат
- С.Р.) склона, спускающегося к северу, начиная с места рождения реки Вистулы, на безмерных пространствах расположилось многолюдное племя венетов”, говорит готский историк. И, комментируя современную ему ситуацию середины VI в. н. э., продолжает: “Хотя их наименования теперь меняются соответственно различным родам и местностям, всё же они преимущественно называются склавенами и антами” (Iord., Getica, 34). Ко второй четверти IV в., исходя из Иордановой же относительной хронологии, обычно бывает приуроченным его сообщение о готско-венетском конфликте: “После поражения герулов Германарих направил войско против венетов” (Iord., Getica, 116 - 120). Локализация событий не уточняется.
Несмотря на довольно широкую её популярность, нельзя считать доказанной и локализацию ‘venadi Певтингеровых таблиц в северо-западном Причерноморье - в Буджакской Украине или южной Молдове (Tab. peut., segm. VIII: 1). В этих таблицах реальные координаты географических объектов искажены, так как здесь все расстояния по оси W - O чрезвычайно увеличены, а по оси N - S, наоборот, в такой же степени сокращены. В результате, внутриконтенинтальные народы оказались отодвинутыми к морским берегам. В своё время на это обстоятельство обратил внимание К. Мюлленгоф, отметивший невероятность размещеня ‘lupiones sarmatae, то есть, ‘lugiones - лугиев - на балтийском берегу, рядом с ‘venadi sarmatae. По его мнению, оба народа должны были быть гораздо южнее, а именно вблизи язигов западнее Карпат и бастарнов восточнее этих гор (Müllenhoff, 1892, s. 80). Компенсируя сходным образом такое же искажение, мы должны будем и ‘venadi изъять из числа придунайских народов, переместив их из низовий Агалингуса-Днестра на север, в его верховья.
Но считается, однако, что присутствие в середине III в. н. э. вблизи Дуная каких-то “венедов”, а, следовательно, и локализацию ‘venadi в Певтингеровых таблицах, косвенным образом подтверждает титул императора Волусиана: ‘Venedico Volusiano Augusto (Рикман, 1975, с. 327). Однако в действительности никаких венедов этот соправитель незадачливого Требониана Галла не побеждал, и ссылка Э.А. Рикмана на Зосима ничего не даёт. В Зосимовой “Новой истории” среди варваров, разорявших имперские провинции на Дунае “во время беспечного правления Галла” (251 - 253 гг.), ни о каких венедах не упоминается (Zos., I: 23 - 28). Очевидно, что это - всего-навсего титул-девиз, перекликающийся с амбициями Максимина “Сарматского” покорить все северные страны “до самого Cарматского Океана” (у Волусиана - до Балтики и прибалтийских венедов) (Jul. Capit., Vita Maximini, V).
Итак, были упомянуты, кажется, все известия различных античных писателей о различных племенах и народах с названиями типа ΄Ενετοι,’Venethi, ‘Оϋενεδαι, ‘Venedi, ‘Venadi. Проблема объяснения созвучия этих названий возникла, кажется, ещё в эпоху античности. Таким образом, “суммарный подход” к венетам не есть изобретение современной науки, ведь чуть ли первым его попробовал применить ещё сам Географ. Страбон попытался объединить венетов италийских с галльскими, предполагая основание последними колонии на Адриатике. Излагается им также и другая версия - о происхождении этих адриатических от генетов малоазийских, которые якобы эмигрировали в Италию вследствие Троянской войны (Strabo, IV: 4, 1; V: 1, 4 - 5). Впрочем, ещё Геродоту был известен один из вариантов того же самого энетского народного предания, также рассказывавшего о выселении их предков из Азии и приходе на Адриатику. “А как они попали туда из Мидии, я не могу объяснить”, писал “отец истории” (Herod., V: 9), тем самым усомнившись, - первым, - в правомерности “суммарного подхода” к происхождению венетов.
Зато у Иордана подобные сомнения, по-видимому, отсутствовали, и поэтому анты и склавены, успешные конкуренты германцев, его соплеменников и современников, были объявлены готским историком прямыми наследниками бесславия древних венетов, побеждённых и покорившихся Германариху (Iord., Getica, 116 - 120). Правда, это уже навлекало на Иордана подозрение, что он “…как бы спроецировал в IV в. события VI в.” (Рикман, 1975, с. 372). В самом деле, какое-либо подтверждение реальности этих событий отсутствует, и покорение венетов Германарихом, в сущности, достоверно не более, чем фантастический Иорданов поход готов против фараона Египта… Кроме того, вопреки Иорданову утверждению о том, что у славян “теперь три имени: венеты, анты и склавены”, фактически поставлена под сомнение даже сама реальность существования в VI в. н. э. отдельного славянского племени, соответствующего первому из названных у готского историка имён. Локализация этих “собственно венетов” была бы даже, согласно Е. Окуличу, “методически ошибочной” (Okulicz, 1984, s. 132 - 134). “Попытка локализации этих венетов, согласно М. Парчевскому, привела бы нас в сферу фантазии”. На фоне надёжной идентификации носителей пражской культуры со склавенами, а пеньковской с антами, это становится ясным особенно отчётливо (Parczewski, 1988, s. 107). Обратим внимание: негерманскими Иордановыми современниками, в отличие от него, никакие венеты, как предки народа ΄Σλαυανοι не упоминаются (Procop., Bell. goth., 27). Что, в общем, неудивительно, ведь этот древний этноним точно соответствует именно готскому ’winiÞa (Much, 1937, s. 414 - 415). Готское самоназвание ‘Gutans, ‘Gutôs, как известно, приобрело в “Гетике” явно фиктивную связь с относительно близким по звучанию древнефракийским ‘Gаetae. Не была ли такой же искусственной также и связь между ’winiÞa, то есть, по-готски, “славяне”, с похожим архаическим этнонимом ‘venethi, в VI в. н. э., возможно, тоже уже лишь только книжным? Итак, что происхождение антов и склавенов, номинальных Иордановых “венетов” VI в. н. э., от одноименных, но IV-го века, достаточных доказательств не имеет. Получается, однако, что последние лишаются не только потомков, но и предков. Ведь трудно оспорить вывод, уже сделанный на этот счёт Д.А. Мачинским: “Никаких прямых указаний на связь между venethi IV - VI у Иордана и venedi - venethi, упоминаемых у авторов I - II вв. ни у самого Иордана, ни у других древних авторов не имеется” (Мачинский, Тиханова, 1976, с. 62).
Однако, в противоположность этому дифференцированному, предлагалось, по существу, восстановление древнего “суммарного” подхода. Ведь снова, как и у Страбона, у Т. Сулимирского имеется в виду миграция с п-ва Бретань на Адриатику. Согласно его гипотезе, и все остальные венеты, - балканские, малоазийские, восточноевропейские между Одером и Вислой, - происходят, в принципе, из одного корня. В середине II тыс. н. э. из Нижней Саксонии, где находилась прародина этого древнеиндоевропейского этноса, началось длительная многоэтапная экспансия, одним из результатов которой было венетское завоевание праславянской лужицкой культуры (Sulimirski, 1973, s. 381 - 387, Abb. 1). Впрочем, по замечанию Г. Биркхана, “Курьёзное предположение, что венеты переселились на Адриатику из Бретани, находит отдельных приверженцев также и в современной науке” (Birkhan, 1997, s. 201). Им подчёркивается также, что одно и то же название, “венеты”, известное в разное время и на разных, удалённых одна от другой территориях, очевидно, обозначало племена совершенно разной этнической и культурной принадлежности, и поэтому его невозможно истолковать моногенетически: оно возникло в разных местах независимо. В самом деле, ведь ещё у Полибия отмечается отличие, по языку, италийских венетов от кельтских (Pol., II: 17). Название венетов в Галлии считается производным от кельтского ‘wen, “любить”, или от такого же, но ещё индоевропейского, со значением “дружественные” (Much, 1900, s. 35). В значении “родственники”, оно объясняется из древнегерманского ’veni - “друг”, ’venia - “родня”, “род”, “племя” (Much, 1937, s. 414 - 415). Здесь имеется, однако, и другой вариант - от готского ‘vinja, “пастбище”; таким образом, венеты - “народ, обладающий многими хорошими пастбищами” (Müllenhoff, 1900, s. 514; Zeuss, 1925, s. 67). Безусловно, интересна также интерпретация Е. Колендо, сопоставляющего наименование восточноевропейских венетов с латинским ‘venetus, “голубой” (или “небесный”). Наименования этих отдалённых племён связываются им также с именем италийских венетов, ещё в III в. завоёванных Римом. “Название венетов, отмечает Е. Колендо, было для римлян вполне понятным и удобным в произношении, в отличие от многих этнонимов Барбарикума” (Kolendo, 1984, s. 640). Кстати говоря, в соответствиях из народной латыни видят основу также и других названий североевропейских племён, например, для Птолемеевых карбонов - ‘carbones (Tymieniecki, 1949, s. 114). С другой стороны, теперь напрочь отвергаются известные сопоставления имени античных венетов с праславянским *vety, церковнославянским “вятший”, а также племенным “вятичи” (Labuda, 1980, s. 33). Что, впрочем, вполне понятно: древневенетский Kentum-язык, так или иначе, западноиндоевропейский (Schwarz, 1956, s. 33).
Таким образом, необходимость, взамен “суммарного”, именно дифференцированного подхода к известиям древних авторов о венетах была вполне очевидна. Ведь, к примеру, при желании на тех же основаниях, на которых балтийские венеты, Плиниевы и Птолемеевы, объединяются с континентальными Тацитовыми, с последними сопоставимы, в принципе, также и адриатические венеты на р. По - уж точно не славяне. Что приморские венеты континентальным вовсе не идентичны, со всей убедительностью было обосновано Е. Колендо. Им подчёркнута обычность подобных дуплетов и даже триплетов в этнической номенклатуре Барбарикума. Дуплет из континентальных Тацитовых ‘venethi и прибалтийских Плиниевых ‘venedi, соответствующих Птолемеевым ‘Оϋενεδαι, дифференцирован у Е. Колендо следующим образом: с первыми cопоставлены ‘Stauanoι Птолемея, а со вторыми - ‘aesti Тацита. “Венедские горы”, согласно Е. Колендо, это вовсе не Карпаты, а гораздо более скромная возвышенность - Самбийская, или Эльблонгская. Таким образом, по его мнению, статусом “великого народа” приморские венеды были обязаны не обширности, а скорее удачному расположению занятой ими территории. Это небольшое племя древних балтов обитало где-то восточнее устья Вислы - как раз у выхода “янтарного пути” к местам добычи желанного для римлян ‘glaesum (Kolendo, 1984, s. 637 - 651).
Итак, получается, что от прибалтийских, или балтских, венедов Плиния и Птолемея венеты Тацита независимы примерно так же, как и от кельтских венетов Галлии, генетов Пафлагонии, и т. д. По наблюдению М.Б. Щукина, всеми Тацитовыми комментаторами, не связанными со славянской проблематикой, его венеты неизменно помещаются восточнее Вислы (Щукин, 1972, с. 110). Однако в распоряжении сторонников славянской атрибуции венетов Тацита остаётся, как будто, ещё следующий аргумент: эти венеты, во-первых, территориально соответствуют упоминаемым несколько позднее Птолемеевым ставанам, и во-вторых, самоназвание последних было, на самом деле, “славяне”.
Но при более внимательном рассмотрении истории вопроса обнаруживается: глубоко укоренившееся представление, что Птолемеево ‘Stauanoi следует, якобы, читать как ‘Sτlabanoi (Havlik, 1973, s. 154; Мачинский, 1981, с. 34), с точки зрения классического языкознания представляет собой грубую ошибку, притом обнаруженную уже довольно давно. Согласно К. Мюлленгофу, прочтение ‘Stauanoi как ‘Sτlabanoi недопустимо потому, что в греческом в озвончении (anlaut) τl никогда не пишется; сами греки писали Σκλαβοι, Σκλαβινοι (Müllenhoff, 1887, s. 21). Кстати, на своём смелом предположении замены, якобы, ‘Λ на ‘A особенно не настаивал и сам П. Шафарик, которым предлагалось ещё и прочтение Птолемеева ‘Stauάnoί как “ставяне”, то есть “обитатели озёр” (‘staw - “озеро”). Что выдающийся славист, к сожалению, обращался с этнической номенклатурой Барбарикума очень вольно, свидетельствует также и его “перевод” Птолемеева ‘Σαυαροι как “северяне” (Шафарик, 1848, с. 105, 345). Славянство этих “ставян” и “северян” с историко-лингвистической точки зрения оказывается ещё более проблематичным, если мы припомним также, что и у самого Птолемея, и у Плиния, и многих других древних авторов легко можно найти многое множество псевдославянских этнонимов, типа ‘Serboi на реке Ра (Ptol., Geogr. V: 9, 17 - 22), ‘sirbi на Меотиде (Plin., NH. III: 22). В самом деле, если “стабаной” опять читать как “стлаваной”, то тогда древнепаннонских ‘aravisci и‘oseriates мы должны сопоставить с раннесредневековыми славянскими этнонимами ‘maravi /moravi и ‘oseriane… Но ведь прочтение гидронимов римской Дакии на славянский лад, ‘Patissus как “Потиссье”, Pistra -“Быстрица”, 'Tsierna - “Черная” (Мавродин, 1945, с. 22), вместе с соответствующими гипотезами, уже принадлежит, кажется, только прошлому науки, когда, по замечанию И.С. Пиоро, считалось прогрессивным всюду искать и “находить” древних славян (Пиоро, 1990, с. 6). Кстати, ставанов, в форме ‘Στονίνοι, Птолемей ещё раз называет не только в Лигурии, но и в глубине Азии. Учитывая это их интересное положение, К. Цейсс пришёл к следующему выводу: “Ставаны, соседи алаунов или аланов, были аланским или сарматским народом, так как то же самое название, 'Staυηνοί, 'Στbaίi и ΄Astaβαηνοί, Птолемеем снова будет названо применительно к Ариане, Персиде и Гиркании” (Zeuss, 1925, s. 271). Также и в современной лингвистике для объяснения Птолемеева этнонима ‘Stauanoi предлагается санскритское ‘stávāna, древнеиранское авестийское ‘stavana - “хвалимый”, а также осетинское ‘stavun, “хвалить” (Абаев, 1949, с. 183; Трубачёв, 1979, с. 41). Такая этническая интерпретация, вместе с соответствующей ей географической, безусловно, интересны, однако в названных у Птолемея вместе с ними ‘Γαλινδι и ‘Σουδινι традиционно видят первое упоминание западных балтов - судавов и галиндов (Laur, 1954, s. 266; Седов, 1987, с. 410; Kolendo, 1998, s. 51). Птолемеевы ‘Stauanoi также могли принадлежать к древнебалтским племенам, кажется, несмотря на свои сармато-иранские параллели. Ведь тех же Плиниевых ‘sarmatae, соседей германцев и венедов на нижней Висле, считать иранскими номадами вряд ли возможно (Plin., NH, IV: 95). Поэтому вполне естественно, что, наравне со славянской и иранской, издавна имеет хождение также и балтско-прибалтийская этногеографическая атрибуция Птолемеевых ставанов. К. Мюлленгоф видел в них “восточных литовцев на другой стороне среднего Немана между его верхним течением и Вилией, вплоть до болотистой части Белоруссии, или до Березины” (Müllenhoff, 1887, s. 21). Позднее как аргумент в пользу подобной локализации указывалось даже наличие в средней Беларуси названий типа Столбцы, Столовичи и т. д., но ассоциация их со ставанами, кажется, была явным курьёзом (Bagrow, 1945, p. 381). Территория ставанов, по К. Мюлленгофу, соответствует, в общем, ареалу штрихованной керамики, с чьими носителями они и были сопоставлены Д.А. Мачинским, исходившим, как видно, из похожей географической интерпретации Птолемеевых известий об этом племени (Мачинский, 1981, с. 34).
Итак, хотя ставаны к числу “великих народов Сарматии”, согласно Птолемею, и не относятся, им принято было отводить громадную территорию. Например, как у Е. Колендо: между Мазурским Поозёрьем, где галинды, и судины, степным Причерноморьем, где были аланские кочевья (Kolendo, 1998, s. 54). Однако историками географии отмечается, что сетка долгот у Птолемея как бы растянута на восток и отличается от современной на 20° (Бронштэн, 1988, с. 141). В результате у него наблюдается смещение тех или иных объектов, иногда очень значительное. Интересно, в этой связи, что у Ю. Кулаковского, которым также учитывалась ошибка градусной сетки в “’Γεωγραφίχή Ύφήγησις” примерно на одну треть, ставаны отнесены к одной и той же территориальной группе не со степными аланами, а с балтийскими галиндами и судинами (Кулаковский, 1899, с. 13 - 22).
Наверное, подобная локализация этого племени должна считаться более предпочтительной, но как тогда объяснить Птолемеево утверждение “ …и ставаны - до аланов” (Ptol., Geogr., III: 5, 9)? Видимо, автор “Географического руководства” испытывал нужду как-то заполнить лакуну между причерноморскими и прибалтийскими племенами, и решил эту задачу за счёт самого южного из последних. То есть, как у Иордана, который, однако, “расселяет” далеко на лесной север причерноморских степняков-кочевников: “…берег Океана держат эсты, вполне мирный народ. К югу соседит с ними сильнейшее племя акациров, не ведающее злаков, но питающееся от скота и охоты” (Jord., Getica, 37). Таким образом, Птолемеевы ‘Stauanoi территориально сближаются скорее с Тацитовыми ‘aestii, чем с его же ‘venethi.
О них автором “De origine et situ Germanorum” сообщается, буквально, следующее: “ …Здесь конец Свебии. Отнести ли певкинов, венедов и феннов к германцам или сарматам, не знаю, хотя певкины, которых некоторые называют бастарнами, речью, образом жизни, оседлостью и жилищами повторяют германцев. Из-за смешанных браков их облик становится всё безобразнее, и они приобретают черты сарматов. Венеты переняли многое из их нравов, ибо ради грабежа рыщут по леам и горам, какие только не существуют между певкинами и феннами. Однако их скорее можно причислить к германцам, потому что они сооружают себе дома, носят щиты и передвигаются пешими, притом сбольшой быстротой; все это отмежевывают их от сарматов, проводящих всю жизнь в повозке и на коне” (Tac., Germ., 46).
Интерпретации этогоТацитова сообщения, в том числе локазизации его венетов, посвящена уже довольно значительная литература. Традиционно авторы делятся здесь на сторонников широкой и узкой локализации. Так, в польской археологии, в частности, представлены обе точки зрения. Согласно Е. Колендо, Тацитово описание венетов - figura retoryczna. Они не могут быть локализованы сколько-нибудь точно, так как, подобно Птолемеевым ставанам, размещены на огромном пространстве, и, по-видимому, с той же целью - заполнить территориальную лакуну. Тацитовых певкинов, пишет Е. Колендо, следовало бы считать степными кочевниками, а фенны, это, возможно, дъяковская культура, где для изготовления самых разнообразных орудий широко применялась кость. Венетов же можно соотнести с какой-то частью зарубинецкой культуры (Kolendo, 1984, s. 648 - 649). Согласно В. Новаковскому, локализация Тацитовых венетов выглядит гораздо определённее, поскольку с певкинами им сопоставляются поянешти-лукашевские памятники, в том числе Верхнего Поднестровья, а с феннами - массив лесных древностей далеко вне границ римских влияний, и не только дьяковских, но и примыкающих к ним с запада, у истоков Днепра. С самими же венетами им сопоставляются постзарубинецкие древности типа Рахны-Почеп (Nowakowski, 1990, s. 75 - 96; Nowakowski, 1992, s. 218 - 230).
Параллельно с польской, несколько иная версия локалиации и археологической идентификации Тацитовых венетов развивалась в российской, а также в украинской, историографии. Основным её отличием является, пожалуй, совсем другое представление о северо-восточном ориентире - Тацитовых феннах. Д.А. Мачинским они отодвигаются в Лапландию, однако, на наш взгляд, вряд ли обоснованно. “В последних исследователи Тацита с достаточным основанием усматривают соприкосавшихся с германцами на севере Скандинавии далеких предков саами-лопарей”, утверждает он, ссылаясь при этом только на Р. Муха (Мачинский, 1976, с. 88, 100). Однако в действительности этим немецким исследователем совсем не приводятся обоснования тождества Тацитовых ‘fenni именно с древними саамами финской Лапландии. Наоборот, им подчёркнуто специально, что лопари в древнескандинавских источниках именовались иначе, чем собственно финны (самоназв. ‘Suomi, др-герм. ‘Fennōz, ‘Finnōz): ‘Skridi-finnōz, ‘Skridefinnas, то есть, буквально, “Schneeschufinnen” - “лыжные финны”. Финнов, под именем ‘Φίννοι, называет также Птолемей, у которого они не только близ Вислы рядом с готами, но и, действитедьно, на севере ‘Σκανδία Однако у Р. Муха эти сведения приводятся отнюдь не для локализации феннов Тацита, а с целью показать его отличие, на этот счёт, от Птолемея (Much, 1937, s. 414 - 416). Правда, отождествление Тацитовых феннов именно с саамами, чья древняя топонимия фиксируется на юге Эстонии, Псковщины и Новгородчины, действительно уже имеется в научном обороте (Анфертьев, 1988, с. 118 -120), но не появилась ли данная гипотеза под влиянием самого Д.А. Мачинского? У него же самого, в результате фактического отказа от одного из ориентиров локализации венетов, по существу произошла давальвация Тацитовых известий об этом народе. Ведь Д.А. Мачинскому пришлось поделить его на венетов “реальных”, обитавших вблизи прикарпатских бастарнов, и … остальных - следовательно, нереальных, которые картографированы им, между Припятью и верхним Днепром, лишь со знаком вопроса (Мачинский, 1976, с. 90, рис. 1).
Представление об этих так называемых “реальных” венетах в дальнейшем подверглось трансформации, и весьма своеобразной. “Согласно анализу Д.А. Мачинского, пишет Д.Н. Козак, определённая Тацитом территория проживания венедов совпадает с ареалом зубрицкой культуры, которая занимает регионы Зарадной Волыни и Западной Подолии. Совпадают данные о границе венедов и германцев - соответственно, ареалов зубрицкой и пшеворской культур. Значительный интерес вызывают данные письменых источников, которые свидетельствуют, по Д.А. Мачинскому, что венеды во второй половине I в. н. э. появились между Припятью и Днестром как новое, только что прибывшее население, которое ещё не полностью освоило территорию” (Козак, 1991, с. 139).
Итак, на первый взгляд может показаться, что наконец-то удалось преодолеть “археологическую неуловимость” Тацитовых венетов. Во всяком случае, их сопоставление с западноволынскими и верхнеднестровскими древностями так называемой зубрицкой группы второй половины I - конца II вв. н. э. выглядит . предпочтительнее размещения в зоне “археологической пустоты” по нижней Припяти, Ужу и Тетереву, куда из южной части ареала культуры штрихованной керамики в Тацитово время будто бы проникло население с археологически не фиксируемым поребальным обрядом (Мачинский, 1976, с. 95). Однако становится ясно, что, только формально основываясь на гипотезе Д.А. Мачинского, Д.Н. Козак по существу, развил собственную, в корне отличную. Ведь Д.А. Мачинский, вместе с М. Бабешем и М.Б. Щукиным продолжая ещё довоенные исследования Г. Коссины, К. Такенберга, В. Ла Бауме и др., много сделал для установления идентичности носителей как поянешти-лукашевской, так и классической зарубинцкой культуры именно древнегерманским бастарнам (Kossina, 1914, s.147, 154; Tackenberg, 1929, s. 232 - 244; La Baume, 1934, s. 86; Babeş, 1973, s. 213; Мачинский, 1973, с. 54 - 55; Щукин, 1972, с. 109; Щукин, 1987, с. 104, 109). Притом, по замечанию М.Б. Щукина, эта бастарнская принадлежность всей, или почти всей, зарубинецкой культуры приобрела со временем ещё бόльшую очевидность, чем это вытекало из прешествующих работ Д.А. Мачинского (Щукин, 1993, с. 94). Д.Н. Козак же исходит из того, что “зарубинецкая культура - стержнь, вокруг которого развивалась древнеславянская общность на рубеже эры”. Зубрицкие памятники он именует “западновенедскими” и особо подчёркивает их близость зарубинецким и позднезарубинецким, - соответственно, “восточновенедским” (Козак, 1993, c. 24 - 25). Однако, как оказалось на поверку, эта гипотеза о венедах лишь внешне согласуется с представлениями о них как Д.А. Мачинского, так и, по-видимому, самого Корнелия Тацита. В самом деле, согласно Д.Н. Козаку, так называемая зубрицкая группа начала окончательно оформляться в результате притока в пшеворскую среду на западе Волыни и Подолии, вслед за липицкими с юга, также ещё и новых эмигрантов с севера. Какие-то ещё неясные пока причины обусловили во второй половине I в. н. э. разрушение припятского варианта зарубинецкой культуры и массовое бегство его носителей в разных направлениях: на северо-запад в Подлясье, где ими оставлен могильник Гриневичи Вельки, на юго-запад в Любельщизну, где складывается такая же смешанная пшеворско-зарубинецкая черничинская группа памятников, и, в основном, на юг. “Наверное, как справедливо предполагает Д.Н. Козак, зарубинецкие племена двигались с Полесья небольшими разрозненными, вероятнее всего, семейными группами и не основывали отдельных поселений. Они останавливались на уже существующих пшеворских, вступая в тесный контакт с их обитателями” (Козак, 1991, с. 32, 114). Считать этих беженцев грозными венетами Тацита, рыскавшими “ради грабежа”, наверное, затруднительно. Завоевание Подолии и Волыни было явно не их ролью, и очевидно, что гораздо более обоснованно протекавший здесь процесс характеризуется как уход зарубинецкого населения “под прикрытие щитов верхнеднестровской группировки бастарнов, представленной памятниками типа Колоколина - Чижикова - Звенигорода - Гринева” 109). Гринева” (Щукин, 1987, с. 109). Итак, во-вторых, опять же, вопреки Д.Н. Козаку, эти смешанные пшеворско-липицкие памятники Верхнего Поднестровья, к которым позднее добавился зарубинецкий элемент, Д.А. Мачинским сопоставляются не со славянскими венедами, а с германскими бастарнами (Мачинский, 1976, с. 91). Получается, что так называемая зубрицкая группа памятников, вопреки “западновенедской” версии Д.Н. Казака, должна сопоставляться не с самимиТацитовыми венетами, а, скорее, с их юго-западными соседями-германцами.
Итак, поиски Тацитовых венетов привели нас в страну бастарнов у подножия Карпатских гор. Между прочим, согласно Ф. Брауну, их название в греческой передаче ‘Karpáton, связано с бастарнской формой *HarЂaþa. Так или иначе, название Карпат, по Tabula peutingeriana, это ‘Alpes Bastarnicae, к востоку от которых отмечены сами ‘Blastarni, то есть бастарны (Браун, 1899, с. 107, 173). Конечно, о тех же горах речь идёт также и в “Естественной истории”. Плиний, упомянув сарматских язигов на равнине, сообщает, что “горные хребты и ущелья до реки Патиссы (занимают) прогнанные ими даки. От реки Мара, или Дирии, отделяющей их от царства Ваннианского, говорит он далее, противоположные области занимают бастернеи и затем другие германцы” (Plin., NH.,IV: 75). “Понятие “германцы” у Плиния достаточно конкретно и среди перечисленных им “германских народов” нет ни одного, чья принадлежность к германцам в современном значении этого термина могла бы быть поставлена под сомнение”, констатируют Д.А. Мачинский и М.А. Тиханова. Для этих Плиниевых “других германцев” соавторами была предложена вполне опредепённая локализация: севернее бастарнов на Днестре, восточнее Вислы и южнее Океана. Однако именно там, вместо этих ‘germani, у них картографированы … Тацитовы ‘venethi, притом тоже в полном соответствии с источником (Мачинский, Тиханова, 1976, с. 66 - 67).
Таким образом, совпадение локализации обоих древних этнонимов - отнюдь не новое открытие. Но данное соответствие требуется, наконец, обосновать, тем более что это особой сложности представлять не должно. Начать уже с практически хронологического совпадения между известиями Плиния и Тацита, ведь “Естественная история” и “Германия” были закончены ими, соответственно, в 77-м и 98-м гг. н. э. Соответствуют также и географические рамки: у обоих этих римских авторов говорится, в частности, о пространстве между Океаном, или Свебским морем, и Истром, или Дунабием, восточнее Вистулы, которую они одинаково считают текущей ещё по землям германцев. Ориентир для локализации племён внутри хинтерланда также одинаков: область обитания бастерниев, или певкинов (ср.: Plin., IV: 75 - 100; Tac., Germ., 1 - 46). Различие заключается, собственно, в том, что у Плиния указан только юго-западный ориентир, ‘basternеi, а у Тацита - как юго-западный, так и юго-восточный, ‘peucini и ‘fenni**. В этом отношении Плиний оказывается ближе к Страбону, чем к своему современнику Тациту. Страбон, также называя для бастарнских атмонов и сидонов только их юго-западных соседей, трегетов, признаётся, однако, в своей неосведомлённости относительно северных и северо-восточных пределов, даже сильно преувеличивая таковую, “ибо мы не знаем ни бастарнов, ни савроматов и вообще никого из живущих выше Понта” (Strabo, Geogr., VII: 2, 4; VII: 3, 15 - 17). По-видимому, как раз поэтому со Страбоновыми бастарнами сперва осторожно сопоставлялся не вся зарубинецкая культура, а только её южный вариант на среднем Днепре (Мачинский, Тиханова, 1976, с. 75 - 76). Может показаться, что Плинием даётся для подобной осторожности ещё бóльший повод: ведь он, в отличие от Географа, попытался компенсировать такую же свою неосведомлённость относительно реальной этногеографии внутренних территорий некритическими заимствованиями из Геродота (Рассадин, 1999, с. 30). Тем не менее, несмотря на то, что его сведения о “других германцах” при желании тоже можно приурочить только к южной окраине их расселения, они представляются вполне пригодными для сопоставления с Тацитовыми известиями о венетах.
Тацитовы венеты сопоставляются с наследием бастарнской зарубинецкой культуры уже многими исследователями. В своё время эта точка зрения была подробно аргументирована также и в специальной публикации (Рассадин, 1992). Отметм, между прочим, что ещё раньше эти венеты сопоставлялись даже непосредственно с самой зарубинецкой культурой (Kolendo, 1984, s. 130). Её германские корни стали очевиднее, когда фактически была, так сказать, разорвана “клёшевая” линия генеалогии древних славян. Напомним, что в межвоенный и послевоенный период Ю. Костшевский выступая против древнегерманской этнической атрибуции die Gesichturnenkultur, которую отстаивали немецкие археологи. Эта kulturа urn twarzowych была связана им сперва с западными балтами, а потом и с поморским ответвлением праславян (Z Polskiego Towarzystwa Prehistorycznego, 1928, s. 11 - 12; Kostrzewski, 1946, s. 71). Много позднее похожий подход снова встречается у В.В. Седова, которым данная культура разделяется на две: собственно поморскую, западнобалтскую , и раннеславянскую подклёшевую. Этническая традиция последней могла, по его мнению, обусловить принадлежность также и зарубинецкой куьтуры (Седов, 1979, с. 76). Однако подобный раздел этой довольно монолитной общности, - видимо, всё же раннегерманской, - был сочтён позднее неправомерным, и объясняется как элемент не всегда корректной дискуссии с немецкими археологами (Malinowski, 1992.). Как немецкие археологи 1930-х, Ю.В. Кухаренко в 1960-м г. указывает снова на именно поморские корни зарубинецкой культуры (Кухаренко, 1960, с. 109). Правда, позднее с этой поморской генетической версией стала успешно конкурировать “ясторфская”, акцентированная на исторических связях зарубинецкой общности не с Померанией, а с нижней Эльбой и Ютландией (Niewegłowski, 1986, s. 205; Щукин, 1993, c. 91).
Однако, в любом случае, весьма затруднительно полагать, что в свой финальный период, к которому и относятся, собственно, Тацитовы сведения о венетах, зарубинецкая культура имела уже иное, не германское, этническое содержание. Одно из подтверждений обратного - Плиниевы известия о “других германцах”.