09/22/2006 | Иван Ампилогов

Когда мы однажды возвращались с моим сыном Лукой из его детского сада, я узнал, что его друзей по группе зовут Гасан, Алеша, Саша (это девочка), Данил и Алим. Есть еще девочка Оксана. Все они его друзья, сказал мой сын.

В холле их детского сада вывешены в рамках текст украинского гимна и изображение флага. Как я узнал у нянечки, которую зовут Леране, друг моего сына Гасан – азербайджанец, и вместе с ним каждый день в сад ходят его сестры – четырех и пяти лет, они тоже азербайджанки. А еще в их группе есть мальчик Сережа – он мулат.

Все эти дети, как мне показалось, с удовольствием играют друг с другом, вместе едят оладьи и суп и спят днем в аккуратной спальне. Порядки этого детского сада мне нравятся, я не считаю, что те сто гривен, что я плачу ежемесячно, я трачу зря. Детский сад – чертовски удобная вещь, как я думаю. Каждый вечер после полдника дети сидят в группе и смотрят советские и диснеевские мультфильмы, многие из которых озвучены на украинском языке. Мой Лука тоже часто пытается болтать по-украински. Отец Гасана, когда забирает своих детей, говорит с ними по-азербайджански, чему я был однажды свидетелем.

По субботам мы с Лукой ходим на рынок – такой у нас установился еженедельный ритуал. Я покупаю там овощи, специи, аджику, лепешки, штуки четыре самсы и несколько армянских лавашей, похожих на мацу; Лука отдает предпочтение пахлаве и сушеному инжиру, что и съедает прямо на улице. Ни мне, ни ему не нравятся супермаркеты, несмотря на то, что они более гигиеничны на вид.

Днем в той конторе, в которой я работаю, слышно из окна попеременно то колокольный звон, то голос муэдзина. С балкона я часто вижу то идущих в мечеть стариков, то христианских паломников. Один из сотрудников нашей фирмы склоняется к протестантизму какого-то толка и любит об этом поговорить, а девушка-секретарь без ума от сари, прасата и индуистской музыки – это ее хобби, она наслаждается внешней стороной индуизма, но сторонится метафизики.
Мне нравится это разнообразие. Я рад, что мой сын взрослеет среди разнообразия, мне кажется, оно обогатит его. Но с каждым днем я чувствую все большую тревогу.

Торговцы бахчисарайского рынка, распаленные русскими радикалами и циничными дельцами, скандировали «Смерть татарам!». На форумах, где обсуждалась эта тема иные посетители допускали намеки, что «все русские свиньи». Трижды заслуженные ветераны, ненавидящие Горбачева и жалеющие о провале ГКЧП называют украинцев «фашистами» только за их нежелание вновь влиться в Россию. Ректор одного из крымских университетов в частной беседе хвалится тем, что распорядился установить мусорные баки на месте массового расстрела немецких военнопленных. Некий украинский националист, озлобленный десятилетней жизнью в Крыму, доказывал мне в сотый раз скотство «москалей» и наглость «жидов», но когда я посоветовал ему внимательно всмотреться в фотографии из Дахау и определить на вид, кто из тех живых скелетов был евреем, кто украинцем, а кто русским, он сказал мне: «Меня это не касается!».

Но настоящее отвращение внушила мне одна крымская учительница истории. Однажды она, в конце мая, отпуская своих учеников домой сказала им: «Дети! Скоро 18 мая. Не ходите в этот день по улицам, сидите дома! Татары в этот день будут воровать детей и резать прохожих!»
Или же, думаю я, еще большее отвращение должен внушать мне московский дьякон Кураев, оскорбляющий на местном ТВ крымских татар и забивающий дерьмом голову своей паствы? Кто из них более отвратителен?

Когда бы дело касалось меня одного, я не стал бы об этом так много думать, но вся эта кучка ублюдков, кричащая «Смерть татарам!», сваливающая мусор на чужих костях, неспособная принять чужую боль, ослепленная ненавистью и брызжущая ею угрожает уже не мне одному, но и моему сыну. И сыновьям других отцов. Эти ублюдки хотят разрушить спокойный детский мир своими мерзкими выдумками о том, как надо делить людей. Тот детский сад, где мулаты Сережи дружат с азербайджанцами Гасанами и девочками Сашами и Оксанами пока еще не чувствует их смрадного дыхания, но его чувствую я, - и многие такие как я, надеюсь.