Крымские факторы риска по Саше Грауманну (ПРИК ООН) - на инглиш
09/10/2007 | Wrangler
Sascha Graumann
Crimea: From Conflict Prevention to Development
Issue Number: 06/2007
Issue Title: Conflict and Development
The largely peaceful return and resettlement of over 260,000 Crimean Tatars and other ethnic groups, which were deported by the Soviet government to Central Asia and Siberia in 1944 for alleged collaboration with Nazi Germany, is a major achievement in recent Crimean history. It attests to the capacity of Crimean society to accommodate the views and interests of different ethnic and religious groups,1 and is a foundation on which lasting stability in Crimea can be built. However, a definitive solution to the challenges facing Crimea will require continued commitment from all stakeholders in Ukraine, as well as continued external support. Ironically, because it has managed to avoid the escalating tensions that led to conflicts (now frozen) in Transdnistria, South Ossetia, and other CIS territories, Crimea has gradually lost international attention since the early 1990s.
Since the late 1980s the deported people have been returning to an economically depressed region that has been unprepared to handle such a large and rapid migratory influx.2 Tensions over access to employment, resources, and social services in Crimea have played on negative stereotypes and prejudices concerning Crimean Tatars that were nurtured over several generations.
Current situation
As Sasse points out in the companion article on pp. 2-4, the management of ethnic and other tensions in Crimea has been quite successful on the whole. Recent trends, however, give cause for concern. Violent clashes between some 800 people around a local market in Bakhchisaray in August 2006, a tripling in the unauthorized occupation of land during the past year (from 19 to 53 sites), confrontations with sectarian overtones in Feodosia and Alushta, and increasing numbers of people (64 percent as compared with 21 percent in 2002) who, according to public opinion polls, feel that inter-ethnic relations are getting worse–all this underscores the depth of social cleavages and perceived injustices in Crimea. Disillusionment with central governments, especially the Orange team, and particularly in terms of lack of progress on land distribution, language issues, the rights of deported peoples, and unequal socio-economic development, has led to rising impatience among the Crimean Tatars. The radical elements within the Tatar and Russian communities are now growing.3 The radicals argue that dialogue has failed and more forceful measures are needed.
Risk factors
Many of the Crimean Tatars’ problems are linked to perceptions of ethnic identity and of historical injustice.
Land disputes: Tensions over the administrative allocation of land under the Ukrainian land code have become more acute, exacerbating the incidence of land squatting.4 On 13 December 2006, the Ukrainian Parliament amended the criminal code to prohibit the unauthorized occupation of land, making land-squatting punishable by up to 6 years’ imprisonment. Tensions also arise from the fact that Crimean Tatar land squatting often occurs in areas in which they formerly lived, and which are now desirable and expensive parts of the Southern Coast and around Simferopol. In anticipation of this market value, Crimean Tatars intensified their land seizures, which now involve some 15,000 people (up from 8,000 in April 2006). According to pronouncements by some Crimean Tatar groups, attempts to enforce the ban on land squatting will be opposed by ‘any available means’, including active resistance, demonstrations, and demands to legalize the ownership of houses that have already been constructed on these lands. Crimean Tatar leaders have also threatened to escalate their demands to cover the restitution of all property owned prior to their deportation, rather than simply the right to return to areas where they used to live.5 (Thus far, the Crimean Tatar Mejlis6 has limited its demands to ‘social justice’–understood as equal opportunities for the deported people–rather than full property restitution). In the absence of a fully functioning land registration system,7 it is difficult to ascertain the correct number of Crimean Tatars that do not have access to land.
Two inter-related factors are behind these disputes: the lack of a properly functioning land administration system (which allows the local authorities to allocate land in a quasi-arbitrary manner); and the willingness of Tatars to engage in land-squatting in protest against their perceived exclusion from land allocation decisions. According to the Mejlis, Crimean Tatars are being denied access to land in the places where they used to live prior to deportation, including areas of symbolic importance in Tatar culture, while large landholdings on the expensive Southern Coast are being acquired by oligarchs from Russia or Ukraine (or their companies). The authorities in turn complain that their attempts to provide land to those in need are jeopardized by duplicitous land claims by some people (including squatters), who seek to acquire land in different places for speculative resale purposes.
Status: The fact that the status of being a ‘formerly deported person’ (or a descendant of such a person) is not legally defined has created difficulties in setting up clear rules for restoring what the Crimean Tatar leadership calls ‘social justice’. Attempts to pass legislation to clarify legal status or returnees’ social rights8 have failed. Most recently, national legislation (which many Crimean Tatars regard as far from adequate) was vetoed by President Leonid Kuchma in 2004; similar legislation has not made it out of parliament since President Viktor Yushchenko’s inauguration in 2005.
Language rights: The issue of language rights is a significant mobilizing force in Crimean politics. According to public opinion surveys, 85 percent of the ethnic Russian population and 73 percent of the Crimean Tatar population are concerned about threats to their respective language rights.9 On 18 October 2006, the Crimean parliament adopted a resolution requesting that the Ukrainian parliament conduct a national referendum on making Russian a state language.10 The Tatar Mejlis argues that, during the last 15 years, only 15 Crimean Tatar schools and five Ukrainian schools have been opened in Crimea, representing 3 percent and 1 percent (respectively) of total schools. By contrast, Tatars constitute some 12 percent of the population, while Ukrainians constitute 24 percent. In short, the language issue, which features prominently in the programme of nearly every political group in Crimea, is being used for ethnic mobilization by all sides.
Socio-economic disparities: Land, legal, linguistic, and ethnic tensions are occurring against a background of socio-economic difficulties, especially in rural areas. Crimea has some of the highest poverty levels in Ukraine,11 and suffers from socio-economic cleavages that interact in subtle but potentially explosive ways with ethnic and other perceived inequalities. Public opinion data indicate that 54 percent of Crimean Tatars feel that their living standards are below those of other Crimeans (41 percent feel it is the same), whereas 66 percent of ethnic Russians believe that Crimean Tatar living standards are higher than theirs (23 percent feel it is the same).12 These data reflect the widespread perception among the ethnic Russian population that Crimean Tatars receive undeserved preferential treatment from the Ukrainian government.
Actors
While the ARC government and the Crimean Tatar Mejlis have been engaging in dialogue to resolve incidents of tension and avoid their escalation, capacity for developing more systematic solutions to the underlying causes of ethnic tensions remains inadequate. Moreover, while the Mejlis has thus far been able to accommodate both radical and moderate factions, recent developments point to growing popular support for more radical alternatives and a loss of authority by moderates. For example, only about half of the Crimean Tatars followed the Mejlis’s voting recommendations during Ukraine’s March 2006 parliamentary elections.13
The Crimea Integration and Development Programme
As a joint initiative of the international donor community14, UNDP’s Crimea Integration and Development Programme (CIDP) has since 1995 been responding to these risk factors. Over 150,000 people have been engaged in or benefited from CIDP projects that have worked across ethnic lines to increase access to rural water and gas supply, health facilities, schools, and rural roads. Income generation and rural development projects also constitute a growing part of the CIDP portfolio. Wherever possible, CIDP projects are accompanied by policy recommendations and advocacy in the areas of public service reform, strategic public sector planning, and public expenditure management. At the request of the Crimean Human Security Council,15 the CIDP has completed an extensive assessment of the problems with land administration and titling, and proposed measures to increase transparency in the land allocation process, avoid speculative land claims, and thereby reduce the frequency of land-squatting. The CIDP is also supporting the development of bi-/tri-lingual education policies, based on experience from dozens of rural school projects.
All in all, some $16 million have been invested in the CIDP, a sum that has been leveraged by growing amounts of co-financing from local communities, municipalities, and the Crimean government. This track record allows the CIDP to engage in regular policy dialogue with the Autonomous Republic of Crimea and parliament. Beyond the concrete impact of the development assistance itself, CIDP activities for many beneficiaries symbolize the international community’s commitment to ensuring that Crimea’s conflict potential remains latent.
Sascha Graumann is International Programme Coordinator for UNDP’s Crimea Integration and Development Programme.
References:
1According to the 2001 Ukrainian census, Russians accounted for 58.3 percent of the Crimean population, Ukrainians for 24.3 percent, the Crimean Tatars for 12 percent, followed by about 80 other smaller national minorities (see http://www.ukrcensus. gov.ua/eng/results/general/nationality/Crimea/).
2Crimea has some of the highest poverty levels in Ukraine (cf. Ukraine Poverty Assessment, World Bank, December 2005: 10 et seq.). According to national and World Bank statistics, some 21.6 percent of the population of the Black Sea region (which includes Crimea) in 2003 was living below the poverty line, compared with 19 percent for Ukraine as a whole.
3These include pro-Russian paramilitary Cossack units and allegedly fundamentalist Islamic organizations such as Hizbu Tahir, and 'Wahabis'.
4 Ukraine’s Land Code (2001) recognizes “administrative land allocation” as a constitutional principle. According to this principle, all citizens are entitled to receive land plots from the state free of charge. Responsibilities for transferring titles to specific plots of land lie with local government bodies.
5 Report of Mustafa Jemilev, Mejlis Chairman, at the 5th session of the IVth Kurultai, 22 December 2006.
6 The Mejlis is an unofficial representative structure of the Crimean Tatars elected by the Kurultai, the Assembly of the Crimean Tatars.
7 Only 260,000 of the estimated 800,000 land owners in Crimea have registered titles.
8 Law of Ukraine on the restoration of the rights of people deported based on their ethnic background, June 2004.
9 Crimean Human Security Monitoring System: Monitoring Report, September 2006.
10Supporters often base their claims on the European Charter on Minority and Regional Languages. However, the Council of Europe considers the provisions of the Charter inapplicable because the Charter only "obliges the state not to let the language die", which is not the case with Russian.
11Ukraine Poverty Assessment, World Bank, December 2005: 10 et sqq.
12 Crimean Human Security Monitoring System: Monitoring Report, September 2005.
13 The Mejlis usually aligns itself with President Yushchenko’s Our Ukraine party during electoral campaigns, and recommends that Crimean Tatars vote accordingly. While in previous years the vast majority of Crimean Tatars followed this recommendation, only some 60,000 – 70,000 out of the 105,000 Tatar voters did so during the parliamentary elections in March 2006.
14 Currently supported by the governments of Canada, Denmark, Netherlands, Norway, Sweden, Switzerland, and Turkey.
15 The Crimean Human Security Council was established in 2001 with support from CIDP. Recently, it was formalized as an Advisory Council under the Speaker of the Crimean Parliament. The Council brings together key government officials, MPs and other political leaders representing Crimea’s different ethnic and political groups.
http://www.developmentandtransition.net/index.cfm?module=ActiveWeb&page=WebPage&DocumentID=634#
Crimea: From Conflict Prevention to Development
Issue Number: 06/2007
Issue Title: Conflict and Development
The largely peaceful return and resettlement of over 260,000 Crimean Tatars and other ethnic groups, which were deported by the Soviet government to Central Asia and Siberia in 1944 for alleged collaboration with Nazi Germany, is a major achievement in recent Crimean history. It attests to the capacity of Crimean society to accommodate the views and interests of different ethnic and religious groups,1 and is a foundation on which lasting stability in Crimea can be built. However, a definitive solution to the challenges facing Crimea will require continued commitment from all stakeholders in Ukraine, as well as continued external support. Ironically, because it has managed to avoid the escalating tensions that led to conflicts (now frozen) in Transdnistria, South Ossetia, and other CIS territories, Crimea has gradually lost international attention since the early 1990s.
Since the late 1980s the deported people have been returning to an economically depressed region that has been unprepared to handle such a large and rapid migratory influx.2 Tensions over access to employment, resources, and social services in Crimea have played on negative stereotypes and prejudices concerning Crimean Tatars that were nurtured over several generations.
Current situation
As Sasse points out in the companion article on pp. 2-4, the management of ethnic and other tensions in Crimea has been quite successful on the whole. Recent trends, however, give cause for concern. Violent clashes between some 800 people around a local market in Bakhchisaray in August 2006, a tripling in the unauthorized occupation of land during the past year (from 19 to 53 sites), confrontations with sectarian overtones in Feodosia and Alushta, and increasing numbers of people (64 percent as compared with 21 percent in 2002) who, according to public opinion polls, feel that inter-ethnic relations are getting worse–all this underscores the depth of social cleavages and perceived injustices in Crimea. Disillusionment with central governments, especially the Orange team, and particularly in terms of lack of progress on land distribution, language issues, the rights of deported peoples, and unequal socio-economic development, has led to rising impatience among the Crimean Tatars. The radical elements within the Tatar and Russian communities are now growing.3 The radicals argue that dialogue has failed and more forceful measures are needed.
Risk factors
Many of the Crimean Tatars’ problems are linked to perceptions of ethnic identity and of historical injustice.
Land disputes: Tensions over the administrative allocation of land under the Ukrainian land code have become more acute, exacerbating the incidence of land squatting.4 On 13 December 2006, the Ukrainian Parliament amended the criminal code to prohibit the unauthorized occupation of land, making land-squatting punishable by up to 6 years’ imprisonment. Tensions also arise from the fact that Crimean Tatar land squatting often occurs in areas in which they formerly lived, and which are now desirable and expensive parts of the Southern Coast and around Simferopol. In anticipation of this market value, Crimean Tatars intensified their land seizures, which now involve some 15,000 people (up from 8,000 in April 2006). According to pronouncements by some Crimean Tatar groups, attempts to enforce the ban on land squatting will be opposed by ‘any available means’, including active resistance, demonstrations, and demands to legalize the ownership of houses that have already been constructed on these lands. Crimean Tatar leaders have also threatened to escalate their demands to cover the restitution of all property owned prior to their deportation, rather than simply the right to return to areas where they used to live.5 (Thus far, the Crimean Tatar Mejlis6 has limited its demands to ‘social justice’–understood as equal opportunities for the deported people–rather than full property restitution). In the absence of a fully functioning land registration system,7 it is difficult to ascertain the correct number of Crimean Tatars that do not have access to land.
Two inter-related factors are behind these disputes: the lack of a properly functioning land administration system (which allows the local authorities to allocate land in a quasi-arbitrary manner); and the willingness of Tatars to engage in land-squatting in protest against their perceived exclusion from land allocation decisions. According to the Mejlis, Crimean Tatars are being denied access to land in the places where they used to live prior to deportation, including areas of symbolic importance in Tatar culture, while large landholdings on the expensive Southern Coast are being acquired by oligarchs from Russia or Ukraine (or their companies). The authorities in turn complain that their attempts to provide land to those in need are jeopardized by duplicitous land claims by some people (including squatters), who seek to acquire land in different places for speculative resale purposes.
Status: The fact that the status of being a ‘formerly deported person’ (or a descendant of such a person) is not legally defined has created difficulties in setting up clear rules for restoring what the Crimean Tatar leadership calls ‘social justice’. Attempts to pass legislation to clarify legal status or returnees’ social rights8 have failed. Most recently, national legislation (which many Crimean Tatars regard as far from adequate) was vetoed by President Leonid Kuchma in 2004; similar legislation has not made it out of parliament since President Viktor Yushchenko’s inauguration in 2005.
Language rights: The issue of language rights is a significant mobilizing force in Crimean politics. According to public opinion surveys, 85 percent of the ethnic Russian population and 73 percent of the Crimean Tatar population are concerned about threats to their respective language rights.9 On 18 October 2006, the Crimean parliament adopted a resolution requesting that the Ukrainian parliament conduct a national referendum on making Russian a state language.10 The Tatar Mejlis argues that, during the last 15 years, only 15 Crimean Tatar schools and five Ukrainian schools have been opened in Crimea, representing 3 percent and 1 percent (respectively) of total schools. By contrast, Tatars constitute some 12 percent of the population, while Ukrainians constitute 24 percent. In short, the language issue, which features prominently in the programme of nearly every political group in Crimea, is being used for ethnic mobilization by all sides.
Socio-economic disparities: Land, legal, linguistic, and ethnic tensions are occurring against a background of socio-economic difficulties, especially in rural areas. Crimea has some of the highest poverty levels in Ukraine,11 and suffers from socio-economic cleavages that interact in subtle but potentially explosive ways with ethnic and other perceived inequalities. Public opinion data indicate that 54 percent of Crimean Tatars feel that their living standards are below those of other Crimeans (41 percent feel it is the same), whereas 66 percent of ethnic Russians believe that Crimean Tatar living standards are higher than theirs (23 percent feel it is the same).12 These data reflect the widespread perception among the ethnic Russian population that Crimean Tatars receive undeserved preferential treatment from the Ukrainian government.
Actors
While the ARC government and the Crimean Tatar Mejlis have been engaging in dialogue to resolve incidents of tension and avoid their escalation, capacity for developing more systematic solutions to the underlying causes of ethnic tensions remains inadequate. Moreover, while the Mejlis has thus far been able to accommodate both radical and moderate factions, recent developments point to growing popular support for more radical alternatives and a loss of authority by moderates. For example, only about half of the Crimean Tatars followed the Mejlis’s voting recommendations during Ukraine’s March 2006 parliamentary elections.13
The Crimea Integration and Development Programme
As a joint initiative of the international donor community14, UNDP’s Crimea Integration and Development Programme (CIDP) has since 1995 been responding to these risk factors. Over 150,000 people have been engaged in or benefited from CIDP projects that have worked across ethnic lines to increase access to rural water and gas supply, health facilities, schools, and rural roads. Income generation and rural development projects also constitute a growing part of the CIDP portfolio. Wherever possible, CIDP projects are accompanied by policy recommendations and advocacy in the areas of public service reform, strategic public sector planning, and public expenditure management. At the request of the Crimean Human Security Council,15 the CIDP has completed an extensive assessment of the problems with land administration and titling, and proposed measures to increase transparency in the land allocation process, avoid speculative land claims, and thereby reduce the frequency of land-squatting. The CIDP is also supporting the development of bi-/tri-lingual education policies, based on experience from dozens of rural school projects.
All in all, some $16 million have been invested in the CIDP, a sum that has been leveraged by growing amounts of co-financing from local communities, municipalities, and the Crimean government. This track record allows the CIDP to engage in regular policy dialogue with the Autonomous Republic of Crimea and parliament. Beyond the concrete impact of the development assistance itself, CIDP activities for many beneficiaries symbolize the international community’s commitment to ensuring that Crimea’s conflict potential remains latent.
Sascha Graumann is International Programme Coordinator for UNDP’s Crimea Integration and Development Programme.
References:
1According to the 2001 Ukrainian census, Russians accounted for 58.3 percent of the Crimean population, Ukrainians for 24.3 percent, the Crimean Tatars for 12 percent, followed by about 80 other smaller national minorities (see http://www.ukrcensus. gov.ua/eng/results/general/nationality/Crimea/).
2Crimea has some of the highest poverty levels in Ukraine (cf. Ukraine Poverty Assessment, World Bank, December 2005: 10 et seq.). According to national and World Bank statistics, some 21.6 percent of the population of the Black Sea region (which includes Crimea) in 2003 was living below the poverty line, compared with 19 percent for Ukraine as a whole.
3These include pro-Russian paramilitary Cossack units and allegedly fundamentalist Islamic organizations such as Hizbu Tahir, and 'Wahabis'.
4 Ukraine’s Land Code (2001) recognizes “administrative land allocation” as a constitutional principle. According to this principle, all citizens are entitled to receive land plots from the state free of charge. Responsibilities for transferring titles to specific plots of land lie with local government bodies.
5 Report of Mustafa Jemilev, Mejlis Chairman, at the 5th session of the IVth Kurultai, 22 December 2006.
6 The Mejlis is an unofficial representative structure of the Crimean Tatars elected by the Kurultai, the Assembly of the Crimean Tatars.
7 Only 260,000 of the estimated 800,000 land owners in Crimea have registered titles.
8 Law of Ukraine on the restoration of the rights of people deported based on their ethnic background, June 2004.
9 Crimean Human Security Monitoring System: Monitoring Report, September 2006.
10Supporters often base their claims on the European Charter on Minority and Regional Languages. However, the Council of Europe considers the provisions of the Charter inapplicable because the Charter only "obliges the state not to let the language die", which is not the case with Russian.
11Ukraine Poverty Assessment, World Bank, December 2005: 10 et sqq.
12 Crimean Human Security Monitoring System: Monitoring Report, September 2005.
13 The Mejlis usually aligns itself with President Yushchenko’s Our Ukraine party during electoral campaigns, and recommends that Crimean Tatars vote accordingly. While in previous years the vast majority of Crimean Tatars followed this recommendation, only some 60,000 – 70,000 out of the 105,000 Tatar voters did so during the parliamentary elections in March 2006.
14 Currently supported by the governments of Canada, Denmark, Netherlands, Norway, Sweden, Switzerland, and Turkey.
15 The Crimean Human Security Council was established in 2001 with support from CIDP. Recently, it was formalized as an Advisory Council under the Speaker of the Crimean Parliament. The Council brings together key government officials, MPs and other political leaders representing Crimea’s different ethnic and political groups.
http://www.developmentandtransition.net/index.cfm?module=ActiveWeb&page=WebPage&DocumentID=634#
Відповіді
2007.09.10 | Койлю
Re: Крымские факторы риска по Саше Грауманну (ПРИК ООН) - на инглиш
Wrangler пише:>Крымские факторы риска по Саше Грауманну (ПРИК ООН) - на инглиш
Давай срочно перевод на крымскотатарском!
В крайнем случае, - на русском
Спасибо заранее!
2007.09.10 | Wrangler
Re: Крымские факторы риска по Саше Грауманну (ПРИК ООН) - на инглиш
Времени на перевод нет. Можно просто воспользоваться таким сервисом: translate.ru Перевод не ахти какой, но представление о тексте получить можно.2007.09.11 | mitebrew
Re: Крымские факторы риска по Саше Грауманну (ПРИК ООН) - на инглиш
перевод:Преимущественно мирный процесс возвращения и обустройства на исторической родине свыше 260 тысяч крымских татар и представителей других этнических групп, депортированных в 1944 году Советским правительством в Сибирь и Центральную Азию по обвинению в сотрудничестве с нацистами, является одним из главных достижений в новейшей истории Крыма. Он свидетельствует о способности крымского общества учитывать взгляды и интересы различных этнических и религиозных групп1 и служит тем основанием, на котором может строиться долговременная и прочная стабильность Крыма. Однако окончательное решение проблем региона потребует постоянных усилий всех заинтересованных сторон в Украине, а также длительной внешней поддержки. По иронии судьбы, именно потому, что Крыму удалось избежать эскалации напряженности, которая привела к конфликтам (ныне «замороженным») в Приднестровье, Южной Осетии и других частях СНГ, этот регион с начала 1990-х гг. постепенно перестал привлекать международное внимание.
Еще в конце 1980-х гг. началось возвращение ранее депортированных на родину. Переживавший экономический спад регион был не подготовлен к приему такого большого количества быстро прибывающих мигрантов.2 Стала возникать напряженность в сфере трудоустройства, а также доступа к экономическим ресурсам и социальным услугам, усиливавшаяся за счет отрицательных стереотипов и предрассудков по отношению к крымским татарам, привившихся в течение нескольких поколений.
Современная ситуация
Как отмечает Гвендолин Сасс в своей статье на стр. 2-4, в целом в Крыму удалось достаточно успешно справиться с различными трениями на национальной почве и в других вопросах. Однако последние тенденции вызывают озабоченность. Яростные стычки на местном рынке в Бахчисарае, в которых принимали участие примерно 800 человек в августе 2006 г., утроившееся за последний год число случаев самовольного захвата земли (с 19 до 53 участков), столкновения в Феодосии и Алуште с религиозно-этнической подоплекой, и растущее количество людей (64% по сравнению с 21% в 2002 г.), которые, согласно данным опросов общественного мнения, ощущают ухудшение межнациональных отношений – все это является свидетельством глубокого социального раскола крымского общества и недовольства развитием событий, порождающего у населения ощущение несправедливости. Разочарование действиями центральной власти, особенно «оранжевой» командой, привело к росту нетерпения среди крымских татар, недовольных отсутствием прогресса в решении таких проблем, как выделение земли в Крыму, определение статуса крымско-татарского языка, обеспечение прав депортированных народов и устранение неравенства в социально-экономическом развитии. В настоящее время отмечается подъем радикальных настроений в татарской и русской общинах3. Радикалы утверждают, что надежды на диалог не оправдались, и нужны более решительные меры.
Факторы риска
Многие проблемы крымских татар связаны с представлениями о национальной идентичности и допущенной по отношению к ним исторической несправедливости.
Споры о земле: Трения по поводу административного распределения земли согласно украинскому земельному кодексу приобрели более острый характер и привели к учащению случаев самовольного захвата земли.4 13 декабря 2006 г. Украинский парламент внес дополнения в уголовный кодекс, в соответствии с которыми несанкционированное землепользование является уголовно наказуемым деянием и влечет за собой наказание в виде лишения свободы на срок до 6 лет. Напряженность возникает также в связи с тем, что крымские татары зачастую захватывают земли, на которых они раньше проживали (Южный берег Крыма и окрестности Симферополя), и которые сейчас являются наиболее дорогой и престижной частью региона. Предвидя, что стоимость земли будет расти и дальше, крымские татары заметно активизировали ее захват. Теперь на самовольно занятой территории проживают 15 тысяч человек (в апреле 2006 г. их было 8 тысяч). Согласно заявлениям некоторых групп крымских татар, попытки провести в жизнь запрет на захват земли будут встречены сопротивлением с использованием «любых доступных средств», в том числе активного сопротивления властям, демонстрациями и требованиями об официальном признании права собственности на дома, которые уже построены на этих участках. Лидеры крымско-татарской общины также угрожают тем, что повысят уровень своих требований и, вместо права вернуться на места, где они ранее проживали, будут настаивать на реституции всей собственности, принадлежавшей им до депортации5. (Пока что Меджлис крымских татар6 ограничил свои притязания рамками «социальной справедливости», понимаемой как обеспечение равных прав для депортированных, и не требует полной реституции собственности). В отсутствие полноценно функционирующей системы регистрации земли7 трудно точно установить численность крымских татар, не имеющих доступа к земле.
За этими спорами стоят два взаимосвязанных фактора: отсутствие нормально действующей системы государственного распределения земли (что позволяет местным властям выделять участки почти произвольным образом); и стремление татар к самовольному захвату земли как протест против того, что власти, как им представляется, не учитывают их мнение при принятии решений о выделении того или иного участка. Согласно заявлениям Меджлиса, крымским татарам отказывают в доступе к землям, на которых они проживали до депортации, в том числе и местах, имеющих символическое значение в татарской культуре. В то же время крупные участки земли на дорогом Южном берегу Крыма приобретают олигархи из России или Украины (или их компании). В свою очередь, власти жалуются, что их попытки предоставить землю нуждающимся осложняются дублированием требований отдельными гражданами (в том числе самовольно захватившими землю), которые стараются заполучить участки сразу в нескольких местах с целью спекулятивной перепродажи.
Статус депортированных: Отсутствие определенного законом статуса «бывших депортированных» (или их потомков) создает трудности на пути установления четкой правовой базы для восстановления того, что лидеры крымских татар называют «социальной справедливостью». Попытки принять законы, проясняющие официальный статус или социальные права8 возвратившихся, не увенчались успехом. На проект соответствующего национального закона (который многие крымские татары считают далеким от совершенства) президент Леонид Кучма наложил вето в 2004 г., а аналогичный законопроект так и остается в парламенте со времен инаугурации президента Виктора Ющенко в 2005 г.
Языковая проблема: Проблема языковых прав занимает существенное место в крымской политике. Согласно опросам общественного мнения, 85% этнических русских и 73% крымских татар, проживающих в регионе, обеспокоены угрозой ущемления своих языковых прав.9 18 октября 2006 г. Крымский парламент принял резолюцию, содержащую обращение к Украинскому парламенту
с просьбой о проведении национального референдума о придании русскому языку статуса государственного10. Меджлис крымских татар утверждает, что за последние 15 лет в Крыму было открыто только 15 крымско-татарских и 5 украинских школ, что составляет 3% и 1% от общего числа школ соответственно. В то же время крымские татары составляют 12% населения Крыма, а украинцы – 24%. Короче говоря, языковой вопрос занимает заметное место в Крыму в программах почти всех политических групп и используется для мобилизации сил на национальной почве всеми участниками политического процесса.
Социально-экономическое неравенство: Трения по поводу земли, правовых вопросов, языка и межнациональных отношений происходят на фоне социально-экономических трудностей, которые носят особенно острый характер в сельской местности. В Крыму отмечается один из самых высоких уровней бедности11 и значительное социально-экономическое расслоение населения, которые порой неуловимым, но потенциально взрывоопасным образом взаимодействуют с национальными и другими видами неравенства, существующими в воспреятии людей. Согласно данным опросов общественного мнения, 54% крымских татар считают, что их уровень жизни ниже, чем у других крымчан (41% считает, что они живут на том же уровне), в то время как 66% этнических русских полагают, что уровень жизни крымских татар выше, чем у них (23% думают, что между ними нет различий в уровне жизни).12 Эти данные отражают широко распространенное мнение, бытующее среди русского населения Крыма, что украинское правительство ставит крымских татар в незаслуженно привилегированное положение.
Действующие лица
В то время как правительство Автономной Республики Крым (АРК) и Меджлис крымско-татарского народа ведут диалог, направленный на разрядку напряженности и предупреждение ее эскалации, потенциал для выработки более системного решения проблем, лежащих в основе межнациональных трений, по-прежнему остается недостаточным. Более того, если до сих пор Меджлису удавалось примирять радикальные и умеренные течения в крымско-татарском национально-политическом движении, то последние события указывают на рост популярности радикалов и падение авторитета умеренных сил. Например, только около половины крымских татар последовали рекомендациям Меджлиса во время парламентских выборов в Украине в марте 2006 г.13
Программа интеграции и развития Крыма
С 1995 г. в регионе работает Программа интеграции и развития Крыма (ПИРК) ПРООН, которая осуществляет свою деятельность при поддержке международного донорского сообщества14 и пытается содействовать решению описанных выше проблем. За этот период свыше 150 тысяч человек приняли участие в проектах ПИРК или же, благодаря им, ощутили положительные изменения в своей жизни. Эти проекты были направлены на улучшение водо- и газоснабжения в сельской местности, повышение уровня здравоохранения и школьного образования на селе и качества сельских дорог, не делая различий по национальному признаку. Все большее место в программе также занимают проекты по генерированию доходов и сельскому развитию. Где только возможно, проекты ПИРК сопровождаются предоставлением методических рекомендаций и информационно-консультативной поддержки в таких областях, как реформа системы государственных услуг, стратегическое планирование государственного сектора и управление государственными расходами. По просьбе крымского Совета по человеческой безопасности15 эксперты ПИРК провели тщательную оценку широкого круга проблем, связанных с управлением землей и предоставлением права собственности на землю, и предложили ряд мер, направленных на повышение прозрачности процесса выделения земельных участков, во избежание дальнейшей спекуляции ими и, следовательно, способствующих сокращению числа случаев самовольного захвата земли. ПИРК также поддерживает идею создания двуязычных и трехъязычных учебных заведений, хорошо зарекомендовавшую себя в десятках сельских школьных проектов.
В общей сложности на проекты ПИРК было выделено 16 миллионов долларов. Но этот бюджет увеличился за счет растущих объемов финансирования со стороны местных сообществ, органов местной власти и правительства Крыма. Реальные успехи, достигнутые в работе, позволяют ПИРК регулярно вести политический диалог с правительством и парламентом Автономной Республики Крым. Помимо конкретной помощи в области развития, для многих крымчан, реально ощутивших ее результаты, деятельность ПИРК символизирует твердую решимость международного сообщества не допустить, чтобы напряженность в Крыму вылилась в открытый конфликт.
Саша Грауманн является координатором Программы интеграции и развития Крыма ПРООН.
http://www.developmentandtransition.net/index.cfm?module=ActiveWeb&page=WebPage&DocumentID=634#
2007.09.12 | Лозина-Лозинский
Большое человеческое спасибо за перевод
2007.09.14 | Володимир
Обманутый Саша
Интересная статья, но почему то упорно в ней обходятся некоторые серьезные моменты.«среди действующих лиц" Саша не упоминает всегда радикальный Русский блок и ему подобных. Как то подозрительно умалчивает дипломат об этом источнике (может и основном) конфликта в Крыму. Ведь знает про Азизилер в августе 2006г., или ему не те бумажки подсовывают. Вывод то какой странный получается: были власти и умеренные крымские татары. Теперь снова власти и стало больше радикальных татар. Отгадайте кто будет виноват, если конфликт в Крыму произойдет? Правально - радикализовавшиеся татары. Обманывают бедного Сашу, а он простой и не ведает. Пишет себе статейки и радуется им
А где же роль крымскотатарского национального движения, что противостояли десяткам провокаций со стороны "крымского общества" в начале 90-х он тоже обошел. Видимо Саша не знает, за что Мустафа Джемилев премию Нансена получил, хотя это тоже одна из контор ООН.
2007.09.14 | Гезлевли
Re: Обманутый Саша
Думаю, что проблема не в Саше, а в его экспертной свите. Там всеми этими делами заправляет некий Хан Е., который вовлек для "тщательного экспертного анализа" ПРИК весь факультет философии ТНУ за деньги международных доноров. Ему уже можно памятник при жизни на ставить за рост материального благосостояния. Одна "экспертша" с гордостью говорила, как поправила свои финансовые дела в последнее время. Но поскольку все эти эксперты (как и сам Хан Е.)не любят Ющенко, "оранжевых", меджлис, и симпатизируют про-российским идеям в Крыму, то соотвественно все отчеты получаются перекошенными. Саша их читает, и делает ошибочные выводы.2007.09.14 | Observer
Re: Обманутый Саша
В ПРИКе ведь работают крымцы. Или у них нет доступа к говорящей голове?2007.09.14 | Tatarchuk
Re: Обманутый Саша
Observer пише:> В ПРИКе ведь работают крымцы. Или у них нет доступа к говорящей голове?
Я думаю що там працюють прикормлені люди, дуже толерантні до всього-всього та дуже корисливі. Тому їхня національна приналежність грає малу ролю. Це моє власне враження від персоналу ПРІК, при чому за багато років. І "квота" кримців в цьому закладі - гарна ілюстрація квотного приницпу як такого.
2007.09.14 | Анна Ахметова
ПРИК ООН арендует офис у Миримского
2007.09.14 | Observer
Квота кримців і принцип наповнення
Загальновідомо, що там працює Айдер Сейтосманов. Знаю ще одну дівчину. Працюють там, вочевидь, давно.Цікаво, скільки там взагалі кримців? Чи формується ця квота Меджлісом?