10/12/2007 | Андрей Грин

Рассказ.

Старенький «Кадиллак» поднимал за собой целую бурю пыли. Старик Давенант время от времени посматривал в зеркало заднего вида, пытаясь рассмотреть какое-нибудь авто позади себя. Но это было тщетное занятие – он был решительно один, совершенно один на этой дороге. Его никто ни разу не обогнал, и никто не выехал на встречу, а ехал Давенант уже добрый час.
- Дьявол бы побрал эти новые карты, – пробормотал старик себе под нос. Временами ему казалось, что по сторонам мелькали знакомые пейзажи, но Давенант не был здесь уже лет пятьдесят. А память вытворяла с ним еще и не такие штуки, услужливо подсказывая картины, в которых было трудно понять – что он запомнил, а что приснилось.
Ведь прошло уже столько лет…
Дорожные указатели стояли через каждые милю-две, но там были написаны непонятные, ничего не говорящие Тиррею слова. Вот, например, сейчас мелькнуло запыленное слово – «Развалсхождение»… А двумя минутами раньше – «Дизтоп», гласила запыленная табличка, ни возле которой, ни вокруг ничего не было.
Давенант невольно вспомнил старого Кишлота – тот был стар, когда самому Давенанту едва было девятнадцать. Старина Кишлот держал ресторан в Покете – и назвал его не как-нибудь, а «Отвращение». И сейчас непонятное слово «Развалсхождение» заставило непонятно взволноваться самого Давенанта – ему даже показалось, хоть это и было невероятно, что старик Кишлот жив, никуда отсюда не уезжал и завел себе ресторан с этим странным названием.
Между тем дорога, которая уже порядком наскучила бы любому праздному путешественнику – но не Давенанту, не бывавшему на родине уже добрые полвека! – постепенно менялась. Колеса все чаще стучали о камни, которые лежали прямо на дороге, и временами казалось, что скоро посреди некогда ухоженного шоссе просто начнут попадаться булыжники, и что их придется объезжать на хиленьком «Кадиллаке», отчаянно маневрируя.
- Дорога в никуда, – вдруг вспомнил Тиррей слова из прошлой жизни. Именно так называли вот эту дорогу, вот это шоссе в те времена, когда юный Давенант был молод, зарабатывал два золотых в месяц, а девушки в белых шляпах исподтишка посматривали на него и хихикали, стараясь привлечь внимание юноши.
Но тогда, – лениво думал Тиррей Давенант, так лениво, словно пережевывал трудную пищу, – тогда, много лет назад, это было шуточное название. Дорога была ухоженной, на каждом углу стояли ларьки со сладостями, указатели показывали расстояние до моря – в милях, в лигах и в американских «километрах» – а вдоль дороги поля были так утоптаны, потому что по ним постоянно кто-то ходил. Почему-то вспомнился пьяный ирландец, который лежал на обочине, сжимая бутылку, и, пытаясь подняться, вовсю горланил какую-то революционную песню. Тиррей потом его частенько видел и в Покете, и в трактире у одной зеленоглазой вдовицы – но запомнилось именно то, как ирландец… Шинн, кажется его звали («Надо же, имя помню!») напрягал мускулистое тело в полосатой робе, пытаясь встать хотя бы на четвереньки…
А сейчас Давенант не встретил у дороги ни одной живой души! Местность как будто бы вымерла – хотя он точно знал, что едет правильно, что скоро закончатся эти сады с чахлыми яблонями и раскроется степь. А там уже недалеко – он ясно представил себе эту картину – поселочек Тальберг, за ним – старая покосившаяся корчма Элиота (интересно, она и сейчас стоит? Говорят, ей лет уже двести, и что она всегда была такая старая)…
Яблони тоже не радовали – они были странно кривыми, увядшими, как будто за ними в саду никто не смотрел – хотя память охотно подсказывала, что раньше здесь всегда отлично родились яблоки, может быть даже лучшие во всей провинции.
В очередной взгляд безнадежно вглядываясь в стекло заднего вида, Давенант случайно выхватил глазами отражение – собственную кривую ухмылку. «Конечно, Тиррей, – будто бы говорила она, издеваясь над хозяином, – Раньше и яблони были другими. И небо другого цвета, а ты как думал? Стареешь окончательно, скоро ворчать начнешь, а там и до старушечьего маразма недалеко».
Мысль была неприятная, хотя до маразма, как казалось самому Тиррею, ему было еще жить и жить.
Он отвернулся от зеркала, и стал ехать, уже почти не глядя на дорогу. Да и в этом было все меньше смысла, «Дорога в никуда» становилась все прямее, а местность вокруг – еще пустыннее. Снова мелькнула надпись – Тиррей ожидал прочесть там «Тальберг», или, допустим, «До Покета 20 миль». Но увидел очередной абсурд – уже пятый или больше по счету – ровными синими буквами было написано: ЯБЛОЧНОЕ. Яблочное что?
В это самое время камень подвернулся под колесо – Давенант запоздало произнес нехитрое проклятье, ругая собственную тупость – но было уже поздно: колесо издало громкий хлопок, машина задребезжала, руль перестал стоять ровно.
Тиррей быстро нажал на тормоза, припоминая новое ругательство (как давно он его не произносил! – почему-то подумалось, что с самой юности), и остановил машину, направив ее к обочине.
Он уже почти доехал – впереди, теряясь в быстро сгущающихся сумерках, виднелись очертания поселка.


Полчаса спустя, слегка прихрамывая, но очень довольный, Давенант вышел к домам. Сомнений не было, эта деревушка и была Тальбергом. Только ее, оказывается, переименовали – в самое дурацкое название, и теперь оно называлось «село Яблочное». Вот почему ему встретилась та непонятная и абсурдная, как он думал, надпись.
Вместо мельницы, которая – он помнил – стояла прямо среди старых домов окраины, расположился дворец из двух этажей, с чудовищно безвкусной архитектурой. Домище был похож одновременно и на сарай, и на здание вокзала, и даже на полицейский участок – но это было ни то, ни другое и не третье – прямо на лбу фасада, там, где застыли нелепые дорические колоны, была вылеплена надпись: «Почта».
- Как я могу проехать до Покета? – вызывающе спросил он у молодой работницы, которая, скучая, расписывала ручкой кроссворды, неприязненно посматривая на немногочисленных посетителей. Давенант знал, что он – один из первых Вернувшихся, и что сам его выговор, цвет волос и даже выражение лица выдают в нем именно чужака. Чужака для этих новых людей, которые свалили мельницу, превратили яблони в какие-то кактусы, а из дома помещицы Тальберг сделали – он видел это из окна – странное заведение под именем «Сельский клуб».
- Как я могу проехать до Покета? – повторил он громче, только сейчас заметив, что почтальонша его расслышала, но не знает, что ему ответить. – Вы что, оглохли?
- По-о-кет, – протянула та, характерно произнося привычные слова совершенно неправильно. – Это старое название, да? Бабушка мне говорила, кажется… Куда вам нужно, мужчина?
- В Покет, – хмуро повторил Давенант, чувствуя неладное. – Вы что, леди, никогда не слышали этого названия? Он же рядом, сразу за Тальбергом.
- Тайберк? – снова искорежив слово, повторила почтальонша, – так это же Яблочное. Тай-берк это так называлось до … депортации, – закончила она, понизив голос, видимо сообразив, КОМУ она это говорит.
- Да, до депортации, - с нажимом произнес Давенант. – Я – Вернувшийся. Один из первых. Мы с вами еще обязательно побеседуем на эту тему, если интересно… Но сейчас я хотел бы найти двуколку и махнуть в Покет.
За спиной у Тиррея начали собираться любопытствующие зеваки, которые оказались в этот момент на почте. По ним было видно, что смотрят они на пришельца с нескрываемым любопытством.
- Он спрашивает, где находится Покет, – сказал рыжий мужик у него над ухом. – Слышишь, Крузо – ты ж, кажется, из этих… из Невысланных? Покет – это что сейчас? Как называется?...


Крузо был никакой не Крузо, а Крус – Барти Крус, наполовину испанец (а испанцев так и не выселили, вспомнил Давенант).
Опустошив уже третий графин, мужчины некоторое время сидели молча. Тиррей первым прервал паузу, внезапно грюкнув кулаком по столу:
- Но назвать Покет! Таким именем!
- Так ведь все города, все поселки переименовали, – вставил захмелевший Крус.
- Назвать его именем того самого палача, который нас всех… - от возмущения Тиррей даже задохнулся. – Да как они додумались!
Крус, которого все для удобства звали Крузо, посмотрел в глаза Давенанту и сказал:
- Слышали б вы, мистер Давенант, во что они переименовали Лисс…
- Во что? – отрывисто спросил Тиррей Давенант, расплескивая содержимое кувшина по кружкам.
- В Благомыслящее! – сказал Крус. – Слыхали такой город? Это он и есть, наш старый добрый Лисс.
- А Гель-Гью? – спросил Тиррей Давенант, уже не зная, смеяться ему, или плакать. – Наверное, в Морское? Может, в Волшебное?
- Нет, мистер Давенант. Гель-Гью никак не переименовали… Его просто нет. Ликвидировали.
- Как, ликвидировали?
- А вот так. Когда вас всех депортировали, там никто толком жить не научился. Ну, вы же помните, какие там условия… Бури, вода далеко, да еще и дорогу во время войны взорвали – так и не сделали… В общем, новые поселенцы там жить не смогли. А из ВАШИХ, - произнес он, понижая голос, - там никого не оставили. Тех, кто прятался… - он замолк. Потом выпил и снова замолчал.
Тиррей последовал его примеру. А потом все-таки спросил:
- Одного не могу понять. Зачем такие дурацкие названия выдумали? Ладно, Покет им не нравился… Лисс… понятно, в самих названиях слышно НАШ язык, даже наши мысли… Но почему, дьявол, они дали такие идиотские имена, когда переименовывали? Им что, нравится жить в Многодельном? В Пользодуме? Благомыслящем… - он говорил, и как будто выплевывал эти крикливые, неприятные слова новояза. Новояза, на котором говорили палачи, убившие у него на глазах Элли Футроз – только за то, что она не поняла, что ей сказали…
- Знаешь, мистер Крус, – видно, Крузо уже давно забыл, чтобы его называли «мистером», просто так, из уважения к собеседнику. – Знаешь, я все могу понять. Военное время… Жестокость, ненависть, страх. Я даже понимаю, - он перевел дыхание, - я в какой-то степени понимаю тех негодяев, которые тогда выстрелили в Элли. И даже тех, которые казнили целое село, только за то, что оттуда родом Фрези Грант…
Но уже после расправы, после того, как нас всех – всех, до единого! – выслали вон, на другой материк, после этого – взять и переименовать наши города? Все села, до единого. Это уже не просто выстрел в спину. Это хуже. Это как плюнуть в могилу.

Давенант взглянул на собеседника – тот уже засыпал, перегруженный не столько выпитым, сколько удивительной встречей. Утро брезжило над городом Каперна, который Фрези Грант однажды назвала «Второй Луксор». А сейчас он назывался по-новому – на новоязе это звучало «поселок Благодушное».
- Я верну этому краю его настоящее имя – сказал сам себе Тиррей Давенант. В этот миг он не чувствовал себя ни стариком, ни пришельцем из прошлого. Ему словно бы снова было 19 лет.
– Я – первый, кто Вернулся. Остальные уже едут. Идут. Плывут. Летят.
Нас будет очень много. Мы – Вернувшиеся.
Эти горы снова заговорят на нашем языке, эти степи будут слышать и смотреть по-нашему.
Мы сможем все. В нашем роду были люди, умеющие ходить по воде, летать без крыльев… Любить один раз и навсегда.
Если бы мы были другими, мы не осилили бы обратный путь.