12/26/2007 | Лозина-Лозинский

(Конечно, новые горизонты автор не открыл, но все равно интересно.

Интересное это явление - столь всеобъемлющий культурный кризис, который мы видим в так называемой "русской культуре Крыма". Я имею ввиду кризис как отстутсвие положительный идей или концептов, системность отрицания, способность только к "нет" и неспособность к "да", к утверждению, к творчеству. Если и русская культура в России кризисна (как мне кажется), то в Крыму мы видим кризис культуры в квадрате.)


Ментальные поля Украины. Часть 3. Юг

Владимир Писаренко

http://www.vovremya.info/art/1198596195.html

Любое противоречие или интеллектуальный конфликт, любой факт, не вписывающиеся в традиционное мирочувствование, трактуется как вражеское явление, ответом на которое выступает сепаратизм, к тому же имеющий внешнюю поддержку.

Мифология, постепенно трансформирующаяся в политическую традицию раздела на «свои» и «чужие», - основная характеристика ментального восприятия населением южных областей Украины самой Украины. Мифология проявляется в том смысле, что Юг стал наиболее ярым адептом «идеологии Востока», хотя на самом деле к этой самой идеологии он не имеет никакого отношения. Если в Донбассе искусственно запущен механизм поиска «неукраинской» или даже «русской» Украины, то Юг ориентирован полностью на ее отрицание и как исторической, и как культурной, и как ментальной реальности. Получается, что растягивание Украины производится не по линии Харьков-Днепропетровск-Одесса, а по границам приморских областей. И, кстати, в этом отношении выход Донецкой области к Азовскому морю достаточно символичен, - именно в районах Донбасса, граничащих с РФ и морским побережьем, антиукраинские настроения наиболее симптоматичны.

Именно на Юге и особенно в Крыму наблюдается явление, которое условно можно обозначить как «ментальный сепаратизм», проявляющийся в категорическом невосприятии украинской нации и украинской государственности при абсолютной идентификации себя с российской культурой и принадлежностью к российскому геополитическому пространству. Соответственно, возникает тройственное отрицание Украины, – на культурном, этническом и политическом уровнях. Причем принадлежность проживающих на Юге к самому «российскому миру» достаточно условно: при всем их желании быть частью России сама Россия воспринимает их как «хохлов». Таким образом, возникает своеобразная «ментальная несовместимость», – на самом деле украинизировавшиеся россияне не понимают, что «соотечественники» (странный термин внешней политики РФ, который не мог выдумать даже Хаусхофер), проживающие в этой самой России, – совершенно иной народ, нежели те, которые живут здесь, в Украине. И в этом смысле возникает проблема, - если на Слобожанщине речь идет о смешанной, маргинальной по своей природе этнической идентификации, в Донбассе происходит поиск своей автономной этнокультурной и политической идентификации, то на Юге никакого поиска и определения принадлежности к «миру» нет. Отсюда – тоталитарное отрицание всего, что нарушает устоявшейся образ жизни, устоявшиеся привычки и оценки самого «мира». Речь идет не об отрицании «украинскости» в принципе, а об отрицании всего, что не входит в этнокультурное и политическое восприятие «российского мира». И в этом отношении будет неудивительно, – гипотетически, – если Кремль «вдруг» заговорит об европейской и трансатлантической интеграции, то и отношение к ЕС, НАТО и языку практически мгновенно трансформируется в противоположные взгляды.

Кроме того, особенностью традиционного уклада жизни, ставшего незыблемой частью политической культуры, является ее подсознательная ассоциация с принадлежностью к «советскому народу», к «семье братских народов». При этом мифологизированное «советское» инстинктивно понимается как «российское» – что, по своей политической сути, является одним и тем же. Консервативное воспитание, закрепленное в СССР историческим блефом на основе политической и культурной ксенофобии, само по себе замкнуто, не имеет рычагов внешнего влияния. Любое противоречие или интеллектуальный конфликт, любой факт, не вписывающиеся в традиционное мирочувствование, трактуется как вражеское явление, ответом на которое выступает сепаратизм, к тому же имеющий внешнюю поддержку. Что характерно – сам консерватизм является латентным, то есть враждебное отношение к каким-либо переменам, а тем более переменам политическим, не существует как отдельная форма проявления массового сознания, - до тех пор, пока не получает «внешний» толчок для саморазвития. Сейчас представляется только одно: если б не было внешнего раздражителя в виде российских информационных провокаций и нагнетания антиукраинской истерии, то ни о каком расколе, а тем более сепаратизме никто бы и не вспоминал.

Особенной стороной мышления, непосредственно влияющей на политический выбор, является самоубежденность в промышленном развитии региона. При этом, если учесть, что это действительно так, под «промышленным развитием» понимается только производства, находящееся на конкретной территории или в целом в промышленно развитой части Украины, которую и называют «востоком». То есть право называться «промышленностью» отдается только химической, судостроительной, металлургической и добывающей отраслям, тогда как остальные в расчет не берутся. Отсюда и убежденность в «недоразвитости» и «отсталости» иных регионов. Советский принцип восприятия окружающего мира привел и к тому, что «культура» объясняется как проявление экономической деятельности, которая, в свою очередь, - в духе ленинской традиции, - как деятельность политическая, а значит – обусловленная государственной стратегией. Отсюда – и следствие ментального сепаратизма: Украины нет и быть не может в принципе, потому что она существует вне России и вне ее политико-культурного и информационного пространства.