12/30/2007 | Брат-1

Письма с Крымской войны ("The New York Times", США)
Это преисполненное наивности письмо было написано молодым жителем Нью-Йорка который путешествовал на корабле, зафрахтованном французским правительством для доставки грузов в Крым.

Марсель, 21 июня 1855 года, четверг.

Дорогой отец!

За время, что прошло после моего последнего письма к Вам из Константинополя, я посетил Севастополь, самое интересное место в этой части света, где я рассчитывал увидеть много необычного и увлекательного. Что и произошло, хотя, честно признаюсь, ожидал я большего.

В первое воскресенье после нашего прибытия в Камышовую бухту, я направился к Севастополю и шел, пока меня не остановил пикет французов, которые не позволили мне идти дальше без разрешения старшего офицера. Они сказали, что я рискую попасть под обстрел русских, которые не упускают возможности выпустить парочку снарядов по любой группе людей, оказывающейся в пределах досягаемости их орудий.

Укрепления французов и англичан расположены таким образом, что солдаты, направляясь в них для смены караула, например, какое-то время оказываются совершенно незащищенными от огня неприятеля. Севастополь почти полностью окружен батареями союзников и кажется совершенно в их власти. Почему они не бомбардируют город, мне невдомек, как, впрочем, и бедным солдатам, которые вынуждены день за днем сидеть в траншеях по колено в грязной жиже. Все они горячо надеются, что осада закончится до прихода жары, вместе с которой вернутся обычные для этих краев болезни; и они сильно ропщут на бездействие тех, кто командует их передвижениями.

Я слышал, как офицеры говорили, что могут за несколько часов сравнять с землей этот город, который выглядит основательно разрушенным ядрами и пулями, пущенными из забавы или для пристрелки орудий.

Разница в настроениях союзнических армий поражает. Англичане пребывают в унынии и только и делают, что клянут свою горькую долю. На вопрос, когда они надеются вернуться домой, решительно отвечают: 'Никогда!'. Они уверены, что если смерть в бою пощадит их, то уж холера, свирепствующая в этих местах, точно унесет их в могилу.

Французы, напротив, обустроили в своем лагере несколько площадок для игры в кегли, их фляжки всегда наполнены спиртным, и будущее их не волнует - они никогда не заглядывают дальше ближайшей трапезы.

Правда, когда постоянно и повсеместно натыкаешься на пьяных солдат, сложно сказать что-либо доброе об армейской дисциплине. Англичане, чтобы французы не смогли продавать их солдатам водку, вынуждены расставить по всему лагерю часовых, ибо она, будучи чистым спиртом, уже послужила причиной нескольких смертей. Здесь спиртное продается по цене от семи до десяти франков за бутылку.

Я посетил поля сражений на Альме, под Балаклавой и Инкерманом, откуда привез несколько сувениров: пули, осколки от снарядов и т.п., а также пару штыков.

Я провел одну крайне приятную ночь в компании английских матросов в лагере союзников под Севастополем. Когда я прибыл туда было пять часов пополудни, и, поскольку я не мог покинуть его до шести утра, времени, когда корабли принимали на борт сошедших на берег, я задумался, попаду ли вообще когда-либо снова на судно, или меня арестуют как шпиона или бродягу. Что касается первого, то тут они вряд ли бы доказали мою вину, но запросто могли продержать до утра в караулке, а затем отправить на корабль под конвоем трех дюжин бравых солдат. Пока я предавался этим радостным мыслям, меня окликнул один из 'сыновей' старика Нептуна: 'Здорово, приятель, куда путь держишь? Сегодня уже поздно уходить от французишек, так что уж лучше бросай якорь здесь, а утром словишь попутный ветер - и в путь, на свой корабль'. Я счел эту встречу большой удачей, с охотой принял приглашение этого парня и вошел в палатку, где было еще восемь морячков. Меня угостили ужином, состоящим из черствого хлеба и очень жидкого чая.

Проснулся я около 11 часов вечера и увидел, что все уже встали и готовы отправиться в траншеи, чтобы сменить часовых. Я пошел с ними, и оставался там до 8 утра. Эти матросы были приписаны к линкору 'Родней' и несли караул на батарее Гринфилд, сеющей ужас в душах русских, находящихся в пределах досягаемости ее орудий. Вражеские батареи располагались настолько близко, что было слышно, как русские офицеры выкрикивают приказы. С того момента, как мы спустились в траншею, до первых лучей солнца с обеих сторон нескончаемым шквалом летели ядра и пули, русская батарея была наполовину разрушена. Мы не знали, сколько людей там было убито и ранено в ту ночь, но мы потеряли троих, и еще несколько человек получили тяжелые ранения. Чтобы не оказаться в числе тех или других, я призвал на помощь всю свою смекалку, и, слава богу, в этом преуспел.

Русские намного храбрее, чем это принято считать, живым подтверждением тому служат бедняги, которые приезжают сюда в поисках славы, а домой отправляются без ноги или руки, а, порою и без обеих. И вряд ли кто оспорит утверждение, что русские артиллеристы нисколько не уступают союзникам.

Наверное, я смогу поведать Вам еще больше о Севастополе и русских в моем следующем письме, ибо наш корабль зафрахтован до января будущего года. Поскольку во Франции наблюдается нехватка лошадей, мы отправляемся за грузом на северное побережье Африки, в Оран, а оттуда обратно в Камышовую бухту.

***

Статья опубликована 14 августа 1855 года

___________________________________________

Письмо из Крыма рядового солдата армии союзников

Это письмо, написанное рядовым солдатом армии союзников из-под Севастополя своему брату, проживающему в Нью-Йорке, содержит информацию и размышления, достойные внимания читателей.

Лагерь Кадикиой, 10 июля 1855 года, вторник.

Ты спрашиваешь, нравится ли мне Крым? Признаюсь, что до сих пор ни один вопрос так меня не озадачивал. Тебя интересует природа, качество земли и тому подобные вещи? Если да, то могу заверить тебя, что на всем белом свете не найдется таких прекрасных пейзажей - на суше и на море, - высоких скал, бескрайних степей, плодородной земли, как в Крыму. Когда мы впервые бросили здесь якорь, везде виднелись виноградные лозы, склонявшиеся до земли под тяжестью гроздей, как будто вознося смиренную благодарность Всевышнему за его доброту, ниспославшую такой богатый, чудесный урожай; в то время повсюду росли всевозможные плодовые деревья: персиковые, вишневые, миндальные; на берегу стоял богатый сельский дом с чистой кухней и палисадником, засаженным прекрасными цветами. Когда я впервые увидел все это, то подумал, что обрел воплощение мальчишеских грез об Эдеме. Но в скором времени - увы! - этот прекрасный край был обезображен, дома разрушены, виноградные лозы вырваны с корнем, благородные плодовые деревья спилены на дрова. А затем наступила зима, которая вернула нас к печальной действительности, стерла воспоминания об исчезнувшей красоте, и заставила множество людей проклясть тот день, когда их нога ступила на эту землю.

Ты спрашиваешь, что я чувствую, когда иду в бой? Я отвечу тебе со всей прямотой и признаюсь, что когда на нас обрушились первые ядра неприятеля, я вздрогнул и на мгновение в глубине сердца почувствовал диковинное, но не неприятное чувство, мысль о доме на минуту посетила меня; теперь мне кажется, что когда грохот третьего залпа растаял вдалеке, мною владели скорее гнев, чем испуг, ибо русские палили в нас, а мы не могли ответить им той же любезностью. Я честно признаюсь, что был рад, когда услышал приказ отступить 'за пределы досягаемости орудий', коий счел малодушным и в то же время мудрым.

Но лишь когда сошлись мы с неприятелем в ближнем бою, вкусил я то, что считаю главным наслаждением в сражении, ибо, хотя кавалерия русских числом превосходила нас более чем вчетверо, каждый чувствовал, что врукопашную может в одиночку справиться не менее чем с пятью русскими, и когда раздалась команда 'марш-марш!', по моим нервам как будто пробежал электрический ток. И мы помчались вперед, крича 'Ура!' и 'За Англию!', и казалось, что в это мгновение помещается целая жизнь. Как только мы начали сражаться, то быстро показали хваленой кавалерии русских, что слеплены совсем из другого теста, нежели они себе представляли. Презабавно было видеть, как быстро русские убедились в том, что мы превосходим их в храбрости, как скоро они показали нам спины в позорном бегстве.

Я никогда не хожу в траншеи на работы, как, впрочем, и все кавалеристы, ибо передовые пикеты формируются только из драгун.

С радостью могу сказать, что, по-моему, Севастополь скоро падет; я уверен, что никто никогда не сомневался в том, что мы в состоянии взять этот город. А теперь, после смерти лорда Раглана , многие факты станут предметом общего достояния, и всем станет ясно, что генералы армий союзников вовсе не рвались взять город, коий использовался ими как дымовая завеса, прикрывающая их подлинные намерения - завлечь в Крым как можно больше русских войск и сломать им хребет на этой земле, дабы не пришлось продвигаться вглубь территории России, что стало бы неизбежным, окажись к этому времени Севастополь в наших руках. Преследовать русскую армию было бы чистой воды безумием, достаточно вспомнить кампанию Наполеона 1812 года, когда из-за местного климата император лишился величайшей армии в истории человечества.

Я уверен, что на лорде Раглане нет вины за бедственное положение, в котором мы оказались этой зимой, ибо не было в мире более гуманного человека; во всем виновата наша система, из-за которой ни один человек в армии не имеет действительных полномочий, и офицеры, естественным образом, не желают, вернее, боятся, брать на себя личную ответственность. Чтобы ты лучше понял, о чем идет речь, я в общих чертах обрисую схему получения чего бы то ни было из цейхгаузов на родине: сперва полковой квартирмейстер делает запрос на обмундирование, который подается полковнику, оттуда запрос направляется в штаб бригады, затем в штаб дивизии, оттуда - в главную квартиру армии, потом - в Военное министерство, из него - в лондонский штаб нашего конногвардейского полка, а уж затем только в Квартирмейстерское управление - там бумаги попадают в руки пожилых офицеров, которые разбираются в том, что нужно солдату для комфортной жизни так же хорошо, как лошадь в каком-нибудь Парламентском акте.

***

Лагерь Кадикиой, 14 июля 1855 года, суббота.

Я вновь берусь за перо, дабы сдержать обещание, данное тебе в последнем письме: ответить, когда найдется время, на оставшиеся вопросы. Итак, начинаю с того места, на котором в прошлый раз закончил свое повествование. Видя, как пагубно влияет наша армейская система на доставку грузов из Англии, вряд ли можно в чем-либо обвинить лорда Раглана - как, впрочем, и любого другого - ибо нет никаких сомнений в том, что лорд Раглан направил в Англию необходимые бумаги, он позаботился о безопасности и комфорте своих солдат, и сделал это достаточно заблаговременно, чтобы грузы прибыли сюда не позднее начала января. Но из-за множества формуляров, контрактов и прочей чепухи, нужные нам вещи до последнего момента лежали на складах в Англии. А когда страна наконец-то вспомнила о нас, грузы были отправлены без четких инструкций о пунктах доставки, получателях, в результате чего нам выдали зимнее обмундирование лишь в разгар весны.

Ты вновь спрашиваешь меня: 'Одержим ли мы победу над русскими?'. И вот тебе мой ответ: 'Да, мы победим!'. И это могло произойти уже давно, если бы русские решились на атаку, подобную той, что была предпринята 5 ноября под Инкерманом. Мы бы сразу согнули их в бараний рог, и, хотя русские ни разу не рискнули сразиться с нами в регулярном бою, они считают, что победят нас в войне на истощение. Но тут их генералы совершили величайшую ошибку: русские ресурсы в Крыму уже полностью исчерпаны, а крупные потери, понесенные при транспортировке войск и провианта из России в Крым должны были сильно уменьшить внутренние запасы страны. Русские порты ныне блокированы, это нанесет серьезный ущерб их торговым операциям, им нужны поставки товаров из-за границы, и эта потребность может в конечном итоге вынудить русских согласиться на любые условия, которые соизволят им предложить западные державы.

Ты спрашиваешь, хороши ли русские солдаты в бою, я отвечу, насколько это в моих силах, но я могу опираться лишь на виденное мною, не зная, что происходит в других местах. Я не скажу тебе о причинах, но могу описать результаты. Русские солдаты подобны деталям механизма, которые двигаются, не понимая, что, собственно, они делают. Они стоят под огнем, идут в атаку и на работы, находясь всецело во власти этого чисто русского двигателя - водки - или белой смерти. И как все пьяные бахвалы они пасуют перед истинной трезвостью, честностью и отвагой, и, конечно же, терпят поражение. Русский солдат на открытой местности стреляет, не целясь, и окутанный облаком дыма из собственного ружья воображает себя героем, в то время как британцы хладнокровно прицеливаются, и не стреляют повторно, пока не выберут новую мишень.

Если будешь в Филадельфии, передавай мои наилучшие пожелания брату Эндрю, его любезной жене и ребенку, а также кузену Джону Ирвингу. Засим желаю тебе всяческого благополучия, твой любящий брат Уильям Ирвинг.

* Фицрой Джеймс Генри Сомерсет лорд Раглан (Fitzroy James Henry Somerset, 1st Baron Raglan) (30 сентября 1788 Бадминтон - 28 июня 1855, Севастополь) - британский фельдмаршал, в феврале 1854 г. принял начальство над английскими войсками, посланными против России, и сохранил его до самой смерти под Севастополем (от холеры) 28 июня 1855 г.

http://www.inosmi.ru