06/01/2008 | Tatarchuk

Дмитрий Зубарев
Курсанты для борьбы за социализм во всем мире
Д. Зубарев -- филолог, историк.

Начиная со второй половины 70-х годов в советской печати, особенно в изданиях, занимавшихся контрпропагандой, изредка появлялись упоминания о "клеветнических" утверждениях буржуазной печати, будто в СССР где-то в Крыму есть секретный лагерь, где готовят международных террористов. Эти заявления, естественно, с возмущением опровергались. Однако подобное заведение под названием 165-й Учебный центр по подготовке иностранных военнослужащих (УЦ-165) при Генштабе Минобороны СССР действительно существовало до 1990-го. В последние годы, особенно после сентября 2001-го, в некоторых изданиях появились более конкретные упоминания о нем, а "Комсомольская правда" даже смогла разыскать некоторых из его бывших преподавателей. Мне в течение двух лет (1974--1976) довелось служить на этом объекте в качестве офицера-переводчика. Поскольку с тех пор прошло немало лет, и кардинальным образом сменился режим, я думаю, что все сроки секретности истекли, и я могу поведать о том, что видел. При советской власти я рассказывал о службе там только близким друзьям, поскольку более широкое распространение подобной информации могло привести к очень большим неприятностям.

Как меня забрали
Попал я туда довольно таки странным образом, а точнее -- меня забрали туда обманом. В 1974-м мне было 28 лет. Это был последний год, когда меня могли призвать в армию как офицера. До того я успешно отбивал подобные поползновения советских властей. Однако в том году у меня сложились трудные материальные и жилищные условия, а в военкомате мне посулили работу за рубежом (намекали, что это будет Куба, где я буду работать переводчиком с испанского) и соответствующую оплату. Я был слегка удивлен подобным предложением, поскольку считал, что нахожусь на дурном счету у КГБ (начиная со времени учебы в университете я водился с диссидентами, и хотя непосредственного внимания "компетентных органов" не чувствовал, но видеть меня в "неправильной" компании они могли). Я решил, что это -- неплохой способ поправить свое материальное положение и не стал так энергично сопротивляться призыву, как делал это ранее. Прошел медкомиссию, получил характеристику. Однако в военкомате, к моему удивлению, сказали, что в райкоме ее утверждать не надо (хотя это было обычной процедурой для всех выезжающих за рубеж). Меня это насторожило, но не сильно. Мне сказали, что призыв в августе, но в конце июля пригласили на беседу в Министерство обороны, и там некий полковник, видимо, главный по военным переводчикам, объяснил мне, что ни в какую заграницу меня не пошлют, а поеду я в Крым. Конечно, я был несколько разочарован, но предпринимать какие-либо обратные действия было поздно, к тому же полковник пообещал, что на моем материальном положении это не отразится в худшую сторону и денег у меня все равно будет много.

И поехал я в Крым. Отобрали паспорт, дали бесплатный билет до Симферополя и бумажку, где было сказано, что такого-то я должен явиться в в/ч в селе Перевальное, объяснив, что туда надо ехать на троллейбусе из Симферополя. В назначенный день, съездив на Черноморское побережье и искупавшись, я с чемоданчиком подъехал на троллейбусе в деревню (находящуюся примерно посредине между Симферополем и Алуштой), и спросил у местных, где здесь воинская часть. Мне показали проселочную дорогу, идущую куда-то вверх и через 10 минут я был у КПП, за которым прошла моя служба.

Центр
Я предполагал, что это будет военное учебное заведение, но кого я там буду учить -- не знал. Почему-то думал, что кубинцев, поскольку моя специальность -- переводчик с испанского. Какого же было мое удивление, когда уже в самом начале, еще до того, как меня обмундировали, мне объяснили, что никаких кубинце в части нет и отродясь не было, а готовят в ней "бойцов национально- освободительных движений" из тех стран, которые еще не обрели независимость, но за нее борются. Скоро мне объяснили, как угадать, из какой страны следует ожидать приезда курсантов. Если в газетах появляется маленькое сообщение о том, что тот или иной партизанский вожак, Сэм Нуйома из Намибии, Джошуа Нкомо из Родезии или Агостиньо Нето из Анголы, приехал в СССР по приглашению Комитета солидарности с народами Азии и Африки (такая организация до сих пор существует, правда, под другим названием на Кропоткинской улице, а ныне Пречистенке, размещающаяся в том же здании, что и уничтоженный в 1948-м ЕАК, Еврейский антифашистский комитет), то это значит, что он ведет переговоры о подготовке своих бойцов, и скоро нужно будет ожидать приезда (а точнее прилета) соответствующего контингента.

Сам приезд обычно выглядел так. Поздно ночью (обычно после часа) в аэропорту Симферополя приземлялся советский самолет, которого не было в расписании. Он прилетал из какой-либо дружественной африканской или арабской страны, граничащей с той, где идет война (партизаны из ЮАР и Намибии с Мозамбиком прилетали обычно из Танзании, арабы -- из Йемена). На борту самолета находилась группа невооруженных и одетых кто во что горазд курсантов во главе с политическим руководителем, отвечавшим за эту группу. Сам он проходил ту же подготовку. Средний возраст приезжавших составлял 15-30 лет. Сопровождал группу советский офицер. Основным документом у курсантов был список группы, находившийся у сопровождающего. Около трапа -- автобусы с занавешенными шторами, принадлежащие части. Приехавших сажали в автобусы, и через полчаса они были в Перевальном. Там их помещали на неделю в карантин для проверки на наличие тяжелых болезней, типа проказы и сифилиса, поскольку в первые годы существования центра подобные случаи были. Отбиралось привезенное с собой оружие и спиртное. Затем курсантов расселяли в казармах в комнатах по 10 человек. Старались селить в каждой комнате людей из одного племени. Были и смешные моменты: многие африканцы никогда раньше не спали на кроватях и забирались под них. Вместо сапог выдавали ботинки, делили на группы (до 30 человек), и начинались занятия. Начинались они с того, что преподаватель марксизма-ленинизма показывал указкой на портрет белого бородача и торжественно возвещал: "В 1818 в Трире родился Карл Маркс". Политподготовка была обязательным предметом, но занимала не очень большое место и была разработана специально для нашего Центра. Это была краткая история мировых революционных движений от Маркса до так называемого третьего этапа мирового революционного движения, который настал как раз в те годы. Для курсантов все это было достаточно сложно: они и карты-то никогда не видели, а тут им тычут в карту полушарий, говорят, что здесь родился этот бородатый дедушка и что каким-то образом это увязывается с их личной судьбой.

Тогда у нас одной из главных тем была борьба с маоизмом, и в то же время у нас обучались курсанты из Мозамбика. Когда их политический руководитель понял, что под видом политподготовки идет антикитайская пропаганда, он категорически поставил вопрос перед командованием о прекращении этих занятий. И пришлось пойти им на уступки.

Наши курсанты зачастую были абсолютно неграмотными, но, тем не менее мы их вполне успешно обучали. Например, чтобы произвести простейший расчет для взрыва моста, надо уже было знать арифметику в пределах тысячи; и мы их учили цифрам и арифметическим действиям по специальной методике для неграмотных. Нормальный молодой африканец -- достаточно хороший пластичный материал, из которого можно подготовить и хорошего солдата, и кого угодно. По своим специальностям большинство курсантов за время учебы достигало уровня сержанта времен Великой Отечественной войны.

За первые 10 лет существования центра (он был создан в 1965-м) подавляющее большинство курсантов составляли бойцы из англо- и португалоязычных колоний в Африке (мне, как и другим переводчикам- испанистам, было предложено за неделю выучить португальский. Насколько мне это удалось -- не знаю. Курсанты, по крайней мере, меня понимали). Из арабских стран приезжали небольшие группы бойцов Народного фронта освобождения Дофара (Оман). Срок обучения -- от 4 месяцев до года. Всего центр был рассчитан на 500 курсантов. Но, как правило (точных подсчетов я не вел), обычно там находилось не больше 300-400 учащихся единовременно, так что в среднем он готовил около 1 000 человек в год. Говорят, что за 10 лет там смогла повысить свою квалификацию вся партизанская армия Гвинеи-Бисау, причем некоторые бойцы -- по несколько раз.

Центр был создан по постановлению ЦК о поддержке мирового революционного движения сразу после снятия Хрущева, который заявлял, что главное -- это, конечно, мирное сосуществование, а потом вспомнили и о помощи мировому революционного процессу.

Всю подготовку национально-освободительных движений финансировал СССР без каких бы то ни было материальных обязательств со стороны вождей этих движений, с которыми заключались соглашения. Да они и не могли давать никаких обязательств, не будучи руководителями суверенных государств и не имея собственных финансов. Финансировал все эти движения не только СССР, но и Китай, и некоторые африканские страны. А теперь, я думаю, все это составляет долг, например, Анголы или Мозамбика, долг, который никогда не будет уплачен. Тогда я был почти уверен, что без поддержки СССР эти режимы сразу рухнут, и потому для меня является некоторой неожиданностью, что в Анголе и Мозамбике эти партии все еще находятся у власти. Оказалась, что ориентированная на их поддержку политика СССР была более продуктивной, чем политика американцев, которые полагали, что поддерживать надо португальцев. Единственная ошибка у нас произошла с Родезией, где было два партизанских лидера с абсолютно одинаковыми программами, однако ориентированных на разные племена. Насколько я знаю, оба они обращались за поддержкой к СССР, но мы поставили на Джошуа Нкомо, а не на Роберта Мугабе, который победил на выборах. Но все остальные наши ставленники оказались у власти. Потом, как я слышал, в 1990 году, когда можно было бы пожинать урожай, Центр закрыли и перепрофилировали.

Наша часть считалась совершенно секретной. Даже военные из других частей, стоявших в Крыму, не знали, чем мы занимаемся и кого учим. Центр подчинялся непосредственно 10-му Главному Управлению Генштаба. Вся секретность касалась в основном курсантов -- кто, сколько, откуда. Оружие почти все было несекретным, и СССР открыто торговал им. Центр не имел отношения к системе госбезопасности, и представителем этой организации у нас был единственный офицер, которого все боялись (старшего лейтенанта!), потому что он перлюстрировал нашу переписку. Никакого иного отношения к КГБ мы не имели и по их специальностям курсантов не обучали.

Климат там был почти горный. Несмотря на то, что часть располагалась всего в 20 минутах езды от побережья, перепад температур достигал 10--15 градусов. Она была расположена за холмами, поэтому с дороги Симферополь--Алушта ее не было видно. Жители села о части знали, даже работали там как вольнонаемные, а приезжие даже и предположить не могли, что скрывается за холмами. Некоторые офицеры, как я, жили в офицерской общаге в части, а большей частью -- в Симферополе, откуда их привозили на спецавтобусе. Для соблюдения секретности офицерам не советовали появляться в форме в селе, а в придорожном ресторане так и вовсе запретили специальным приказом по части. Как все офицеры, мы давали расписку, что не будем вступать в контакты с иностранцами и посещать гостиницы и рестораны "Интурист". Но в Крыму большая часть ресторанов принадлежат "Интуристу" и, если бы не офицеры, они бы совсем пустовали. Мы приезжали в Ялту, шли в комендатуру и просили разрешения на поселение в гостинице на воскресенье. И комендант выписывал нам это разрешение.

Я не застал двух визитов Никсона в Крым, но по рассказам сослуживцев знаю, что в ожидании наплыва американских корреспондентов в Симферополь и их возможного появления в окрестностях Перевального были приняты меры повышенной секретности -- офицеров возили в штатском и запретили вообще появляться в форме за пределами части, а курсантов заперли в пределах учебной части, отменив занятия на стрельбищах и в других учебных городках.

Преподавали в учебном центре кадровые офицеры Советской Армии, многие из которых получили закалку еще в сражениях Великой Отечественной. Подготовка велась по всем специальностям сухопутных войск: пехотинцы, разведчики, артиллеристы. Для последних, помимо обычных легких артиллерийских орудий, в СССР были разработаны специальные партизанские артиллерийские устройства, не состоявшие на вооружении Советской Армии, например, зенитная горно-вьючная установка, построенная без единого болта и гайки. Она разбиралась на шесть блоков, каждый из которых помещался в рюкзак, который мог нести один боец. Монтировалась эта установка в две минуты и могла вести обстрел на 360 градусов. Еще одним таким же спецоружием была партизанская установка "Град". Из 40-ствольной "Катюши" советские конструкторы создали одноствольный миномет, который могли нести на себе два человека. Были и танкисты, которых учили на советских танках времен Великой Отечественной войны (типа танков Т- 34, которые в других частях были уже списаны в утиль). Вообще, за редкими исключениями, партизан учили обращаться с оружием как раз этого периода. Считалось, что то, что для Советской Армии устарело, для партизан в самый раз. Готовили и саперов, а в рамках саперной подготовки была и диверсионная. Так получилось, что именно с группами диверсионной подготовки я и работал почти два года. Можно сказать, что я, переводя на занятиях по диверсионной подготовке, сам стал опытным диверсантом-подрывником, потому слово "гексоген", которое большинство российских граждан впервые услышали после взрывов в Москве в 1999-м, для меня было воспоминанием о годах службы в Перевальном. Судьба саперов была особенно несчастной, поскольку все эти африканские колонии были нашпигованы противопехотными минами, а когда борьба за независимость заканчивалась победой, наши выпускники должны были все это разминировать. Изучали они свою специальность с некоторым ужасом, особенно, когда начинали понимать, что при любой, сколь угодно высокой квалификации, в отсутствие карты минного поля разминирование становится смертельно опасным занятием. А карт там не делали (это все-таки признак высокого оперативного искусства, которым они не обладали), а просто набрасывали мины как попало. Так что многие из моих слушателей погибли.

Подрывников-диверсантов учили номенклатуре взрывчатых веществ, правилам снаряжения мин и их обезвреживания, установке мин-ловушек, производству самодельных взрывчатых веществ, хотя подчеркивалось, что это не очень надежно, и лучше получить взрывчатку из какого-нибудь более надежного источника. Во всяком случае, делать детонаторы мы их не учили. Из оружия, которое могло использоваться террористами, наиболее совершенными были взрыватели с часовым механизмом -- от нескольких часов до 15 суток. Учили взрывать мосты, закладывать мины на дорогах. В специальном инженерном городке взрывы гремели круглосуточно. Взрыв на железной дороге любили показывать знатным гостям центра -- тем самым партизанским вождям. Для верности и красоты к шашке, привязываемой к рельсу, заранее подкладывали канистру бензина. Радиоуправляемым взрывам не учили -- считалось, что это слишком секретно.

Многие бойцы, приехавшие из Африки, не владели европейскими языками. В одной группе часто оказывались представители 3--5 племен, не понимавшие друг друга. Поскольку преподаватели знали только русский, а переводчики -- один из европейских языков, то проблема решалась следующим образом. Выясняли, кто из курсантов хотя бы немного понимает европейский язык, и такой курсант становился субпереводчиком. Что оставалось от теории после такого двойного перевода -- неизвестно, а записи курсанты вести не могли.

Занятия шли достаточно напряженно, курсанты жили на казарменном положении в течение всего срока обучения: в 6 утра подъем, физзарядка, на завтрак, обед и ужин -- строем. Кстати, о столовой. Рацион для курсантов был самым богатым из всего, что могла предложить Советская армия. Их кормили по так называемому усиленному летному пайку. Это -- высшая категория армейского снабжения, редко применяемая даже в летных училищах. Очень калорийная пища, с большим количеством жиров, хорошего мяса. В общем, кормили курсантов на уровне хорошего дома отдыха для номенклатуры. Меню так сильно отличалось от обычного солдатского, что солдатам, служившим в части, запретили даже приближаться к зданию курсантской столовой. Офицеры могли питаться в этой столовой, только находясь на дежурстве. Зная о том, как голодно живут наши солдаты, офицеры, приходившие в курсантскую столовую, сокрушались, видя, как негры и арабы брезгуют пищей по каким-то своим соображениям. К примеру, никто не ел гречку, считая ее испорченным рисом. Однако завстоловой, исходя из того, что на складе гречка имелась, время от времени продолжал "баловать" посетителей этим блюдом. Меж завтраком и обедом -- 6 часов занятий. После обеда -- самоподготовка или работа по обустройству территории центра и учебных городков (курсанты шутили, если автомат АК назван в честь Калашникова, то лопату можно назвать ЛК в честь командира Центра -- полковника Калашника). Выход за пределы части позволялся исключительно в рамках строгих экскурсий на политзанятиях в образцовые советские учреждения. Очень много было ночных занятий -- Калашник считал, что спать надо меньше -- в 10 вечера все шли на ночные занятия. К примеру, на инженерно-диверсионной подготовке устанавливали мины, саперы делали проходы в минных полях. Курсанты от такого регламента слегка кряхтели и называли дисциплину "китайской", но как негры, привычные ко всему, довольно быстро смирялись и бодро маршировали. Хотя потом с курсантами были ЧП. Один в Намибии перешел на сторону врага и унес партизанский "Град", а другого в Гвинее-Бисау купила португальская служба безопасности ПИДЕ, и он застрелил тамошнего партизанского вождя А. Кабрала, чьим телохранителем он был.

Нарушений дисциплины в самой части было мало, максимум -- драки между курсантами, а также попытки перелезть через забор для контактов с женщинами. Первоначально поверх забора была натянута колючая проволока, однако затем ее сняли, дабы не нервировать приезжавших с визитами национальных вождей, которые считали, что проволока навевает курсантам мысли о тюрьме.

Кстати, о командире Центра Калашнике. Он был полковником, а часть была перенасыщена старшими офицерами -- кроме него, еще шесть полковников, человек пятнадцать подполковников, человек сорок -- майоров. Но ему надо было доказать, что хотя он по званию и полковник, но на самом деле -- генерал. И устраивал еженедельные строевые смотры с маршами до изнурения, причем ни один офицер уклониться от этого не мог. Форму одежды требовал строго по уставу, чуть волосы отрастут -- бегом стричься. И какой-нибудь грузный майор, сгорая от стыда -- солдаты ведь видят -- в развалочку направляется в парикмахерскую, а Калашник ему: "Я скомандовал -- бегом!"

И вот в крымскую жару Калашник становился под тент, а мы по шесть-семь раз кругами маршировали. Шесть раз пройдем в парадных мундирах, все уже мокрые от пота, а он: "Теперь два раза с песней, переодеться и на занятия". И все эти старшие офицеры, полковники, печатают шаг и поют что-нибудь вроде "Взвейтесь, соколы, орлами", а он любуется.

Был у нас в части графоман один, забрасывал все редакции своими опусами, и Калашник знал про это его хобби. Однажды он велел ему за два дня написать гимн нашего Центра. Музыку написал полковой дирижер. Приказ был выполнен:

В цепях свобода мучилась под гнетом,
Палач заморский не снимал оков,
И не было надежного оплота,
И кандалы звенели пять веков.

Припев:
По зову партии родной
Бойцов на штурм столпов колониальных
Наш Центр готовит боевой,
Учебный Центр интернациональный.

Палестинцы
1974--1976 годы были годами торжества руководства Центра. В 1974-- 1975 годах Португалия была вынуждена отказаться от всех своих африканских колоний. Впрочем, в Анголе немедленно вспыхнула гражданская война, и часть наших офицеров убыла туда. А среди оставшихся пошли слухи о том, что на смену африканцам приедут палестинцы. Это никого не удивило, скорее наоборот. Арафат уже часто бывал в Москве, сообщения об этом постоянно появлялись в печати, и все удивлялись, почему палестинцы все не едут. Первая группа прибыла осенью 1975-го, примерно в сентябре-октябре, из Бейрута. Их ждали с нетерпением. Те, кто работал с дофарцами, знали, что палестинцы богаты, и ждали выгод для себя. Первая группа была большой (около 100 человек). Скандалов и ЧП за первый год их обучения было больше, чем за предшествующие 10 лет существования Центра. Началось с прохождения границы. В ответ на просьбу таможни продекларировать валюту они заявили, что декларировать нечего, поскольку ничего-де нет, но таможенники не поверили, обыскали одного курсанта, нашли 10 000 долларов, которые не были внесены в декларацию, и объявили, что деньги конфискуются. Руководитель группы поднял скандал и заявил, что деньги выделены ФАТХ и принадлежат всей группе. Таможенники парировали следующим образом: поскольку вы не объявили об этих деньгах ранее и пытались обмануть советское государство, доллары изымут.

Пока палестинцы были в карантине и из окна наблюдали жизнь центра, они видели много негров, ходящих строем в столовую, а в перерывах убирающих территорию. Размышления о том, кто это может быть, привели будущих "борцов за освобождение Палестины от сионистских оккупантов" к мысли, что это -- рабы, ну а если и не рабы, то рабочие, навербованные для грязных работ. Каково же было их изумление, когда им объявили, что негры -- такие же курсанты и жизнь у них будет одинаковая. Палестинцы были потрясены этим обстоятельством, и после совещания все во главе с лидером заявили об отказе жить подобным образом. Палестинцы потребовали для себя офицерских условий жизни -- вставать когда угодно, в столовую ходить не строем, а поодиночке. Естественно, никакой физической работы. Кроме того, они потребовали права свободного выхода из части.

На заявление командира Центра, что офицеры живут так потому, что они -- офицеры, а палестинцы -- курсанты и должны жить по-другому, в казарме, руководитель группы немедля ответил, что все его подчиненные -- офицеры, документы о чем он может своей властью выписать в сей же момент. Командир завершил дискуссию, твердо заявив, что распорядок курсантской жизни утвержден Министерством обороны, и не в его власти его изменить.

Тогда палестинцы отказались от занятий и объявили забастовку. Единственное место, которое они посещали, была столовая. Попытки надавить на их сознательность были бесполезны и приводили лишь к заявлениям вроде "мы готовы вернуться на родину и продолжить обучение там, где к нам будут больше прислушиваться". Командир месяц пытался подействовать на них с помощью вышестоящих военных чинов. Он написал в Москву, что обучение группы на прежних условиях невозможно. Однако в Генеральном Штабе ему порекомендовали пойти на компромисс, чтоб не срывать соглашения о военном сотрудничестве, подписанного в тот год Брежневым и Арафатом.

В результате был разработан очень облегченный вариант устава специально для палестинцев. Командованию части пришлось пойти на уступки даже в таком вопросе, как выход из части. ФАТХовцам был разрешен выезд в Симферополь каждое воскресение с 10 до 19 часов. Самое интересное, что в первое же воскресение они за час расползлись по всему Крыму. И так повторялось каждое воскресенье. Их находили в Ялте, Евпатории и даже закрытом для иностранцев Севастополе. Проститутки вскоре узнали про богатых клиентов, а за ними об этом узнал весь криминальный мир Крыма. Началась череда скандалов и комических случаев, когда палестинцы оказывались в буквальном смысле раздеты догола. КГБ и пограничники возвращали подгулявших курсантов в часть в сопровождении соответствующих бумаг на имя Калашника, суливших ему головную боль.

При этом они были настолько же тупы как военные, насколько самонадеянны. Многие говорили, что стреляют и мины ставят не хуже офицеров, однако в действительности единственное, чем они могли щегольнуть -- это умение зажимать детонатор мины зубами вместо специальных клещей.

Но это были цветочки. Ягодки начались, когда на обучение приехала вторая группа палестинцев -- баасисты из Дамаска. В то время баасисты и ФАТХовцы конфликтовали. Конфликт был перенесен и в стены центра с помощью спрятанных от тщательных обысков ножей (если их изымали, то вскоре в Симферополе покупались новые). Теперь практически каждую ночь в казармах начиналась поножовщина, а утром, ссылаясь на сообщения арабского радио, они объясняли, что борются с врагами. Полковнику, которому надоели ежедневные сводки о количестве раненых и избитых, пришлось входить в арабскую политику, чтобы быть готовым к возможным дискуссиям. Два офицера-переводчика с арабского были посажены им на круглосуточный перехват арабского вещания. В результате каждое утро на стол Калашника ложилась подробная сводка новостей в арабском мире, и он мог аргументировано спорить с курсантами по вопросу о том, с врагом ли они борются. На каждом собрании командир стыдил их, взывал к революционной совести и напоминал, что они прибыли в СССР не для секса и поножовщины. На политзанятиях палестинцы постоянно демонстрировали неудовольствие тем, что СССР, требуя возвращения палестинцам занятых в 1967-м земель, все же признает право Израиля на существование, и заявляли о готовности бороться до полного уничтожения "сионистского агрессора". Однако командование центра дискуссии не развивало, подчеркивая, что позиция СССР остается прежней -- Израиль должен вернуть незаконно захваченные территории, но право на его существование гарантировано ООН.

Служба моя прошла более или менее нормально. Несмотря на сложности характера и связанные с этим постоянные пререкания с начальством, я ни разу не побывал на гауптвахте (а Калашник очень любил посылать туда офицеров и был раздосадован, когда по новому дисциплинарному уставу гауптвахта для старших офицеров была заменена домашним арестом, а для младших максимальный срок пребывания там сокращен до 5 суток) и даже получил очередное звание -- из лейтенанта стал старшим лейтенантом. Демобилизовался и вернулся в Москву в августе 1976-го. Впрочем, за два года службы я бывал в Москве и Ленинграде раз десять -- и в отпуск, и просто на праздники, -- когда было два выходных дня (мне везло -- если бы из-за нелетной погоды я не успел бы вернуться вовремя, гауптвахта была бы обеспечена). С иностранными гражданами я во время этих поездок не встречался , а вот со своим другом Арсением Рогинским не только встречался, но даже обсуждал его идею издания самиздатских исторических сборников (потом они получили название "Память"). Когда после его ареста в 1981-м КГБ наконец добралось и до меня, капитан Волин, "беседуя" со мной (сначала в кабинете следователя Московской городской прокуратуры, а потом в здании приемной КГБ на Фуркасовском), продемонстрировал хорошее знание моего личного дела из военкомата. Очень его удивляло, что меня с моими "опасными связями" призвали на службу в такую секретную часть и что я там за два года ни разу не прокололся. "Плохо работаете" -- подумал я, но вслух не сказал.

http://www.index.org.ru/journal/19/zubar19.html