09/01/2008 | Андрей Кириллов

В последние дни августа – месяца, отмеченного войной в Грузии и сломавшего хрупкое равновесие в отношениях Запада и России – премьер Путин высказался об Украине и Крыме, а мер Москвы Лужков – о Севастополе. Находясь в пике международного кризиса, российские политики с удовольствием говорят об этом регионе, конечно же, имея целью послать миру некий сигнал. После Мюнхенской речи Путина и его, как оказалось, совсем непустых словах о последствии приятия независимости Косова, и зная роль Лужкова в крымских делах, к таким сигналам нужно относится со всем вниманием.

В интервью германским журналистам Путин сказал, что Россия признает границы Украины и что Крым не является «спорной территорией». Но добавил, что жизнь граждан России для него куда как важнее материальных благ. Особой ясности эти слова не несут, зная, что официальная Москва признавала границы Грузии вплоть до введения туда танковых колонн, и что на данный момент жителей Крыма с паспортами России насчитывается десятки тысяч. Еще можно вспомнить, что принципиальные протесты против независимости Косова через три месяца позабылись Москвой и стали оправданием признания Южной Осетии и Абхазии. Путин и Медведев сейчас с азартом спорят с Западом и часто позволяют себе открытые насмешки над европейскими журналистами.

Лужков, в свою очередь, высказался более конкретно – он призвал разорвать Большой украино-российского договор и пересмотреть статус Севастополя. После признания Россией грузинских анклавов, статусы Нагорного Карабаха, Приднестровья, а также Крыма и Севастополя могут стать универсальным инструментом России в политики по отношению к ближайшим соседям.

И потому очень важно понять, чем Крым схож и чем он отличается от горячих точек Кавказа и Балкан, в эти дни вновь начавшие разгораться.
Крым отличается - и это самая важная позиция - степенью противоречий с центром. С начала 90-х годов и Южная Осетия, и Абхазия, и Косово (как и Чечня) пережили войну с метрополией, часто сопровождавшуюся геноцидом. Чего никогда не было в Крыму. Режим Мешкова 94 года, ратовавший за отделения Крыма от Украины, в максимальной точке противостояния сводился к стычкам сепаратистской и киевской служб безопасности. Многие крымчане даже не заметили тех событий.

Крымская Автономная республика родилась как политическая реализация «русскости» крымчан, их региональной культурной обособленности от материковой Украины и, вместе с тем, – желания крымской элиты иметь больше рычагов влияния. Несмотря на то, что формирование крымского правительства и большинство управленческих решений принимаются путем соглашения с Президентом или Кабинетом министров, крымской элита нередко занимает несогласную с Киевом позицию и часто фрондирует своей автономией.

Однако очевидна включенность крымской власти в украинскую политику, их взаимозависимость, многочисленные общие интересы – и этим Крым разительно отличается от Абхазии и Южной Осетии. Там отношения с Тбилиси были, попросту говоря, постоянной войной. В свою очередь, крымчане, при всех их протестах против озвучки фильмов на украинском языке, – это не абхазы, участвовавшие во взаимной резне с грузинами, и не осетины, готовые в любой момент схватится за автоматы.

Крымский «русский сепаратизм» сейчас не более чем «сентиментальный», схожий с желанием баварцев ходить в шляпах с фазаньим пером.

С другой стороны, стремление к изменению статуса автономии демонстрируют крымские татары, желающие переформатирования крымской автономии из региональной (фактически «русской») в национальную крымскотатарскую, что, по их мнению, позволит эффективнее решать проблемы крымских татар. В свою очередь активисты украинской общины Крыма нередко выступают с заявлениями о необходимости ликвидации крымской автономии как таковой, видя в ней инструмент ограничения киевской власти. Как видим, еще до решения Госдумы РФ по Абхазии и Южной Осетии вопрос о крымской автономии был дискуссионным.

В более широком контексте, все три крымские общины чувствуют себя дискриминируемыми. Русские опасаются украинизации и евроинтеграции, крымские татары конкурируют с русской властью за ресурсы и возрождение своей культуры, крымские украинцы почти не включены в процесс принятия решений и ощущают себя меньшинством на территории своего государства.

Совсем не значит, что пример кавказских анклавов воодушевит крымских политиков. В сущности никто из них не стремится к радикальному изменению ситуации, при том, что очевидно, что ни Абхазия ни Южная Осетия не будут независимы в полной мере – они попросту пытаются легализовать всегда существовавшую зависимость от Москвы и придать ей хоть какую то юридическую форму. Зачем какому либо влиятельному крымскому политику менять своего патрона из Киева или Донецка на сыгранную команду кремлевских силовиков? Функция земельного маклера, свой процент от спекулятивных цен на крымскую недвижимость устраивает их как нельзя лучше, и рекордные суммы взяток, в которых обвиняют крымских чиновников, говорят сами за себя.

Но не стоит недооценивать разнообразные связи крымских политиков с Россией. После Оранжевой революции Москва реализовала целый ряд программ по «поддержке соотечественников» и обеспечила их представительство в крымском парламенте, в частности проведя туда на последних выборах по квоте Партии Регионов Русскую общину Крыма. Глава последней, Цеков, – частый гость в Москве, он даже принимал участие в общих заявлениях с лидерами Южной Осетии, Абхазии и Приднестровья, что может косвенно указать на роль этой организации в Крыму. Россиянам удалось создать стойкую сеть пророссийских СМИ и экспертных центров, поддержавших их и в последней войне с Грузией. Куда больше проблем создавали и могут создать организованные под лозунгами «славянской дружбы» парамилитарные т.н. «казачьи» структуры, весьма воинственные и способные в короткие сроки мобилизовать вокруг себя немало готовой к погромам молодежи.

За последние годы в Крыму имели место ряд эпизодов, имевших черты конфликта на межнациональной почве. В большинстве случаев это были попытки освободить земельные участки, захваченные крымскими татарами, в которых заказчиками конфликта выступали их конкуренты. Опасным являются случаи, в которых к организации волнений присоединяются политики из Русской общины Крыма (как было во время массовой драки в Бахчисарае, где крымские татары пытались освободить место мусульманского кладбища), или затронуты интересы Украинской Православной Церкви (МП). По ключевым признакам такие конфликты являются аналогией межэтнических столкновений на Балканах и Кавказе. В свою очередь, использование спецподразделений МВД в инциденте с исполнением судебных решений, как это было на плато Ай-Петри, можно квалифицировать как избирательное применение права со стороны государства против представителей некой этнической группы.

Таким образом, в Крыму уже накоплен ряд прецедентов, в которых этническая, конфессиональная принадлежность конфликтующих играет немалую роль. Важно то, что члены столь важных для Москвы организаций «соотечественников» играли в них немалую роль. В том случае, если по каким-то обстоятельствам их, этих «соотечественников», можно будет представить «жертвами» мусульман или украинских властей – появится формальное основание для тех или иных активных действий со стороны России в Крыму.

Сейчас представители крымской власти не спешат комментировать российско-грузинскую войну, однако нет гарантии, что не будет инициатив со стороны тех или иных крымских депутатов признать независимость Цхинвали и Сухуми вслед за Россией и Хезбаллой. Несмотря на то, что в полномочия крымского парламента международные отношения такого уровня не входят, там могут попытаться сделать такой шаг.

Будет ли это очередной попыткой продемонстрировать свою особенность или пробным шаром нового формата отношений с Киевом? Не стоит забывать о немалых активах украинских финансово-промышленных групп, размещенных в Крыму. Они наверняка найдут формы повлиять на крымских парламентариев, пожелавших стать новыми Кокойтой или Багапшем.

Но, как бы там ни было, уже сейчас сторонники Лужкова из Севастополя серьезно настроены на переформатирования отношений Украины и России – путем разрыва Большого Договора по Черноморскому Флоту.