10/17/2010 | Размышления воцерковленного ученого Виталия Найшуля

Це не жарт, а шедевр рівня Summa Theologica.
Це ж програма розвитку російської православної науки на найближчі 10 000 років і прихований план отримання щорічних нобелівських премій. Немає сумніву, ця програма буде затверджена російським урядом та буде одностайно підтримана російською науковою громадою.
Глибоко переконаний, що ініційоване паном Вакарчуком та втілюване в життя паном Табачником введення в школу православної етики під проводом московських попів знайде місце в реалізації цієї програми.

Читав та плакав, усвідомлюючи своє атеїстичне нутро. Що робить православ’я московського ґатунку під проводом Кирила та КГБ з деякими російськими вченими! Й що ще буде?
Чекаю відповіді від фідеїстів з КП та їх прихильників, які займаються науковою працею.

17 октября 2010 г., воскресенье
Адрес страницы: http://www.polit.ru/analytics/2010/10/12/naishul.html
АНАЛИТИКА
Удочерить высокую культуру!
Размышления воцерковленного ученого
Естественное и неестественное
Как известно, естественные науки и техника возникли не в русской культуре. Поэтому нам не надо стесняться того, что для нас они неестественны. Заниматься ими – не водку пить, не водить дружбу, не делать детей – то, что мы будем делать всегда и без всякой поддержки властей.

Много лет назад военная конкуренция вынудила нашу страну вступить в напряженную гонку в чуждых нам областях. Техника была нужна для войны, естественные науки – для техники. И то, и другое было нужно только имперской власти и только для обороны, что и выяснилась в научной катастрофе конца ХХ столетия, когда имперская власть ослабла, а оборонные задачи отошли на второй план.

Заметим, однако, что неестественные в целом для страны занятия техникой и естественными науками являются высокоприоритетными для субкультур, возникших вокруг оборонной активности власти. Эти субкультуры приветствуются русским социумом, но не пользуются его деятельной поддержкой, подобно тому, как люди признают достоинства теплой погоды, но сами не готовы обогревать окружающее пространство. Опросы начала 90-х годов показали, что люди в наименьшей степени хотели бы расходовать общественные деньги на науку.

Инновации и культурная революция
Привычное для России копирование «зарубежных паровозов» под правдивые и вымышленные истории о «братьях Черепановых» продолжалось бы и дальше, но к концу ХХ века технический прогресс становится уже слишком прогрессивным. В современном мире государствен­ные программы освоения чужих технологических достижений устаревают раньше, чем эти достижения удается запустить в производство.

Выход состоит в том, чтобы тратить усилия не на сами новинки, а на создание сред, в которых бы они будут зарождаться и внедряться. Иными словами, нашей стране нужны:

кружки изобретателей;
народ, быстро подхватывающий и внедряющий свои и чужие изобретения.
А это означает, что впервые в нашей истории инновации должны стать не государевым, а народным делом.

На проблему инноваций можно взглянуть и с иной стороны. Столетиями недостаток инноваций в России объяснялся отсутствием специалистов и знаний (или, выражаясь экономическим языком, недостатком предложения). Многовековые усилия создали в России избыток специалистов, и они теперь экспортируются. Тут то и стало понятно, что проблема отнюдь не в предложении, а в спросе. На инновации не было, нет, и - без культурной революции - не будет спроса.

Православие и Наука
Православие в России является культурообразующим, и поэтому его отношение к Науке в долговременной перспективе определяет отношение всего русского социума. Как же относится Русское Православие к Науке? Если обратиться не к словам православных людей, отличающихся большим разнообразием, а к их делам, то обнаружим практически единодушное признание некоторых разделов современной Науки:

практически все православные люди готовы летать на самолетах, а без искренней веры в Науку вряд ли можно сесть в самолет, сделанный по ее рецептам;
заботясь о сохранении своей канонической территории и храня Отечество – Его жительство, Православная Церковь и православные люди никогда не критикуют оборонную науку.
В тоже время взволнованной критике подвергаются выводы Науки, противоречащие Священному Писанию.

Вера, Наука, Народ
Мало кто понимает естественные науки столь глубоко, чтобы составить собственное представление об их истинности. И мало кто видел небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому. Но сегодня подавляющее большинство народа верит и в Науку, и в Бога. Почему?

Похоже, что на то есть практические причины: отвернуться от Науки нам не дают ежечасно потребляемые ее блага, а от Веры – неслыханное братоубийство и всеобщее ожесточение, последовавшие за отпадением народа от Бога.

Методология Науки и Церковь
Отметим, что находясь вне Науки и будучи последовательным, нельзя принимать одни выводы Науки и не принимать другие. Отрицание законного вывода из научной теории означает отрицание истинности самой теории, а затем и отрицание истинности Науки, допускающей существование ложных теорий. Поэтому, если человек не произошел от обезьяны, то и на самолетах летать опасно.

Чтобы соглашаться с одними выводами Науки и не соглашаться с другими, Церковь должна заняться ее методологией, являющейся видом научной деятельности. Понятно, что дело этим не ограничится, и в XXI веке Православная Церковь (также и по иным причинам, о которых мы будем говорить ниже) может стать таким же активным деятелем Науки, как в прошлом – Католическая.

При этом важно напомнить, что Православие едино для всего восточно-христианского мира, а Наука – для всего цивилизованного мира. Не может быть рязанского Православия – но может быть Собор рязанских святых. Не может быть отдельной русской или православной Науки – но могут быть русские или православные школы в мировой Науке. Выводы, к которым будут приходить эти школы, будут сверяться с мировой Наукой, находиться под ее влиянием и влиять на нее. А конкурентные преимущества соответствующих научных практик будут способствовать их распространению среди невоцерковленных и неправославных ученых и школ.

Общественные науки
Отсутствие автохтонного научно-технического прогресса – лишь одна из большого списка «вечных российских проблем». Они известны всем – от руководства страны до последнего забулдыги, причем не первый год, не первое десятилетие и во многих случаях – не первое столетие. Все они прямо связаны с отсутствием высококачественных институтов в важнейших сферах жизни страны. И решать их надо не «абы как», не «нам хотя бы…», а как это требуется в современном мире – превосходя конкурентов.

Подобно тому, как мощь российских естественных наук проверялась способностью производить лучшее в мире вооружение, мощь российских общественных наук должна проверяться способностью создавать лучшие в мире общественные институты. Именно это и является главной задачей всей российской Науки сегодня. А уже через нее может решаться задача ускоренного научно-технического прогресса.

* * *
В дальнейшем мы будем рассматривать отношения Православия не только с естественнонаучными дисциплинами, а с Наукой в целом.

Ученые в Православии
Чтобы страна имела Большую Науку, ученому должно быть психологически комфортно. И рискну утверждать, что в российском социуме настоящему ученому комфортно, по крайней мере до той поры пока он не сталкивается с материальными проблемами жизни и творчества. Его высоко ценит узкий круг единомышленников, а непосвящённые считают за чудака и юродивого, что в нашей культуре – положительная оценка.

Но воцерковленному ученому не очень комфортно в Церкви. Как правило, его страстная научная деятельность рассматривается православными батюшками, как отвлекающая от религиозной – более высокой и более важной для спасения души.

Конечно, для очень большого ученого в Православии имеются признанные высокие образцы: достаточно вспомнить житие преподобного Иоанна Дамаскина. Он, будучи уже великим христианским философом, богословом, гимнографом и визирем Дамаска, ушел в монастырь на послушание простому старцу, который запретил ему творчество и заставил чистить отхожие места. Запрет был снят лишь по требованию явившейся старцу Богородицы, и тогда Иоанн Дамаскин «открыл свои уста не для повествований и гаданий, а для слов истины и догматов».

История Иоанна Дамаскина в своей основной линии многократно повторяется в судьбах деятелей нашей культуры. Они прекращают свою успешную творческую деятельность и, как говорят в народе – «уходят в религию», а потом возвращаются в творчество, преображенные.

Нас, однако, интересуют здесь не религиозные поиски отдельного ученого, которые могут быть сколь угодно сложным, а общецерковное отношение к деятельности ученых – современной научной армии.

В этой связи сравним отношение нашей Церкви к научной и настоящей армиям. Церковь учит всех православных воинов, что их служба – не отказ от более высоких религиозных дел, и не убийство, а положение живота за други своя, и возносит за них и их ратный труд многочисленные молитвы.

А ведь от ученых требуется не меньшая самоотдача, чем от воинов. Да и само выживание России в современных условиях зависит от них не в меньшей степени, чем от вооруженных сил. Вспомним хотя бы наших ракетчиков и ядерщиков, которым страна уже более полувека обязана своей независимостью.

Поставим точки над i: без всемерной поддержки Церкви православный ученый не может творить и быть движущей силой развития страны. Или, как ту же мысль сформулировал известный журналист и православный человек: «инновации появятся тогда, когда в Церкви начнут молиться за ученых». Большую часть нашей истории Церковь заботилась о боевом духе русской армии. Но Церковь еще никогда не вменяла себе в обязанность заботиться о творческом духе русской Науки и Культуры. Может быть, это время настало?

Новая ситуация осознается в Церкви. Святейший Патриарх Кирилл, выступая на XVII Рождественских образовательных чтениях 15 февраля 2009 г., сказал: «…мы должны ясно и с полной ответственностью понимать, что у нашего народа вообще нет будущего, если наука и образование не станут национальными приоритетами».

«Вредная» Наука
Другой важный для православных ученых вопрос – о цензуре и самоцензуре научной деятельности. Речь идет, конечно, не об очевидно безнравственных изобретениях типа косметических препаратов из человеческих эмбрионов, а о нормальных методологически правильных научных исследованиях. Говоря простым языком, надо ли ученому, его духовнику и Церкви следить за тем, чтобы не было сделано дьявольское изобретение?

Беспокойство церковной общественности относительно «правых» и «левых» открытий основано на учении о различении духов. Поскольку настоящее открытие приходит «ниоткуда», справедлив вопрос: «справа» или «слева» оно? Другое дело, можно ли дать на него ответ, если только экспертом не является бого­вдохновен­ный старец, который «востязует убо вся»? Еще труднее разрешить этот вопрос в условиях массовой Науки. Особенно велик риск ошибиться в оценке прорывного открытия, когда плохо работает здравый смысл, а ведь именно ради таких открытий и существуют Наука и ученые. И, наоборот, возможна систематическая поддержка Церковью как бы «безвредных» посредствен­нос­тей, которые своей бездарностью клевещут на величие Творца.

Поэтому создается впечатление, что идя по пути воспрещений нет иного способа полностью оградить себя от «левых открытий», как только запретить занятия Наукой вообще.

Как же защититься от лживых во всех смыслах этого слова открытий? Надо действовать не через неэффективную православную научную цензуру, а через эффективную православную научную культуру!

В процессе научного поиска ученый сначала сам отделяет ложную научную интуицию от истинной. Затем его открытие принимается или отторгается научным сообществом, и, наконец, обществом в целом. И на всех трех стадиях Церковь может помочь кардинальному улучшению имеющихся практик.

Мышление ученого очищается научной аскезой, родственной религиозной аскезе, и являющейся своего рода профессиональной проекцией последней. Соответственно, религиозная аскеза может возвышать научную аскезу, делая научный поиск более чистым, и, пусть это не покоробит религиозный идеализм читателя, более эффективным. Апробация открытия научным сообществом во многом зависит от научных ритуалов, и их, наверное, можно улучшать, используя многовекового опыта борьбы Церкви с заблуждениями. Наконец, и Науке, и Церкви приходится защищать истину при ее популяризации.

Наука и оружие
Практический довод в защиту свободы научного творчества состоит в том, что любое научное достижение – и мирное, и военное, и безобидное, и опасное, и гуманное, и жестокое, является оружием, причем оружием, действие которого нам никогда не дано предугадать. Так, например, безобидная передача изображения – телевидение – стало, возможно, самым нравственно разрушительным изобретением ХХ века. А у сверхгрозных ядерного и химического оружия жертв оказалось много меньше, чем у обычного.

В оружейных магазинах США можно увидеть плакат: «оружие не убивает людей – люди убивают людей». То же самое верно и относительно любых инноваций. Тогда логично не сравнивать религиозные достоинства ружья и палки, а сосредоточится на работе с теми, кто их употребляет, оставив остальное на промысел Божий. Нужно также отдавать себе отчет в том, что в современном высококонкурентном мире отказ нашей страны от открытий без достаточных на то этических оснований равносилен одностороннему разоружению.

Ревизия методологии
В начале наших заметок мы говорили о методологии Науки в связи с ее отношениями с Религией. Но ревизия методологии Науки необходима и вне связи с религиозными вопросами. Дело в том, что в датском королевстве современной Науки дела с самой научной истиной обстоят совсем не здорово.

Наверное, мало еще где так хорошо, как в нашей стране знают, что показуха легко заменяет дело, а работа по правилам является лучшим способом саботажа. А ведь именно так в ХХ - XXI веке обстоят дела во многих научных дисциплинах. (Например, в общественных дисциплинах жульнически используется математика, что вызывает тошноту и оторопь у профессионалов-математиков).

И здесь некоторые свойства нашей православной культуры могли бы сильно способствовать исправлению создавшегося некрасивого положения. Среди них:

эстетический критерий истинности – самый строгий и одновременно самый свободный для творца. Вспомним, что согласно легенде Православие в нашей стране было выбрано из-за красоты пения в греческих храмах;
не стесненная социальностью свобода творчества, буйство евангельское.
Эстетическое отношение к истине и интеллектуальная свобода характерны для наших лучших научных школ.

Власть идей
Методологией не исчерпываются потенциальные конкурентные преимущества русской научной культуры. Сведущие в истории люди знают, что падение Византии – главного религиозного и культурного православного центра того времени – поставило в свое время перед русским обществом задачу религиозного самоопределения, завершившуюся выработкой общенациональной идеи стояния за Правду до конца времен. Эта религиозная государственная идея, распространяясь, проникла во все поры русского общества, породив в нем бескомпромиссную любовь к истине.

Такая любовь – огромная культурная ценность, серьезное социальное подспорье для правильно организованной Науки. Ей мы обязаны научной аскезе, свойственной лучшим деятелям нашей науки. Крупнейший русский математик еврей Григорий Перельман, решивший недавно сложнейшую проблему и отказавшийся от математического аналога Нобелевской премии, и от премии в миллион долларов, вновь подтвердил живучесть этой традиции.

Эстетические задачи
Предназначенные для внешних политкорректные словеса о том, что Православная Церковь не против прогресса, не должны дурачить тех, кто всерьез озабочен ее взаимодействием с Наукой. С православной точки зрения прогресс полезен также, как и прогрессивный паралич и означает лишь ускоренное приближение к концу света, а отнюдь не изменение жизни к лучшему, как на о нем думают на Западе. Вспомните, что в России не сделано ни одного крупного изобретения, облегчающего жизнь людей! Тогда ради чего, кроме защиты Отечества, может православный ученый вести научные исследования?

Ради красоты! Фундаментальные научные исследования – для украшения картины мира, прикладные – для распространения церковной красоты на окружающий мир как в цветниках православных монастырей.

Монастырь и Наука
Известно сходство научного и религиозного познания, и, как мы уже отмечали выше, многое из монастырской религиозной практики может прямо использоваться для улучшения научной деятельности. Иными словами, памятка иноку во многом является и памяткой ученому.

Известно также, что для решения самых тонких научных вопросов голова ученого должна быть свободна от мирских забот, а ученый – отрешен от мира. Вести фундаментальные исследования, зрящие красоту мироздания особенно хорошо в условиях монастырской тишины ума. Поэтому мечтой многих православных ученых является научная работа как послушание в монастырях.

Добавим, что именно в научных монастырях, далеких от общественного коловращения, хорошо вести фундаментальные исследования, имеющие мировоззренческий характер, и работать над созданием и коррекцией национального кода во всех областях социального бытия.

Монастырский хай-тек
Идеальные мотивации настоящего ученого включают в себя и поиск Истины, и важность исследований для Науки, и высокую общественную значимость. Так, например, наши славные ракетчики-«королевцы» были воодушевлены созданием ракетного шедевра Р-7, мечтали «о яблонях на Марсе» и, после кровавой Отечественной войны, желали видеть Родину защищенной могучим оружием.

Эти же мотивации могут быть использованы для управления ученым. Поиск истины стимулирует его лучше зарплаты, принадлежность к научному цеху усиливает соревнование и ликвидируют «залипания в любимых сюжетах», общественная значимость направляет исследования.

Когда настоящий ученый работает в коммерческой фирме, соблюсти эти три условия не всегда удается. Амбициозная high-tech фирма, конечно, может стимулировать творческое горение ученого и его научные контакты. Но ей совсем не просто обосновать общественную значимость своей деятельности так, чтобы это стало стимулом к творчеству.

Смени тему, мы тебе больше заплатим – не довод для настоящего российского ученого. Истина, научный интерес дороже. Ученый, сегодня конъюнктурно выбирающий тему и отказывающийся от принципа идея важнее всего, завтра становится конъюнктурщиком в самих исследованиях. Чтобы сдвинуть научный интерес настоящего ученого с одной темы на другую нужно, чтобы идеализм служения взял вверх над идеализмом творчества. Как, например, во время войны: займись теорией взрывов, идет война народная.

Создать такую мотивацию и воодушевить настоящих ученых на решение задач, пользующимся спросом на рынке могла бы фирма, весь доход которой тратится на какие-то высокие идеальные цели. Ей могла бы стать high-tech фирма, принадлежащая монастырю, весь доход которой тратится на богоугодную деятельность.

Критерии качества
Православных христиан много, если считать ими всех крещенных в Православной Церкви. Ученых тоже много, если считать ими всех людей с высшим образованием, ведущих научные работы. Но в нашей православной науке мы не должны забывать о настоящих критериях достижений, своего рода гамбургском счете Православия и Науки. Мера заслуг христианина – не участие в религиозных ритуалах, а подвиг. Мера заслуг ученого – не публикации и индексы цитируемости, а открытие. Христианин, не совершивший подвига, должен всегда помнить, что он – недо-христианин. Ученый, не совершивший открытие, должен смиренно сознавать, что он – недо-ученный.

* * *
Наука – лишь одна из областей современной высокой русской Культуры. У каждой из них свои отношения с Православием, о которых поведают ее православные деятели, но определенная часть вышесказанного касается и их. Мы же закончим эти заметки общим наблюдением относительно судеб высокой русской Культуры.

Автономная высокая Культура
У любого народа имеется бытовая культура, рационализируящая и эстетизирующая повседневные практики. Также у любого религиозного народа, имеется сакральная культура, рационализирующая и эстетизирующая общение со святым. Но лишь в редких случаях возникает особый феномен автономной высокой Культуры – не бытовой и не сакральной. Именно так произошло в Средние века в западно­европейском католицизме с его идеей промежуточного: чистилища между раем и адом; прогресса между первым и вторым пришествием Христа.

Рецепция автономной высокой Культуры
Возникшая на Западе автономная высокая Культура вызвала у незападных народов и преклонение, и отвержение. Преклонение – из-за ее достижений, отторжение – из-за религиозной и этнической чуждости. Однако процесс автономизации продолжался, приводя все к большей и большей секуляризации и деэтнизации, делая ее все более нейтральной и потому не вызывающей иммунную реакцию у других народов. Нейтральной автономная западная Культура не только пассивно усваивается другими народами, но и развивается ими как своя, что позволило ей стать подлинно всемирной. С этим явлением связаны, например, удивительные успехи западного капитализма в странах, бесконечно далеких от западноевропейской культуры.

Удочерение Культуры Церковью
Хотя сама идея промежуточного чужда Православию, усиливающему напряженность духовного поиска как раз за счет дихотомичности, ничто не мешает и ему воспользоваться нейтральной всемирной высокой культурой. Русская Православная Церковь может удочерить высокую русскую Культуру. Ради этой мысли и написаны эти заметки.

Отметим, что подобное в Православной Церкви уже случалось в прошлом, например, когда нейтральное языческое философское наследие становилось частью православной христианской философии.

Закончим это общее рассуждение замечанием по достаточно мелкому практическому вопросу отношений высокой Культуры и Церкви в нашей стране. Кажется странным, что крупные знатоки и реставраторы икон, вне зависимости от их вероисповедания, воцерковленности, и места службы не получают дополнительной зарплаты в Церкви (хотя, оговоримся, мы совершенно не знаем детали отношений).

Западничество и почвенничество
С дихотомией Религии и высокой Культуры связана навязшая в зубах дихотомия почвенничества и западничества. Необходимость охраны Православия от иных дискурсов, самый близкий и потому самый идейно опасный из которых – западное христианство – служит источником неиссякаемой энергии и силы нашего почвенничества и ксенофобии. Необходимость форсированного развития в стране высокой Культуры (в т.ч. для целей модернизации), референтом в которой является Запад, служит источником неиссякаемой энергии и силы нашего западничества. Почвенники напрягаются всякий раз, когда страна сближается с Западом, опасаясь утраты своеобразия, западники – всякий раз, когда страна отдаляется от Запада, опасаясь провинциализма и бескультурья.

Плодотворно разрешить это двоемыслие можно, если употребить почвенное своеобразие, одним из оснований которого является русское православие, для создания высоких образцов Культуры, имеющих всемирное значение. Это уже сделано, например, в литературе и математике, и там разговор о почвенничестве и западничестве потерял смысл: высшие достижения национальной Культуры являются также высочайшими достижениями мировой. Осталось это сделать в государственном устройстве и других отсталых в культурном отношении областях.

Сентябрь 2010 г.

Еще Виталий Найшуль на "Полит.ру"
О перспективах России
Не нами положено, лежать ему вовек. Политические беседы В.Лейбина с В.Найшулем и О.Гуровой
Реформы в России. Часть вторая. Лекция Виталия Найшуля
Сделать революцию мирной и окончательной. Записка Виталия Найшуля
БУКВАРЬ ГОРОДСКОЙ РУСИ. Семантический каркас русского общественно-политического языка
Строение элиты: русские традиции
Публичная лекция Виталия Найшуля. Откуда суть пошли реформаторы

Виталий Найшуль
12 октября 2010, 19:55При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна. При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка www.polit.ru. Все права защищены и охраняются законом. © 1999—2010 Полит.ру