Відповіді

• 2010.03.11 | Георгій

  Уривок (/)

  Когда человек готовится отправиться в путь, он должен знать цель своего путешествия. Так бывает и с Постом. Пост — это главным образом духовное путешествие, а цель его — Пасха, "Праздник из Праздников". Пост — приготовление к "совершению Пасхи, истинному откровению". Поэтому мы должны начать с того, чтобы постараться понять связь Поста с Пасхой, так как эта связь открывает нам нечто очень существенное, нечто решающее во всей нашей христианской вере и жизни.
  
  Надо ли объяснять, что Пасха — это гораздо больше, чем один из праздников, больше, чем ежегодное ознаменование и почитание прошлого события?
  
  Каждый, кто испытал хотя бы раз в жизни эту единственную в мире радость пасхальной ночи, "ярче солнечного дня", понимает это. Но о чем эта радость? Почему мы можем петь во время пасхальной заутрени: "Ныне вся исполнишася (исполнилось) света, небо, и земля, и преисподняя?" В каком смысле мы "смерти празднуем умерщвление, адово разрушение, иного жития вечного начало"?.. На все эти вопросы один ответ: Новая Жизнь, которая почти две тысячи лет тому назад воссияла из гроба, была дана всем верующим в Христа. Она была дана нам в день нашего крещения, когда, как говорит Апостол Павел, мы "погреблись с Христом крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых... так и нам ходить в обновленной жизни". Итак, на Пасху мы празднуем Воскресение Христово как что-то, что случилось и продолжает случаться с нами; потому что каждый из нас получил этот дар новой жизни, получил способность принять ее и жить ею. Дар этот радикально меняет наше отношение ко всему на свете, включая смерть. Он дает нам возможность радостно утверждать: "Смерти нет!" Но, конечно, здесь мы еще встречаем лицом к лицу смерть, и однажды она придет за нами. Но мы верим, что Своей собственной смертью Христос изменил самую сущность смерти, сделал ее переходом, пасхальным праздником, Пасхой, — переходом в Царствие Божие, превращая величайшую из трагедий в окончательную победу, "смертию смерть поправ" {растоптав, уничтожив Своей смертью смерть). Он сделал нас соучастниками Своего Воскресения. Вот почему в конце Пасхальной утрени мы говорим: "Христос воскрес, и жизнь царствует! Христос воскрес, и мертвых больше нет".
  
  Такова вера Церкви, подтвержденная и доказанная бесчисленным сонмом святых. И все же разве мы не видим ежедневно на собственном опыте, что мы очень редко действительно имеем эту веру, что мы постоянно теряем и изменяем той Новой Жизни, которую мы получили, как дар, и что в сущности мы живем, как будто Христос не воскрес из мертвых, как будто это единственное по своему значению событие ничего не значило для нас? Все это из-за нашей слабости, благодаря невозможности для нас жить постоянно "верой, надеждой и любовью" на том уровне, на который Христос нас возвел, когда Он сказал: "Ищите прежде всего Царствие Божия и правды Его" (Мф. 6: 33). Мы просто забываем все это, мы так заняты, так погружены в ежедневные заботы; и оттого, что мы забываем, мы ослабеваем. Из-за этой забывчивости, падений, греха, наша жизнь становится опять "старой" — мелкой, темной, лишенной всякого смысла: бессмысленное путешествие к бессмысленному концу. Мы умудряемся даже забыть о смерти, и вот внезапно, среди нашей такой приятной жизни, она приходит: ужасная, неизбежная, бессмысленная. Иногда мы сознаем различные наши грехи и каемся в них, но мы не отдаемся той новой жизни, которую Христос открыл и даровал нам. Мы живем так, как будто Христос никогда не приходил. И это единственный настоящий грех, глубочайшая трагедия и грусть нашего номинального христианства.
  
  Мы это поймем и признаем, только когда мы сможем понять, что такое Пасха и почему перед ней необходим Пост. Только тогда мы сможем понять, что все литургические традиции Церкви, весь цикл ее богослужений существует прежде всего для того, чтобы помочь нам вновь увидеть и вкусить эту Новую Жизнь, от которой мы легко отходим, изменяя ей, и, покаявшись, вернуться к ней.
  
  http://www.wco.ru/biblio/books/shmeman4/Main.htm

• 2010.03.11 | Георгій

  Щe (/)

  Цeй фрагмeнт дужe нагадав мeні одну з моїх дужe улюблeних проповідeй отця Олeксандра (під назвою "Між утопією і eскапізмом").
  
  *****************************
  По какому закону будет Христос нас судить, когда настанет этот день? Притча отвечает: по закону Любви, не только по гуманитарной заботе об отвлеченной справедливости к анонимным "бедным", но по конкретной, личной любви к человеку, любому человеку, который по воле Божией встречается на нашем жизненном пути. Это различие очень важно, потому что теперь христиане все больше и больше склонны отождествлять христианскую любовь с политической, экономической и социальной заботой о людях; другими словами, они переходят от заботы об одном человеке и его личной судьбе к заботе об анонимных существах, принадлежащих, например к какому-то классу, национальности и т. д. Мы не говорим, что такого рода забота не нужна. Ясно, что христиане, несущие на себе ответственность гражданскую или профессиональную, должны заботиться, по мере своих возможностей и понимания, о социальной, общественной жизни, справедливой, равной и вообще более гуманной. Бесспорно, все эти понятия происходят от христианских корней и, вероятно, внушены христианством. Но христианская любовь как таковая — это все же другое, и эту разницу надо понять и отстаивать ее, если Церковь должна продолжать свою особую, единственную миссию и не превращаться просто в социальное агентство, каковым она никогда не станет. Христианская любовь — это "невозможная возможность" увидеть Христа в другом человеке, кто бы он ни был; человеке, которого Бог по своему вечному и тайному промыслу решил ввести в мою жизнь, хотя бы на несколько мгновений, не только как повод для "доброго дела" или филантропического упражнения, но как начало вечного общения с Самим Богом. На самом деле любовь и есть та таинственная сила, которая через все внешнее, случайное в другом человеке — его наружность, социальное положение, этническое происхождение, интеллектуальные способности — достигает души, единственного личного корня человеческого существа, частицы Бога в нем. Бог любит каждого человека, потому что Он Один знает бесценное и абсолютное сокровище, душу, человеческую личность, которую Он даровал каждому человеку. Таким образом, христианская любовь становится участием в этом божественном знании и даром божественной любви. Любовь не может быть безличной, потому что любовь есть именно чудесное откровение личности в одном человеке, личного и единственного среди общего и обычного. Это откровение того, что достойно любви в нем, того, что дано ему Богом.
  
  В этом отношении христианская любовь иногда — противоположность социальной деятельности, с которой в настоящее время так часто сами христиане ее отождествляют. Для социального деятеля предмет его любви не личность, но человек, отвлеченная единица, взятая из не менее отвлеченного человечества. Тогда как христианин любит человека, потому что он — личность. Там личность принимается как человек, здесь — человек рассматривается только как личность. Для социального деятеля личность не представляет никакого интереса, он часто приносит ее в жертву "общему интересу". Может показаться, и не без основания, что христианство довольно скептически относится к отвлеченному "человечеству"; но оно изменяет самому себе и совершает смертельный грех всякий раз, когда пренебрегает заботой об отдельной личности и любовью к ней. Подход социального активиста всегда футуристичен; он действует всегда во имя справедливости, порядка, достижения будущего счастья. Христианство мало заботится о загадочном будущем, но всю силу свою направляет на настоящий, решающий момент, когда надо проявить любовь. Оба эти подхода не исключают друг друга, но не должно их смешивать. Без сомнения, христиане несут ответственность по отношению к земной жизни и должны ее на себя взять и исполнить. Деятельность социального активиста принадлежит всецело земной жизни. Но цель христианской любви за пределами земной жизни. Она сама по себе — луч, исходящий из Царства Божьего; она проходит и переходит через все ограничения и условности земного мира, потому что ее движущая сила, как и цель, и завершение — в Боге. И мы знаем, что единственная постоянная и преображающая победа в этом мире, который "во зле лежит", это победа любви. Настоящая и действительная миссия Церкви — напоминать человеку об этой личной любви и о его призвании наполнять грешный мир любовью.
  
  Притча о Страшном Суде говорит о христианской любви. Не каждый из нас призван работать для человечества, но каждый получил дар и благодать любви Христовой. Мы знаем, что все люди нуждаются в этой личной любви, признании их личной, особой души, в которой все творение Божие отражается особым образом. Мы также знаем, что в мире есть больные, голодные, потому что им было отказано в этой личной любви. И в конце концов мы знаем, что, как бы узко и ограниченно в своих возможностях ни было наше собственное существование, каждый из нас несет на себе ответственность за какую-то крошечную частицу Царствия Небесного, именно благодаря тому, что мы обладаем этим даром любви Христовой. Таким образом, мы будем судимы за то, приняли ли мы на себя эту ответственность, проявили ли эту любовь или отказали в ней. Потому что "так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне"... (Мф. 25: 40).
  
  http://www.wco.ru/biblio/books/shmeman4/Main.htm

• 2010.03.11 | Георгій

  Щe (/)

  Молитву, которую предание приписывает одному из великих наставников духовной жизни святому Ефрему Сирину, можно действительно назвать великопостной молитвой, так как она особенно выделяется среди всех песнопений и молитв Поста.
  
  Вот текст этой молитвы:
  
  Господи и Владыко живота моего.
  Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй ми, рабу Твоему.
  Ей, Господи, Царю! Даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего.
  Яко благословен еси во веки веков. Аминь.
  
  Эта молитва читается дважды в конце каждой великопостной службы от понедельника до пятницы (по субботам и воскресениям она не читается, так как богослужения этих двух дней, как мы увидим позже, отличаются от общего великопостного строя). При первом чтении этой молитвы после каждого прошения кладется земной поклон. Потом двенадцать раз про себя читается молитва "Боже, очисти мя, грешного" с поясными поклонами. Затем вновь читается вся молитва, после которой кладется один земной поклон.
  
  Почему эта короткая и простая молитва занимает такое важное место во всем великопостном богослужении? Потому что в ней перечисляются особым, свойственным только этой молитве образом все отрицательные и положительные элементы покаяния и определяется, так сказать, список наших индивидуальных подвигов. Цель этих подвигов прежде всего — освобождение от какого-нибудь основного недуга, направляющего всю нашу жизнь и препятствующего нам вступить на путь обращения к Богу.
  
  Основной недуг — праздность, лень, нерадение, небрежность. Это — та странная лень и пассивность всего нашего существа, что тянут нас всегда вниз, а не поднимают вверх, что постоянно убеждают нас в невозможности, а тому и нежелательности что-либо изменить. Это поистине глубоко вкорененный в нас цинизм, который на каждый духовный призыв отвечает: "Зачем?" — и из-за которого в течение всей нашей жизни мы растрачиваем данные нам духовные силы. Праздность — корень всех грехов, потому что она отравляет духовную энергию у самых ее истоков.
  
  Плод праздности — уныние, в котором все учителя духовной жизни видят величайшую опасность для души. Человек во власти уныния лишен возможности видеть что-либо хорошее или положительное; для него все сводится к отрицанию и пессимизму. Это воистину дьявольская власть над нами, так как дьявол прежде всего лжец. Он лжет человеку о Боге и о мире; он наполняет жизнь тьмою и отрицанием. Уныние — это самоубийство души, потому что, если человек находится во власти уныния, он совершенно неспособен видеть свет и стремиться к нему.
  
  Любоначалие! Любовь к власти. Как ни странно это может показаться, но именно праздность, лень и уныние наполняют нашу жизнь любоначалием. Лень и уныние извращают все наше отношение к жизни, опустошают ее и лишают всякого смысла; они заставляют нас искать возмещения в совершенно неправильном отношении к другим людям. Если моя душа не направлена к Богу, не ставит себе целью вечные ценности, она неизбежно станет эгоистичной, эгоцентричной, а это значит, что все другие существа станут средствами для удовлетворения ее желаний и удовольствия. Если Бог не Господь и Владыка моей жизни, то я сам превращаюсь в своего господина и владыку, становлюсь абсолютным центром моего собственного мира и рассматриваю все с точки зрения моих необходимостей, моих желаний и моего суждения. Любоначалие, таким образом, в корне извращает мое отношение к другим людям, стараясь подчинить их себе. Оно не всегда побуждает нас действительно командовать и властвовать над другими людьми. Оно может выражаться также в равнодушии, презрении, отсутствии интереса, внимания и уважения к другим людям. Дух праздности и безнадежности в этом случае направлен на других; и духовное самоубийство соединяется здесь с духовным убийством.
  
  После всего этого — празднословие. Человек один — среди всех созданных Богом тварей — получил дар речи. Все Святые Отцы видят в этом "отпечаток" образа Божия в человеке, потому что Сам Бог явлен нам как Слово (Ин. 1:1). Но, будучи высшим даром, оно в то же время и наибольшая опасность. Выражая действительно саму сущность человека, его самоисполнение, оно именно благодаря этому может стать средством падения, самоуничтожения, обмана и греха. Слово спасает и убивает; слово вдохновляет и слово отравляет. Правда выражается словом, но и дьявольская ложь пользуется словом. Обладая высшей положительной силой, оно поэтому имеет огромную отрицательную силу. Оно создает положительное и отрицательное. Когда слово отклоняется от своей божественной природы и назначения, оно становится праздным. Оно подкрепляет дух праздности, уныния и любоначалия, и жизнь превращается в сущий ад. Слово становится тогда действительно властью греха.
  
  Покаяние, таким образом, направлено против этих четырех проявлений греха. Это препятствия, которые надо удалить. То только один Бог может это сделать. Поэтому первая часть этой великопостной молитвы — крик из глубины человеческой беспомощности. Затем молитва переходит к положительным целям покаяния; их тоже четыре.
  
  Целомудрие! Если не придавать этому слову, как это часто делают, только его сексуальное, побочное значение, то его надо понимать как положительную противоположность духа праздности. Праздность прежде всего означает рассеяние, разделение, изломанность наших мнений и понятий, нашей энергии, невозможность видеть вещи, как они есть, в их целом. Противоположность праздности и есть именно целостность. Если обычно считают целомудрие добродетелью, противоположной сексуальному развращению, то это происходит только благодаря тому, что изломанность нашего существования нигде так себя не выражает, как в сексуальном разврате, в отчуждении жизни тела от жизни духа, от духовного контроля. Христос восстановил в нас целостность, восстановил настоящую иерархию ценностей, приведя нас обратно к Богу.
  Первый чудесный плод этой целостности или целомудрия — смирение. Мы уже говорили о нем. Оно прежде всего победа правды в нас самих, уничтожение всей той лжи, в которой мы обычно живем. Одни смиренные способны жить по правде, видеть и принимать вещи так, как они есть, и благодаря этому видеть Божие величие, доброту и любовь ко всем. Вот почему сказано, что бог смиренным дает благодать и противится гордым.
  
  За целомудрием и смирением естественно следует терпение. Падший в своей естественной природе человек — нетерпелив, так как, не видя самого себя, он скор на суд и осуждение других. Его понятия обо всем неполные, изломанные, искаженные; он судит обо всем согласно со своими вкусами и со своей точки зрения. Он равнодушен ко всем, кроме как к самому себе, поэтому он хочет, чтобы жизнь для него стала немедленно удачной.
  
  Терпение поистине божественная добродетель. Господь терпелив не потому, что Он снисходительно к нам относится, но потому, что Он видит реально самую глубину вещей, которую мы по своей слепоте не видим и которая открыта Ему. Чем больше мы приближаемся к Богу, тем терпеливее мы становимся, тем более отражаем в себе свойственное одному Богу бережное отношение, уважение к каждому отдельному существу.
  
  Наконец, венец и плод всех добродетелей, всей усилий и подвигов есть любовь, та любовь, которая, как мы уже сказали, может быть дана одним Богом; это тот дар, который является целью всего духовного подготовления и опыта.
  
  Все это сведено воедино в последнем прошении великопостной молитвы, в котором мы просим "видеть свои прегрешения и не осуждать брата своего". В конце концов, перед нами стоит одна опасность — гордыня. Гордость — источник зла, и зло — источник гордости. Недостаточно, однако, видеть свои прегрешения, потому что даже эта кажущаяся добродетель может обратиться в гордость. Писания Святых Отцов полны предостережением против этого вида ложного благочестия, которое на самом деле, под прикрытием смирения и самоосуждения, может привести к дьявольской гордыне. Но когда мы "видим наши грехи" в "не осуждаем брата своего", когда, другими словами, целомудрие, смирение, терпение и любовь соединяются в нас в одно целое, тогда и только тогда главный враг — гордость — уничтожается в нас.
  
  После каждого прошения молитвы мы кладем земной поклон. Не только во время молитвы святого Ефрема Сирина кладут земные поклоны; они составляют отличительную характеристику всего великопостного богослужения. Но в этой молитве значение их раскрывается лучше всего. В долгом и трудном подвиге духовного возрождения церковь не отделяет души от тела. Человек отпал от Бога весь целиком, душой и телом; и весь целиком человек должен быть восстановлен, чтобы вернуться к Богу. Греховное падение состоит именно в победе плоти — животной, иррациональной похоти в нас — над духовной, божественной природой. Но тело прекрасно, тело свято, так свято, что Сам Бог "стал плотью". Спасение и покаяние тогда не презрение к телу, не небрежение им, — но восстановление тела в его настоящем служении как выражения жизни и духа, как храма бесценной человеческой души. Христианский аскетизм — не борьба против тела, но за него. Вот почему весь человек — душой и телом — кается. Тело участвует в молитве души так же, как и душа молится не вне, а в своем теле. Таким образом, земные поклоны, психо-телесный знак покаяния и смирения, поклонения и послушания, являются отличительной чертой великопостного богослужения.
  
  http://www.wco.ru/biblio/books/shmeman4/Main.htm

• 2010.03.15 | Георгій

  Щe (/)

  "... возникает следующий вопрос: если Евхаристия несовместима с Постом, то почему же она совершается по субботам и воскресениям Великого Поста и это не считается нарушением Поста? Здесь как будто есть противоречие в церковных канонах. В то время, как некоторые из них запрещают Пост по воскресениям, другие запрещают нарушать Пост в течение сорока дней. Однако это только кажущееся противоречие, потому что оба правила, которые как бы исключают друг друга, на самом деле говорят о двух разных значениях слова. Понять это особенно важно, так как здесь нам открывается православная философия Поста, существенная для всего нашего духовного подвига.
  
  Действительно, есть два вида или способа Поста, оба укорененные в Священном Писании и Священном Предании. Первый вид может быть назван совершенным Постом, так как он состоит действительно в совершенном воздержании от пищи и пития. Второй вид можно определить как аскетический Пост, так как он состоит главным образом в воздержании от некоторого рода пищи и в уменьшении общего ее количества. Совершенный Пост, по самой своей природе, продолжается недолго, сводится обычно к одному дню или даже части дня. С самого начала христианства Пост рассматривался как приготовление и ожидание, как выражение духовной сосредоточенности на том, что должно совершиться. Физический голод соответствует здесь духовному ожиданию завершения, приготовлению всего человеческого существа, открывающегося приближающейся радости. Поэтому в церковном богослужебном предании мы находим этот совершенный Пост как завершение и вершину приготовления к великому празднику, то есть к личному духовному событию. Такой Пост бывает, например, накануне Рождества, Крещения, наипаче же — как приготовление к духовному пиру за трапезой Христа Спасителя в Его Царстве. Совершенный Пост, более или менее продолжительный, всегда предшествует Евхаристии и является необходимым условием для приступающего к Святому Причащению. Многие люди не понимают этого правила, видят в нем только устарелый обычай и спрашивают себя, почему необходимо приступать к Причастию с пустым желудком. Если рассматривать это правило с точки зрения физической и грубо физиологической, как нечто дисциплинарное, то оно, конечно, теряет свое значение. Поэтому неудивительно, что в Римско-католической Церкви, где духовное понимание Поста давно заменено дисциплинарным, юридическим (как пример: возможность давать "разрешение", освобождать от Поста, как будто Пост нужен Богу, а не человеку), Пост перед Причастием теперь фактически уничтожен. Однако в своем подлинном значении этот совершенный Пост — выражение того ритма, приготовления и завершения, которым живет Церковь, потому что она одновременно ожидает Христа в мире сем и преображения мира сего в Грядущий. Можно прибавить, что в первохристианской Церкви совершенный Пост обозначался словом, взятым из военного словаря; он назывался statio, что обозначает войско в положении военной тревоги и мобилизации. Церковь всегда "на страже", она ждет пришествия Жениха и ожидает его наготове и с радостью. Таким образом, совершенный Пост — это не только Пост членов Церкви, но и Церковь сама как Пост, как ожидание Христа, Который приходит к ней в Евхаристии и Который придет во славе в конце времен.
  
  Совершенно иной духовный смысл второго вида Поста, того, который мы назвали аскетическим. Цель этого Поста — освобождение человека от беззаконной тирании плоти, от подчинения духа телу и его требованиям, которое является трагическим последствием первородного греха, грехопадения человека. Только после продолжительных и терпеливых усилий понимаем мы, что "не хлебом единым жив человек", и восстанавливаем в себе первенствующую роль духа. По самой своей природе это должен быть длительный и усиленный подвиг. Фактор времени очень важен здесь, так как действительно нужно много времени, чтобы с корнем вырвать и исцелить обычную и общую болезнь, которую люди стали считать своим нормальным состоянием. Наука аскетического Поста, доведенная до совершенства в монашеской традиции, была принята всей Церковью. Здесь мы видим примененные к человеку слова Христа, сказавшего, что силы адовы, порабощающие человека, могут быть побеждены только молитвою и Постом. Это Пост, основанный на примере Самого Христа, постившегося сорок дней и затем встретившегося лицом к лицу с сатаной; в этой встрече неспровержена была покорность человека только хлебу, и таким образом положено было начало духовного освобождения человека. Церковь выделила для такого аскетического Поста четыре периода: Великий Пост перед Пасхой, Рождественский — перед Рождеством, Петровский — перед праздником святых апостолов Петра и Павла и Успенский — перед Успением Божией Матери. Четыре раза в год Церковь зовет нас очиститься и освободиться от порабощения телу святым лечением Поста, и каждый раз успех этого лечения зависит от некоторых основных правил, главное из которых — непрерывность и продолжительность Поста.
  
  Различие этих двух видов Поста должно помочь нам понять кажущееся противоречие канонов, определяющих порядок Поста. Устав, запрещающий Пост по воскресеньям, буквально означает то, что нарушает Пост совершение Евхаристии, которая сама и есть завершение Поста, его цель и его окончание. Это означает, что воскресение, день Господень, вне Поста, поскольку он как бы и вне времени. Другими словами, это означает, что воскресение как день Царства Небесного не принадлежит тому времени, смысл которого как странствия и выражает Пост; воскресение, таким образом, остается днем не Поста, а духовной радости.
  
  Но, нарушая совершенный Пост, Евхаристия не нарушает аскетического Поста, который, как мы уже объяснили, требует постоянного подвига. Это означает, что Великим Постом и по воскресениям пища остается постной. Точнее говоря, мясо и молочная пища запрещены только благодаря психосоматическому характеру аскетического Поста, ибо Церковь знает, что, если нужно покорить духу тело, оно должно быть подвергнуто терпеливому и долгому воздержанию. В России монахи, например, никогда не едят мяса; но это не значит, что они постятся на Пасху и в другие великие праздники. Можно сказать, что в некоторой степени аскетический Пост присущ христианской жизни, а христиане должны его соблюдать. Но люди, считающие — увы, так часто, — что на Пасху почти необходимо предаваться объедению и пить свыше меры, превращают настоящий дух Пасхи в печальную и уродливую карикатуру. Действительно трагично, что в некоторых церквах люди на Пасху не хотят приступать к Причастию, принимая прекрасные слова поучения святого Иоанна Златоуста: "Трапеза исполнена, насладитеся вси. Телец упитанный, никтоже да изыдет алчай" (по-русски: "Стол изобилует яствами, наслаждайтесь все. Телец (теленок) откормлен; пусть никто не уйдет отсюда голодным"), — вероятно, как буквальное описание пасхального стола. Праздник Пасхи — духовная реальность, и для того, чтобы ощутить и правильно пережить ее, требуется столько же трезвости, сколько и духовной сосредоточенности Поста.
  
  Надо понять, что нет противоречия в том, что Церковь настаивает на воздержании от скоромной пищи по воскресным дням Великого Поста и в то же время осуждает Пост в дни Евхаристии. Ибо только следуя обоим этим правилам, исполняя все правила приготовления к Евхаристии и не ослабляя подвига "душеспасительной четыредесятницы" (сорока дней Поста), мы можем действительно достигнуть духовной цели Великого Поста.
  
  Все вышесказанное привело нас теперь к тому особому месту, которое занимает в Великом Посту Литургия Преждеосвященных Даров.
  
  ... Первая и главная характеристика Литургии Преждеосвященных Даров — это вечернее богослужение. (...) Великим Постом, следуя церковному уставу, по средам и пятницам полагается полное воздержание от пищи до захода солнца. Поэтому именно эти дни Великого Поста выбраны для причащения, которое, как. мы уже сказали, является главным оружием в великопостной духовной борьбе. Эти дни особенно напряженного физического и духовного подвига освящены ожиданием причащения Тела и Крови Христовых, и это ожидание поддерживает нас в нашем подвиге, как духовном, так и физическом; цель этого подвига становится радостью ожидания вечернего причащения: "Возведу очи мои к горам, откуда придет помощь" (псалом 120).
  
  Каким серьезным и важным становится день, который я должен провести в обычных занятиях, но который весь проходит во свете приближающейся встречи с Христом; как все то обычное и незначительное, заполняющее мое ежедневное существование, то, к чему я привык и на что не обращаю никакого внимания, приобретает новое значение. Всякое слово, сказанное мной, всякое действие, всякая мысль, приходящая мне в голову, становятся важными, единственными, непреложными; они либо по существу связаны с ожиданием Христа, либо противоречат ему. Само время, которое мы обычно так легко тратим, приобретает свое настоящее значение как время либо спасения, либо погибели. Вся наша жизнь становится тем, чем она стала после пришествия Христа на землю: вознесением к Нему или уходом от Него во тьму и погибель.
  
  Действительно, нигде лучше и полнее не раскрывается значение Поста, как в эти дни вечернего причащения, значение не только Великого Поста, но и всей Церкви и христианской жизни в целом. Во Христе вся жизнь, время, история, сам космос стали ожиданием, приготовлением, надеждой, вознесением. Христос уже пришел, но Царство Его еще впереди! На земле, "в мире сем", мы можем только предвкушать славу и радость Царства Небесного; однако в Церкви мы покидаем мир сей и духовно встречаемся со Христом за Его трапезой, созерцая в тайниках свое сердца Его нетварный свет и славу. Это предвкушение, однако, дается нам для того, чтобы мы, возлюбив Царство Божие, чаяли совершеннейшего общения с Богом в грядущем "невечернем дне". И каждый раз, как бы в предварении вкусив "мира и. радости Царства Небесного", мы возвращаемся в земную жизнь, и опять перед нами длинный, узкий и трудный путь. Из праздника мы возвращаемся в жизнь Поста, в жизнь приготовления и ожидания. Мы чаем вечера этой земной жизни, когда мы сделаемся участниками "света тихого, святой славы бессмертного Отца Небесного" — начала, которому не будет конца.
  
  http://www.wco.ru/biblio/books/shmeman4/Main.htm

• 2010.03.15 | Георгій

  Щe (/)

  ... Пощение или воздержание от пищи не является исключительно христианской практикой. Оно существовало и до сих пор существует в других религиях и даже вне религии, как, например, в специальной терапевтике. Теперь люди постятся (или воздерживаются) по самым различным причинам, включая иногда политические. Поэтому важно разобраться в специфически христианском значении Поста. Это значение раскрывается нам прежде всего через внутреннюю связь между двумя событиями, о которых рассказано в Библии: об одном — в начале Ветхого Завета, о другом — в начале Нового Завета. Первое событие: Адам "нарушил пост" в раю, он съел запрещенный плод — так открывается нам первородный грех. Христос, Новый Адам, — это второе событие — начинает свое служение Постом. Адам был искушаем и не выдержал искушения. Христос был искушаем и победил искушение. Следствием падения Адама было изгнание из рая и смерть. Плоды победы Христа — уничтожение смерти и наше возвращение в рай. Недостаток места лишает нас возможности подробно объяснить значение этого параллелизма. Однако даже из сказанного должно стать ясно, что Пост является чем-то решающим. Это не просто обязательство, обычай; Пост связан с самой тайной жизни и смерти, спасения и погибели.
  
  Согласно православному учению, грех — это не только нарушение какого-либо правила, требующее наказания, это всегда искажение данной нам Богом жизни. Вот почему история первородного греха изображена как поступок, связанный с едой. Пища необходима живому организму, ибо она поддерживает в нас жизнь. Но здесь-то и встает главный вопрос: что значит быть живым, что означает сама жизнь? В настоящее время это слово рассматривается главным образом в своем биологическом значении: жизнь есть именно то, что всецело зависит от пищи и вообще от физической стороны всего живого. Но в свете Священного Писания и христианского предания эта жизнь, оканчивающаяся смертью, отождествляется со смертью, поскольку начало смерти всегда присутствует и действует в ней. Мы знаем, что Бог смерти не сотворил. Он Податель Жизни. Каким же образом жизнь стала смертной? Почему смерть, одна только смерть есть абсолютное условие всего существующего? Церковь отвечает: потому что человек отверг ту жизнь, которую предложил и дал ему Бог, и предпочел жизнь, зависящую не от Бога, но от "хлеба единого". Он не только не послушался Бога, за что и был наказан, но изменил само отношение между собой и миром. Без сомнения, мир был дан человеку как пища, как средство жизни; но в то же время жизнь должна быть общением с Богом; она не только должна была иметь в Нем свое завершение, но и свою совершенную полноту: "В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков" (Ин. 1: 4). Мир и пища были созданы, чтобы посредством их человек имел общение с Богом, и только пища, принятая ради Бога, могла быть животворной. Сама по себе пища не имеет в себе жизни и не может ее воспроизводить. Один Бог имеет жизнь и Сам есть жизнь. В самой пище начало жизни — Бог, а не калории. Таким образом, есть, то есть быть живым существом, знать Бога и быть в общении с Ним — все это одна и та же реальность. И безмерная трагедия Адама в том и состоит, что он воспринял пищу как "жизнь в себе". Больше того, он вкусил ее, скрываясь от Бога, вне Его и для того, чтобы быть независимым от Него. И сделал он это, потому что поверил, что пища имеет жизнь сама по себе и что, вкушая от этой пищи, он может сам стать, как Бог, то есть иметь жизнь в самом себе. Проще сказать: он поверил в пищу, тогда как единственный предмет веры, доверия, уверенности — Бог и только Бог. Земной мир, пища сделались его богами, источником и началом его жизни. Он стал их рабом. Адам по-еврейски значит "человек". Это мое имя, наше общее имя. И человек все еще Адам, все еще раб пищи. Он может уверять, что он верит в Бога, но для него Бог — уже не его жизнь не пища, не всеобъемлющее содержание его существования. Он может уверять, что он получает жизнь от Бога, но он не живет в Боге и для Бога. Его знание, его опыт, его самоуверенность построены все на том же принципе: "хлебом единым". Мы едим, чтобы жить, но мы не живем в Боге. Изо всех грехов это самый большой грех. И этим грехом наша жизнь приговорена к смерти.
  
  Христос — Новый Адам. Он пришел для того, чтобы уничтожить болезнь, вселенную Адамом в жизнь, чтобы восстановить человека для настоящей жизни, и поэтому Он тоже начинает свое земное служение с Поста. "...Постившись сорок дней и сорок ночей (Он) напоследок взалкал" (Мф. 4: 3). Голод — это то состояние, когда мы сознаем нашу зависимость от чего-то, когда нам срочно, насущно нужна пища, — что и доказывает, что нет в нас самосущной жизни. Это тот предел, за которым я или умираю от голода, или, насытив свое тело, сознаю вновь, что живу. Другими словами, это тот момент, когда перед нами встает ультимативный вопрос: от чего зависит моя жизнь? И так как вопрос это не отвлеченный, так как сама жизнь моего тела зависит от его решения, момент этот оказывается и искушением. Сатана пришел к Адаму в раю; он пришел к Христу в пустыне. Два голодных человека услыхали его слова: ешь, потому что твой голод показывает, что ты всецело зависишь от пищи, что твоя жизнь в пище. И Адам поверил и стал есть;
  
  Христос отверг это искушение и сказал: не хлебом единым будет жив человек, но Богом. Он отверг эту всемирную ложь, которую Сатана внушил всему миру, сделав ее не поддающейся обсуждению, очевидной истиной, основой всего человеческого мировоззрения, основой науки, медицины и, может быть, даже религии. Отвергнув эту ложь, Христос восстановил верное соотношение между пищей, жизнью и Богом, то соотношение, которое нарушил Адам и которое мы все еще нарушаем каждый день.
  
  Что же тогда означает Пост для нас, христиан? Это участие в постном опыте Самого Христа, которым он освободил нас от совершенной зависимости от пищи, материи и мира. Но освобождение наше ни в коем случае не может быть полным. Мы живем еще в падшем мире, в мире Ветхого Адама, и, составляя часть этого мира, мы все еще зависим от пищи. Но так как смерть, через которую все мы должны пройти, побеждена Смертью Христовой и стала переходом в жизнь, пища, которую мы вкушаем, и жизнь, которую эта пища поддерживает, может стать жизнь в Боге и для Бога. Часть нашей пищи уже стала "пищей бессмертия" — Телом и Кровью Самого Христа. Но даже ежедневный "насущный хлеб", который мы получаем от Бога, может в этой жизни, в этом мире быть тем, что поддерживает и укрепляет наше общение с Богом, а не отдаляет нас от Него. Однако только Пост может осуществить это преобразование, дать нам существенное доказательство того, что наша зависимость от пищи и материи не окончательна, не абсолютна и что в соединении с молитвой, благодатью и служением Богу эта зависимость сама может стать духовной. Все это означает, что понятый по-настоящему, в истинном своем значении Пост есть единственное средство восстановления в человеке его подлинной природы. Это не теоретический, а практический и реальный вызов великому Лжецу, убедившему нас в том, что мы зависим от одного хлеба, и построившему все человеческое знание, науку и существование на этой лжи. Пост изобличает эту ложь. В высшей степени знаменательно, что Христос встретил Сатану в то время, когда Он постился, и что позднее Он сказал, что победить Сатану можно "только молитвою и постом". Пост — настоящая борьба против дьявола, это вызов всеобъемлющему закону, делающему дьявола "князем мира сего". Если человек голоден, но понимает, что он действительно может не зависеть от этого голода, не погибнуть от него, а, наоборот, обратить его в источник духовной власти и победы, тогда ничего не останется от той великой лжи, в которой мы живем со времен Адама.
  
  Как далеко ушли мы от нашего обычного понимания Поста как простой перемены диеты, от рассуждений о том, что разрешается Постом и что запрещено, от всего этого поверхностного лицемерия! Ибо, в конечном счете, Пост состоит в одном: в том, что испытать голод, алкать, и это значит — достичь предела той жизни в нас, что зависит всецело от пищи, и, взалкав, открыть, что эта зависимость не есть последняя истина в человеке, что сам голод есть прежде всего духовное состояние и что на последней глубине своей он есть алкание Бога. В ранней Церкви Пост означал совершенное воздержание от пищи, то есть состояние голода, доводящее тело до крайнего предела. Но именно здесь мы понимаем, что Пост как физическое лишение пищи совершенно бесполезен без его второй, духовной, стороны. "Постом и молитвою" — это значит, что без соответствующего духовного усилия, без укрепления себя Божественной Реальностью, без сознания своей совершенной зависимости от Бога и только от Бога физический Пост станет на самом деле самоубийством. Если дьявол искушал Самого Христа, когда Он постился и испытал голод, то у нас нет никакой возможности избежать искушения. Физический пост, как он ни важен, становится не только бессмысленным, но действительно опасным, если он не соединен с духовным усилием, молитвой, мыслью, сосредоточенной в Боге. Пост — искусство, которым в совершенстве владели святые; было бы опасно и самонадеянно с нашей стороны пытаться овладеть этим искусством без духовного рассуждения, без должной осторожности. Все великопостное богослужение постоянно напоминает нам о трудности, препятствиях и искушениях, которые встают перед тем, кто рассчитывает на собственные силы, а не на Бога.
  
  Вот почему нам необходимо духовная подготовка для постного подвига. Она состоит в том, чтобы, во-первых, просить помощи Божией, а, во-вторых, в том, чтобы весь наш постный подвиг был сосредоточен на Боге, устремлен к Нему. Мы должны поститься ради Бога. Мы должны ощутить Его присутствие в нашем теле, которое становится Его храмом. Поэтому и к телу, и к еде, ко всему образу жизни нашей мы должны относиться с религиозным уважением. Всего этого надо достичь еще до начала Поста, чтобы к началу самого Поста мы были духовно вооружены, предвидя духовную борьбу и победу.
  
  И вот наступает сам Пост. Согласно тому, что было сказано выше, его надо исполнять на двух уровнях: на уровне, во-первых, аскетического поста; а во-вторых, — совершенного. Аскетический Пост состоит в сильном сокращении пищи, так, чтобы постоянное состояние некоторого голода переживалось нами как память о Боге и поддерживало постоянно усилие хранить эту память. Всякий, кто исполнял такой Пост, хотя бы немного, знает, что этот аскетический Пост, вместо того чтобы ослаблять, создает в нас известную легкость, собранность, трезвость, радость и чистоту. Пища принимается действительно как Божий дар. Мы постоянно направлены в тот внутренний мир, который необходимо сам питает нас. Мы не будем обсуждать здесь количество и качество пищи, распределение ее в течение дня во все время аскетического Поста; все это зависит от наших индивидуальных возможностей, от условий нашей жизни. Но принцип ясен: это постоянное состояние полуголода, "отрицательная" природа которого преображается молитвой, памятью о Боге, вниманием и сосредоточенностью в положительную силу. Продолжительность же совершенного Поста необходимо ограничивать соответственно с Евхаристией, к которой он нас готовит. В настоящих условиях нашей жизни это прежде всего день перед совершением Литургии Преждеосвященных Даров. Постимся ли мы с раннего утра или только с полудня, главная цель этого Поста — пронести этот день в ожидании, надежде, "алчущи" насытиться Самим Господом. Это духовная сосредоточенность на ожидаемом, на том даре, который мы должны получить, ради которого мы готовы отказаться от всех других даров.
  
  Но и после всего сказанного следует помнить, что, сколько бы ни был ограничен наш Пост, если это настоящий Пост, он поведет к искушению, к слабости, к сомнениям и к раздражительности. Иными словами, ,он будет борьбой, в которой мы, вероятно, не раз будем побеждены. Но если Пост наш по существу своему настоящий, то тут и обнаруживается наша жизнь во Христе, жизнь борьбы и подвига. Вера, не победившая сомнений и искушений, редко бывает настоящей верой. Возрастание в христианской жизни, увы невозможно без горького опыта ошибок и падений. Как часто люди начинают поститься с энтузиазмом, но отпадают после первой неудачи. Я сказал бы, что настоящее испытание веры наступает после первого падения. Если после такой неудачи, уступив своему голоду и страстям, мы начинаем все снова, не обращая внимания на то, сколько ошибок мы совершили, то рано или поздно наш Пост принесет духовные плоды. Между святостью и цинизмом разочарования находится великая и божественная добродетель терпения — прежде всего терпения по отношению к самому себе. Не существует сокращенных путей к святости, мы должны заплатить полную цену за каждый шаг, за каждую ступень. Поэтому лучше и безопаснее начинать с минимума — только слегка выше наших естественных возможностей — и мало-помалу усиливать Пост, чем сразу в начале поста вознестись слишком высоко и затем разбиться, падая назад на землю.
  
  Итак, от символического и номинального Поста мы должны вернуться к настоящему Посту. Путь он будет ограниченный и скромный, но зато последовательный и серьезный. Надо честно оценить свои духовные и физические возможности и способности и действовать соответственно с ними, не забывая в то же время, что, постясь, надо не страшиться своих ограниченных способностей, а видеть в своей жизни божественное доказательство того, что невозможное для человека — возможно Богу.
  
  http://www.wco.ru/biblio/books/shmeman4/Main.htm

• 2010.03.15 | Георгій

  Підсумки (/)

  Мы не живем в православном обществе, и поэтому общественная жизнь в наши дни не может создать великопостной атмосферы. Мир, окружающий нас, мир, к которому мы принадлежим, не меняется Великим Постом. Поэтому от нас требуется новое усилие, необходимо еще раз обдумать религиозную связь между внешней и внутренней жизнью. Духовная традиция секуляризма, обмирщенности нашей цивилизации в том, что они вталкивают нас в подлинную религиозную шизофрению: деление жизни на две части — религиозную и светскую, без какой-либо связи между ними. Поэтому для замены внешних символов и напоминаний в наши дни требуется особенное духовное усилие. Схематически это усилие можно рассматривать, во-первых, по отношению к нашей домашней жизни и, во-вторых, по отношению к жизни нашей вне дома.
  
  В православном мировоззрении домашняя жизнь, семья составляют основу христианской жизни, применение христианских принципов в ежедневной жизни. Основы христианского мировоззрения закладываются в нас именно дома, в быте и духе семейной жизни. Не в школе, даже не в церкви, а в семье образуется то мировоззрение, которое вначале может быть даже бессознательным, но, в конце концов, становится решающим фактором всей нашей жизни. Старец Зосима в "Братьях Карамазовых" Достоевского говорит: "...ибо нет драгоценнее воспоминаний у человека, как от первого детства". Этими воспоминаниями спасен человек на всю жизнь. Очень важно, что говорит он это, вспоминая, как мать водила его к Литургии Преждеосвященных Даров, вспоминая красоту этой службы, неподражаемую красоту великопостного напева "Да исправится молитва моя, яко кадило перед Тобою...". В наших церковных школах проводится теперь замечательная работе по религиозному образованию детей; но она очень мало что может сделать без домашней, семейной основы этого образования. Что же должно и может быть сделано Великим Постом в домашней, семейной жизни? Так как невозможно сказать сразу обо всем, что случается в семье, я остановлюсь на одном пункте.
  
  Без всякого сомнения, все согласятся с тем, что семейный образ жизни радикально изменился под влиянием радио и телевидения. Наша жизнь переполнена информацией о событиях в мире. Не нужно никуда аыходить или выезжать, чтобы знать, что делается на свете. Весь мир постоянно в пределах нашего достижения. И мало-помалу элементарный опыт внутренней жизни, красота этого мира просто исчезает из современной культуры. А если не телевидение, то музыка: музыка перестала быть тем, что слушаешь; она превратилась в какой-то музыкальный фон разговоров, чтения, занятий и т. д. Эта постоянная необходимость в музыке изобличает неспособность современного человека наслаждаться тишиной, воспринимать ее не как что-то отрицательное, как отсутствие чего-то, но именно как условие для всякого настоящего присутствия. Если христиане прежних времен жили по большей части в мире тишины и молчания, дававших им возможность полностью сосредоточиться на внутренней жизни, то современные христиане должны делать особые усилия, чтобы получить хотя бы существенно нужное молчание и тишину, необходимые для соприкосновения с высшей реальностью. Таким образом, проблема радио и телевидения в течение Великого Поста — это не побочный вопрос, а в некотором смысле вопрос духовной жизни и смерти. Надо понять, что невозможно делить нашу жизнь между великопостной светлой печалью и переживанием модного фильма или спектакля. Эти два переживания несовместимы, и одно из них окончательно уничтожает другое. Однако очень вероятно, что последний модный фильм скорее одевает светлую печаль; обратное может произойти только с приложением особых усилий. Поэтому первый великопостный обычай, который можно предложить, — это решительное прекращение слушанья радио и телевидения Великим Постом. В данном случае мы не смеем предложить совершенный Пост, но хотя бы аскетический, который, как мы уже говорили, прежде всего означает перемену "диеты" и воздержание. Например, ничего нет дурного в том, чтобы продолжать следить за передачей информации или серьезной программой, обогащающей нас духовно и интеллектуально. Но что должно быть прекращено Постом — это прикованность к телевизору, растительное существование человека, прикованного к экрану, пассивно поглощающего все, что ему показывают. Когда я был ребенком (это было до появления телевидения), моя мать обычно запирала рояль на первой, четвертой и седьмой неделе Великого Поста. Это сохранилось в моей памяти ярче, чем длинные великопостные богослужения, и даже теперь, если я слышу музыку, передающуюся по радио Постом, это оскорбляет меня почти как кощунство. Это личное воспоминание служит только иллюстрацией того, какое впечатление производит в детской душе внешнее решение, сознательно принятое взрослыми. Речь здесь идет не просто об отдельном обычае или правиле, но о живом опыте, оберегающем время Великого Поста, о котором надо все время помнить, чтобы не потерять, не исказить, не нарушить его. Но здесь, так же, как и при употреблении постной пищи, одно воздержание недостаточно: оно должно иметь свой положительный противовес.
  
  Тишина, созданная отсутствием светского шума, нарушаемая только допустимой передачей новостей, должна быть заполнена положительным содержанием. Душа наша питается молитвой, но разум тоже нуждается в пище; именно разум современного человека подвержен непрестанной долбежке телевизора, радио, газет, иллюстрированных журналов и тому подобное. Мы предлагаем добавить умственное усилие к чисто духовному. Мы пренебрегаем столькими шедеврами, столькими замечательными плодами человеческой мысли, воображения и творчества только потому, что гораздо легче и проще, вернувшись с работы домой, уставши физически и умственно, включить телевизор или погрузиться в совершенную пустоту иллюстрированного журнала. Было бы хорошо заранее наметить для себя программу для Великого Поста. Составить заранее список полезных книг, которые надо было бы прочитать. Нет необходимости, чтобы все эти книги были религиозного содержания. Не все люди призваны быть богословами. Но в лучших произведениях литературы заложено столько богословских мыслей, а все, что обогащает наш разум, всякий плод настоящего творчества благословляется Церковью и, правильно воспринимаемое, приобретает духовную ценность. В предыдущей главе я говорил о том, что четвертое и пятое воскресенья Поста посвящены памяти двух великих учителей христианской духовной жизни: святого Иоанна Лествичника и преподобной Марии Египетской. Надо понять, что в образе этих двух святых Церковь явно указывает нам, что Постом она ждет от нас обогащения нашего духовного и умственного внутреннего мира. Чтение и духовное размышление могут помочь нам обрести этот внутренний мир и его радость. Современный секулярный мир не дает нам вкусить этой радости, настоящего призвания человека, проявляющегося во внутреннем, а не во внешнем мире; но без этой радости, без понимания Великого Поста как пути в глубину нашего человеческого существа Великий Пост теряет свое значение.
  
  Кроме того, какое значение мог бы иметь Великий Пост в течение долгих часов, проводимых вне дома, во время наших разъездов, когда мы сидим за своим столом на работе, занимаемся исполнением профессиональных обязанностей, встречаемся с коллегами или друзьями? Тут нельзя дать никакого определенного рецепта, но можно привести некоторые общие соображения и рассуждения. Во-первых, Великий Пост — лучшее время, чтобы рассмотреть и взвесить невероятно поверхностный характер нашего отношения к людям, к вещам, к работе. "Относиться ко всему с улыбкой", "не принимать слишком близко к сердцу" — вот советы, ставшие на самом деле заповедями, которым мы радостно подчиняемся, а означают они: не связывайте себя, не расспрашивайте, не углубляйте своих отношений с людьми; соблюдайте правила игры, которые состоят в соединении дружественных отношений с людьми и полного к ним равнодушия; думайте обо всем с точки зрения материальной выгоды, прибыли, повышения; другими словами, будьте частью того мира, который постоянно употребляет великие слова "мир", "ответственность", "осторожность" т. д., а на самом деле следует материалистическому принципу, по которому человек оценивается соответственно его заработку. Великий Пост — время искания смысла: смысла моей профессиональной жизни с точки зрения призвания; смысла моих отношений с другими людьми; смысла дружбы; смысла моей ответственности в жизни. Нет ни работы, ни призвания, которые хотя бы понемногу не могли быть преображены, не с точки зрения большей производительности или лучшей организации, но с точки зрения человеческой ценности. Необходимо стараться углубить все наши человеческие отношения, потому что мы — свободные люди, которые стали (часто сами того не сознавая) рабами систем, постепенно уничтожающих все человеческое в мире. И если наша вера имеет какое-либо значение, она должна быть соотнесена с жизнью во всех ее сложностях. Множество людей думает, что необходимые перемены происходят в зависимости от революций, внешних перемен в условиях жизни. Но мы, христиане, должны доказать, что на самом деле все вытекает изнутри - от веры и жизни по вере. Церковь, когда она вошла в греко-римский мир, не призывала к революции, указывая на рабство. Но рабство стало невозможным под влиянием веры и новой оценки человека и всей жизни. Один святой, — а здесь святой означает просто человека, относящегося серьезно к своей вере, — больше может сделать, чтобы изменить мир к лучшему, чем тысяча напечатанных программ. Святой человек — единственный настоящий революционер в этом мире.
  
  Прибавим еще одно последнее замечание: Великий Пост — это время, когда надо особенно следить за всем тем, что мы говорим. Мир наш неимоверно многоречив, мы постоянно утопаем в словах, которые утратили свое значение, а, следовательно, и свою силу. Христианство являет нам священное значение слова — этого воистину божественного дара. Наше слово обладает огромной силой, либо положительной, либо отрицательной. Поэтому мы будем судимы и за наши слова: "Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься" (Мф. 12: 36-37). Если мы обдумываем и взвешиваем наши слова, мы вновь осознаем их глубокий и священный смысл и понимаем, что иногда невинная шутка, необдуманно сказанная, может привести к самым бедственным результатам, может стать последней каплей, переполнившей чашу отчаяния человека и толкнувшей его на худшее. Но слово может быть и свидетельством. Случайный разговор через стол со своим коллегой может иногда лучше передать ему верный взгляд на жизнь, на других людей, на работу, чем формальная исповедь. Слово может заронить в душу возможность другого подхода к жизни, желание познания. Мы действительно не представляем себе, как мы постоянно влияем друг на друга словами, всем строем своей личности. И, в конце концов, люди обращаются к Богу не потому, что кто-то смог дать им блестящие объяснения, но потому, что они увидели в Нем тот свет, ту радость и глубину, ту серьезность и любовь, которые одни обнаруживают присутствие и силу Божию в мире.
  
  Таким образом, Великий Пост, как говорили в самом начале, это время, когда человек как бы вновь приобретает веру, но также и жизнь в ее божественном значении, в ее священной глубине. Воздерживаясь от пищи, мы вновь узнаем ее вкус и научаемся получать ее от Бога с радостью и благодарностью. Сокращая развлечения, слушание музыки, ненужные разговоры и поверхностные рассуждения, мы вновь понимаем величайшую ценность отношений с человеком, с человеческой работой и с искусством. И понимаем мы все это, потому что мы просто снова поняли Самого Бога, потому что мы вернулись к Нему и в Нем ко всему тому, что Он дал по Своей бесконечной любви и милосердию.
  
  И вот почему в Пасхальную ночь мы поем:
  
  Ныне вся исполнишася света,
  Небо же и зелия и преисподняя;
  Да празднует убо вся тварь восстание Христово,
  В нем же утверждается...
  
  Не лиши нас этой надежды, Человеколюбче!
  
  http://www.wco.ru/biblio/books/shmeman4/Main.htm

• 2010.03.16 | Георгій

  Гілку відкрито для комeнтарів, - тільки, звичайно, "on topic"...

  Feedback on the subject matter of the book most welcome, особливо від людeй воцeрковлeних. Оффтопік будe видалятися!