Відповіді

• 2009.10.13 | stryjko_bojko

  Скифы в Афинах{\}

  Скифы в Афинах
  Э.Д.Фролов
  http://www.centant.pu.ru/centrum/publik/frolov/frol0201.htm
  
  Вестник Древней Истории, 1998, №1. С.135-152.
  
  Полицейская служба в демократическом полисе: скифы в Афинах // Парадоксы истории - парадоксы античности. СПб., 2004. С. 195-220.
  
  Одной из важнейших черт античной цивилизации, наряду с гражданским строем собственного общества и рабством иноплеменников, было непрерывное интенсивное взаимодействие с окружающим миром, с варварской периферией. Само становление классической цивилизации городских гражданских общин свершилось впервые в Греции в архаический период (VIII-VI вв. до н.э.) в значительной степени за счет этой периферии. В рамках так называемой Великой колонизации греки выводом в дочерние поселения собственного избыточного населения решили труднейшую социально-экономическую проблему, порожденную общей диспропорцией между все умножающимся количеством населения и фондом пригодной для обработки земли, усугубленную, вдобавок, неравномерным распределением собственности. Одновременно с этим колониальным внедрением в земли варварской периферии они, прямым захватом или неэквивалентным обменом, доставили своим городам необходимые продукты и сырье, а также дешевую рабочую силу - рабов. Можно сказать, что античный мир возрос, а затем и продолжал свое существование на основе самой бесцеремонной эксплуатации варварской периферии.
  
  Однако, верное по своей главной сути, это положение не должно исключать и более широкого взгляда на отношения античности с миром варваров как на своего рода взаимодействие, в котором варвары выступали не только как объект эксплуатации, но и как - в известных пределах - контрагент, со своей стороны проявлявший интерес к греко-римскому миру, впитывавший некоторые элементы античной культуры, более того, проникавший в систему этого мира и даже влиявший на отдельные стороны его жизни.
  
  При этом речь идет не только о таких, по-своему, высококультурных народах, как египтяне, финикийцы или евреи на Востоке и кельты на Западе, но и о более отдаленных и более примитивных скифах. С последними античность обычно связывала представления о наиболее варварском быте (ср., к примеру, распространенное мнение - своего рода locus communis - об особенном пьянстве скифов), практическом отсутствии социальной, политической и интеллектуальной культуры и соответственной жестокости и неукротимости при военных столкновениях. Однако та же античность знала и о более или менее плодотворных попытках приобщения по крайней мере отдельных представителей скифской знати к культуре и образу жизни эллинов - полулегендарного Анахарсиса в VI, вполне исторического Скила в V и хорошо известных строителей Скифского государства в Крыму Скилура и Палака во II в. до н.э.
  
  Особенно интересно в этом плане присмотреться к взаимоотношениям, существовавшим между скифами и признанным центром политической и культурной жизни греков - Афинами. При этом мы имеем в виду не столько внешнюю историю, - ибо об отношениях Афин со Скифией на государственном уровне, и в частности о попытках прямого вторжения афинян в скифские земли, нам практически ничего не известно, - сколько внутреннюю жизнь одного из ведущих полисов Эллады. Оказывается, при ближайшем рассмотрении, что скифский элемент играл в жизни афинского общества и государства весьма заметную роль, вполне заслуживающую специального изучения. Занятие это может оказаться тем более увлекательным, что с явлением скифов в афинской жизни связан ряд спорных вопросов или даже прямых загадок, способных дополнительно стимулировать интерес исследователя.
  
  В самом деле, следы присутствия скифского элемента в Афинах отчетливо обнаруживаются уже в архаический период. Материал доставляет археология: это - многочисленные афинские черно- и краснофигурные вазы времени поздней архаики или ранней классики, одним из мотивов росписи которых является изображение скифского стрелка из лука. Первым примером может служить знаменитая ваза Франсуа - чернофигурный кратер работы Эрготима и Клития (около 570 г. до н.э.), украшенный несколькими поясами изображений на темы сказаний об Ахилле и Тесее.1 На верхнем поясе, в сцене охоты на Калидонского вепря, наряду с другими воинами изображены три лучника в характерных "скифских" остроконечных шапках, с приписанными рядом именами Eujruvmaco", Kimmevrio" и Tovxami", из которых первое - чисто греческое, но два других - варварские, определенного, так сказать, скифо-киммерийского извода. И вооружение, и головные уборы, и эти имена лучников, изображенных на вазе Франсуа, выдают известную осведомленность художника, который мог опираться не только на весьма еще смутные представления героического эпоса (ср. упоминания у Гомера о киммерийцах [Od., XI, 14] и обычно отождествляемых со скифами гиппемолгах [Il., XIII, 5-6]), но и на более конкретное историческое предание о вторжениях не в столь уж давнее время (в VII в. до н.э.) северо-восточных номадов - киммерийцев и скифов - в заселенные греками земли Западной Малой Азии (ср.: Callin., fr.3 Diehl3).
  
  Если, как бы то ни было, изображения на вазе Франсуа в целом выдают ориентацию на древнюю ионийскую традицию, то позднейшие (от последней трети VI в. до н.э.) аналогичные рисунки на чернофигурных вазах, представляющие так называемых скифских лучников, ориентируются, как кажется, на современную художникам реальность, откуда они черпают необходимые им типы воинов и детали их вооружения и костюма. Без труда можно подобрать целый ряд таких рисунков, где, независимо от сюжета, представлен один и тот же тип стрелка из лука, в полном уже (в отличие от вазы Франсуа) характерном скифском облачении: в остроконечной шапке, в коротком полукафтане и длинных штанах, плотно облегающих тело и нередко расшитых каким-либо орнаментом, с колчаном на левом боку, с луком, а иногда и топориком (savgari") в руках. Перечислим некоторые, наиболее эффектные из этих изображений (подборка сделана нами по известным пособиям Дж.Бордмена с добавлениями по специальной статье А.Плассара):2
  - на чаше (художник Амасис): стойло с конями, над крайним левым конем - маленькая фигурка скифского стрелка, натягивающего лук (Boardman, ABV, il.83);
  - на амфоре (художник Антимен): отправление двух воинов-гоплитов на войну, со сценой экстиспиция (рассматривания внутренностей жертвенного животного), слева - мальчик с печенью закланного животного, справа - скифский стрелок (Boardman, ABV, il.187);
  - на амфоре: Диомед и Гектор, обозначенные соответствующими надписями, в гоплитском вооружении, сражаются над поверженным скифским стрелком, над которым надписано Skuvqe" (Скиф) (Plassart, fig.1);
  - на чаше: Гектор и Аякс, сын Теламона, обозначенные надписями, в гоплитском вооружении, сражаются при поддержке других воинов, причем с каждой стороны в схватке участвуют еще по 2 гоплита, 1 скифскому стрелку и 2 (справа - 3) всадника (Plassart, fig.2);
  - на амфоре: Аякс с телом Ахилла в сопровождении другого гоплита и скифского стрелка, впереди слева - старик и женщина (Plassart, fig.3);
  - на амфоре: отправление воина-гоплита на войну, рядом с ним - скифский стрелок, по бокам - мужчина и женщина (очевидно, родители), у ног воинов - собака (Plassart, fig.5);
  - на чаше: по внутреннему кругу - военная процессия, состоящая из 24 гоплитов и 18 скифских стрелков, с колесницей в центре, на которой стоят двое бородатых мужчин: один, на переднем плане, держащий поводья и, вдобавок, сжимающий в правой руке два копья, а за ним другой, с длинной бородой клином, возможно, старший по возрасту, оба в длинных хитонах, доходящих до щиколоток, а передний (это видно отчетливо) еще и в накинутом сверху плаще; в центре круга (на днище сосуда) - Дионис на коне с двумя сатирами (Plassart, fig.6);
  - на амфоре: две пары воинов, повернутые влево, в каждой паре - гоплит и скифский стрелок (Plassart, fig.7);
  - на амфоре: две пары всадников (в правой один из всадников - скифский стрелок, вооруженный двумя копьями) сражаются над поверженными скифским стрелком и гоплитом (Plassart, fig.8).
  
  Этот ряд продолжают аналогичные изображения на краснофигурных вазах так называемого строгого стиля (от времени между правлением Писистратидов и окончанием Персидских войн, т.е. примерно от 520-475 гг.):
  - на блюде (художник Пасеас): молодой всадник в скифском костюме и вооружении с надписью Miltiavdh" kalov" (красавчик Мильтиад), благодаря которой во всаднике хотят видеть Мильтиада Младшего перед его отъездом на Херсонес Фракийский около 515 г. (Boardman, ARV, il.17; ср.: Plassart, fig.10);
  - на блюде (художник Эпиктет): бегущий скифский стрелок (Boardman, ARV, il.77);
  - на амфоре (художник Клеофрад): отправление воина-гоплита на войну, со сценой экстиспиция, слева - мальчик с печенью закланного животного и скифский стрелок с боевым топориком, справа - женщина с собакой (Boardman, ARV, il.129).
  
  Заключим этот ряд примеров еще одним изображением на вазе смешанного черно-краснофигурного стиля:
  - на чаше (художник Андокид): наряду с другими идущими по кругу изображениями представлены два скифских стрелка, с луками в руках, стоящие лицом друг к другу по разные стороны небольшого деревца, и еще один скифский стрелок с колчаном на боку и трубой-салпингой, прижатой ко рту (Boardman, ABV, il.160).
  
  Изображения воинов - как несомненно греческих гоплитов, так и так называемых скифских стрелков - во всех приведенных случаях отличаются выразительной четкостью и видимой реалистичностью. В частности, изображения стрелков вполне соответствуют тому скифскому типу, который хорошо нам известен по описаниям античных авторов (см. в этой связи: Her., VII, 64) и из памятников изобразительного искусства, происходящих из зоны непосредственных греко-скифских контактов - из Северного Причерноморья (сошлемся на реалистические рельефные изображения скифов на знаменитой электроновой вазе из кургана Куль-Оба). Это рано дало повод предполагать действительное присутствие скифских лучников в Афинах в VI в. до н.э.: в них усмотрели, по аналогии с фракийцами, скифских наемников на службе древних афинских тиранов - Писистрата и его сыновей. Предположение это обрело дополнительную убедительность после того, как представленное на чернофигурной чаше изображение военной процессии с колесницей и парой бородатых мужчин в центре (см. выше) один из исследователей остроумно истолковал как зарисовку военного смотра, проводившегося своей гвардии Писистратом или Гиппием.3
  
  С тех пор мнение об использовании афинскими тиранами скифских лучников в качестве личной охраны обрело многих сторонников и, можно сказать, укоренилось в современной историографии. Тем не менее, полной уверенности в правильности этого мнения не может быть, поскольку этому противоречит целый ряд обстоятельств.
  
  Во-первых, не все убеждает в этом плане в приведенном иллюстративном материале: на некоторых рисунках стрелки представлены вместе с гоплитами в тесной связи и в обыденной обстановке (см. сцены с отправлениями воинов на войну), что создает впечатление какой-то личной связи; с другой стороны, у стрелков только наряд и вооружение являются скифскими, тогда как их лица не выдают ничего экзотического, ничего варварского, полностью соответствуя обычному эллинскому типу.
  
  Во-вторых, странным является в этой связи полное молчание литературной традиции об использовании Писистратом или его сыновьями отрядов скифских стрелков. Между тем, эта традиция достаточно богата: древние авторы упоминают и о первоначальной личной охране Писистрата, так называемых дубинщиках (korunhfovroi), отряд которых был сформирован по решению народного собрания (Her., I, 59; Aristot. Ath. pol., 14, 1; Plut. Sol., 30, 3 и 5; Polyaen., I, 21, 3); и о наемниках (misqwtoiv, ejpivkouroi), навербованных им на заключительном этапе борьбы за власть отчасти в Аргосе (Her., I, 61; Aristot. Ath. pol., 17, 4), отчасти же во Фракии, в тех местах у Пангея, где он владел золотыми рудниками (Aristot. Ath. pol., 15, 2; возможно также Her., I, 64); и о тех наемных телохранителях (ejpivkouroi, dorufovroi), которые обеспечили беспрепятственное унаследование власти сыновьями Писистрата и были защитою Гиппию во время заговора Гармодия и Аристогитона (Thuc., VI, 55-58; Aristot. Ath. pol., 18, 4; Polyaen., I, 22).
  
  Более того, древние писатели знают даже о такой подробности, как вербовка афинскими тиранами для своей личной охраны возмужалых рабов (tou;" ajkmavzonta" tw'n oijketw'n), которые прозывались волчьеногими (lukovpode") то ли потому, что обертывали ноги в волчьи шкуры, то ли потому, что носили на своих щитах эмблему волка (Aristoph. Lys., 665; Aristot., fr. 394 Rose3 [Schol. in Aristoph., l.c.; Phot. и Suid., s.v. lukovpode"]). Но нигде в античной традиции мы не найдем ни одного упоминания о скифских стрелках - купленных или нанятых за плату - на службе у Писистрата или его сыновей, а попытка извлечь какой-то намек на это из упоминаний о найме Писитратом солдат на Фракийском побережье не может рассматриваться иначе, чем догадка, не имеющая обязательной силы.4 Поэтому, сколь бы частыми ни были в новейшей научной литературе заявления о возможном использовании Писистратидами отрядов скифских стрелков, показателен общий историографический итог: в наиболее солидном труде о греческой тирании - у Г.Берве - о такой возможности даже не упоминается,5 а в только что появившейся монографии Лоретаны Де Либеро, ведущей постоянную полемику с этим своим важнейшим предшественником, об этой возможности говорится лишь в примечании, нерешительно и с каким-то отстранением, как о мнении, все более распространяющемся в литературе, но и только.6
  
  Но если версия о скифской гвардии Писистратидов кажется сомнительной, то как же все-таки объяснить столь частое использование сюжета со скифскими стрелками в афинской вазописи времени поздней архаики? Здесь являются две возможности, выбор между которыми представляется достаточно трудным. Одна возможность - принять мнение французского исследователя А.Плассара, который признавал реалистичность изображений скифских стрелков на афинских черно- и краснофигурных сосудах, но видел в этих персонажах не скифских солдат на службе древних тиранов, а воинов-гиперетов (uJphrevtai), выполнявших, скорее в порядке личной связи, какие-то вспомогательные функции при гоплитах: сопровождавших их на походе в качестве ординарцев, действовавших в сражении под прикрытием их щитов, заботившихся об их лошадях (поскольку в древнюю пору гоплиты могли выступать в поход и на конях) и т.п.7
  
  При этом, по мнению Плассара, в этих гиперетах, учитывая эллинский тип их лиц, надо видеть не скифов, а тех же афинян, воспринявших через ионийское посредство скифский наряд и вооружение. "Какие-нибудь сыновья знатных семей, - заключает он, - возымели в один прекрасный день фантазию присвоить себе блестящий костюм и вооружение скифских гиппотоксотов, и, вероятно, в силу моды эта экипировка, как кажется, получила достаточно широкое распространение".8 Что же касается надписи "скиф", стоящей над изображением поверженного стрелка, представленного в полном скифском облачении на одном из чернофигурных сосудов (см. выше), то, по мнению Плассара, "возможно, что слово "скиф" стало своего рода общим наименованием, обозначавшим всех hyperetai, носивших такой костюм".9
  
  Таким образом, вместо целостного корпуса скифских солдат, состоявшего на службе афинских тиранов, являются комплектовавшиеся из самих афинян и персонально связанные с теми или иными гоплитами воины-гипереты. Эта версия Плассара удачно объясняет бросающиеся в глаза особенности изображения так называемых скифских стрелков на афинских расписных сосудах - их, так сказать, дисперсность (за вычетом сценки с процессией они изображаются порознь или в связке с отдельными гоплитами) и обыденность обстановки, в которой они выступают. Что касается возможности усвоения такими афинскими стрелками скифского наряда, то в этом предположении Плассара, несмотря на ироническое отношение к нему Де Либеро,10 нет ничего невозможного: носили же французские стрелки экзотический костюм арабов-зуавов, а русские кавалерийские офицеры - наряд кавказских горцев - черкеску! В этой связи отличным подтверждением предположения Плассара могло бы быть упоминавшееся выше изображение молодого всадника в скифском наряде работы художника Пасеаса, если считать (а это представляется вполне естественным), что стоящая рядом надпись Miltiavdh" kalov" относится именно к этому всаднику.
  
  Тем не менее, при всем остроумии гипотезы Плассара, нельзя закрывать глаза и на некоторые ее слабости, в частности, на неубедительность ссылки на эллинский тип лица у изображаемых на афинских вазах скифских стрелков (как будто вазопись того времени умела различать национальные типы лиц!), а главное - на видимую парадоксальность главного допущения - скифского наряда для афинских стрелков, каковая трудность, конечно же, не снимается только что приведенными историческими параллелями. Тогда остается еще одна возможность для истолкования названных изображений - признать их одним из типовых сюжетов, одним из loci communes греческой вазовой живописи времени поздней архаики и ранней классики, которая могла культивировать, наряду со многими другими, также и тему скифских стрелков, отчасти в русле представлений героического эпоса, отчасти же, и еще больше, под влиянием исторических и художественных импульсов, шедших из Ионии.11
  
  Таким образом, проблема конкретного истолкования изображений скифских стрелков на афинских черно- и краснофигурных вазах остается нерешенной. Однако это не лишает их исторического значения: в любом случае они могут рассматриваться как свидетельство присутствия скифской темы в жизни афинского общества на исходе архаического времени. Да и априори следовало бы этого ожидать ввиду не только эпических или исторических ионийских воздействий, но и развития связей Афин с Причерноморьем в особенности благодаря активной внешней политике и по крайней мере начавшемуся уже афинскому утверждению в зоне Проливов при Писистратидах.
  
  Напомним в этой связи о первых шагах афинян в сторону Понта Эвксинского, северной каймой которого была Скифия, - о захвате ими как раз в VI в. до н.э. важных позиций в Геллеспонте: на азиатском берегу - Сигея (в Троаде, у самого входа в пролив), а на европейском - всей полосы Херсонеса Фракийского. Сигеем они овладели впервые еще на рубеже VII-VI вв., около 600 г. до н.э., и тогда же вывели туда свою колонию. За обладание этим важным стратегическим пунктом им пришлось выдержать длительную борьбу с соседней Митиленой. Призванный в качестве посредника коринфский тиран Периандр присудил Сигей афинянам (Her., V, 94-95; Aristot. Rhet., I, 15, p.1375 b 31; Strab., XIII, 1, 38-39, p.599-600; эпиграфическое подтверждение ранней афинской колонии в Сигее - стела Фанодика, Ditt. Syll.3, I, № 2). Затем митиленцы все же отобрали его у афинян, но Писистрат вновь овладел этой местностью, вывел туда новую колонию и поставил там правителем одного из своих сыновей Гегесистрата (Her., V, 94). Сигей оставался как бы доменом семьи Писистратидов, и позднее, после падения тирании в Афинах, Гиппий нашел там убежище (Her., V, 65. 91. 94; Thuc., VI, 59, 4).12
  
  Что же касается Херсонеса Фракийского, то там сначала, с согласия Писистрата, обосновался с группой афинских колонистов Мильтиад, сын Кипсела, из рода Филаидов (Her., VI, 34-38), а затем, с согласия уже сыновей Писистрата, его племянник Мильтиад, сын Кимона (Her., VI, 39). Последний превратился в настоящего владетельного князька-тирана, вынужденного, впрочем, подчиниться персам. Ему суждено было вступить в непосредственное соприкосновение со скифами (отголоском чего могло быть все то же изображение на блюде, расписанном Пасеасом).13 В 513/2 г. он, наряду с другими греческими тиранами - вассалами или сателлитами персидского царя, участвовал в Скифском походе Дария I и, оставленный вместе с другими сторожить мост через Истр, советовал будто бы внять призывам скифов и разрушить переправу (Her., IV, 137). Позднее, после отступления Дария из Скифии, ввиду ответного вторжения скифов во Фракию Мильтиад должен был оставить свое княжество, но после ухода скифов сумел-таки вернуться и вновь обосноваться на Херсонесе, пока, наконец, карательные акции персов (после подавления Ионийского восстания) не заставили его окончательно покинуть Херсонес и вернуться в Афины (Her., VI, 40-41. 104).14
  
  Развязанное инициативою аристократических лидеров -тиранов и их соперников, но обусловленное, в конечном счете, глубинными государственными интересами, проникновение афинян в VI в. в зону Проливов было важной предпосылкой последующей активизации их торговой и политической деятельности в Причерноморье, включая и его северное побережье.15 Подтверждением этому служат стремительно возрастающие в числе находки в северопричерноморских центрах афинских керамических изделий, в том числе и чернофигурных (с середины) и краснофигурных расписных ваз (с конца VI в. до н.э.).16 Напомним о таких роскошных образцах афинского художественного импорта, как найденные на Боспоре чернофигурная амфора с изображением битвы лапифов с кентаврами, чернофигурная псевдопанафинейская амфора с фигурою Афины Паллады между двумя петухами, восседающими на высоких колоннах, чернофигурная пелика с изображением связанного силена между двумя воинами (все от VI в.), обломок краснофигурной вазы так называемого строгого стиля с изображением Менелая и Елены (от конца того же столетия), наконец, найденная в станице Елисаветинской (на азиатском Боспоре) великолепная панафинейская амфора с изображением Афины Паллады (также между восседающими на колоннах петухами) и сцены кулачного боя (от конца следующего столетия). Весь этот материал смыкается с представленными выше данными о скифском мотиве в аттической вазописи и со своей стороны подтверждает естественность интереса к скифской теме в Афинах в эпоху поздней архаики.17
  
  Дополнительным важным свидетельством в этом плане является деятельность афинского вазописца, мастера росписи в основном на краснофигурных сосудах, который подписывал свои рисунки именем Скиф.18 Время его творчества определяется приблизительно между 520 и 505 гг. до н.э.19 Известны четыре сосуда и две вотивные пластинки с изображениями, подписанными его именем, и еще около двадцати ваз, рисунки на которых приписываются этому мастеру с большой долей вероятности. Росписи его отличаются высоким профессионализмом и особенным, характерным именно для него, чувством грубоватого юмора, сквозящим в особенности в трактовке лиц и поз изображаемых персонажей (например, в подписанных им изображениях на чашах - Геракла, преподносящего Эврисфею эриманфского вепря, или Тесея, карающего мегарского разбойника Скирона).
  
  Особый интерес вызывает имя художника. Дважды он подписывается простой формулой: Skuvqe" e[grafsen - "Скиф расписал"; один раз дополнительно ставит перед своим именем (определенный) артикль oJ, а еще раз, на вотивной чернофигурной пластинке, помещает более пространную надпись: Skuvqe" mV ajn[evqeke gravfsa"] - "Скиф меня посвятил, расписав". Кроме того, на двух из четырех известных нам с его подписью краснофигурных ваз им проставлено имя своего любимца Эпиликa (Ejpivluko" kalov"), известного в ту пору афинского атлета, привлекавшего к себе внимание и других вазописцев.
  
  Разумеется, имя Скиф, усвоенное мастером-вазописцем, допускает различные истолкования: это могло быть прозвище, данное художнику по его происхождению или за грубоватую манеру рисунка, но это могло быть и его натуральное имя, поскольку у греков нередким было давать имена своим детям, в силу каких-то ближе нам не известных причин, по этническим обозначениям соседних народов. Имя Скиф, во всяком случае, было нередким; например, у Геродота упоминается греческий тиран с таким именем, правивший сначала на Косе, а потом в Занкле (Her., VI, 23-24; VII, 163), а в одной из речей Демосфена среди свидетелей фигурирует несомненный афинянин - Скиф, сын Гарматея, из дема Кидатены (Dem., XLV, 8). Учитывая несомненную эллинскую выучку нашего художника и его открыто заявленную вовлеченность в куртуазную жизнь Афин, мы склонны были бы считать его греком и, более того, афинянином. Упорное стремление некоторых исследователей видеть в этом вазописце прирожденного скифа20 не вызывает у нас особого сочувствия. Тем более не вызывает согласия мнение о его рабском статусе:21 ни имени Скиф, ни даже наличия в одном случае артикля перед ним не достаточно для такого вывода, между тем как открытое заявление мастера о своем авторстве скорее свидетельствует о его свободном состоянии.
  
  Как бы то ни было, мы обязаны считаться с самим фактом появления имени Скиф среди имен или прозвищ афинских вазописцев времени поздней архаики: в нем нельзя не видеть подтверждения обозначившейся в ту пору скифской ноты в жизни афинского общества. Она звучит еще в росписях краснофигурных ваз на рубеже VI-V столетий, а затем замирает, но лишь для того, чтобы уступить место новой аналогичной ноте, но теперь уже в письменной литературной традиции - в свидетельствах древних авторов о существовании в классических Афинах государственных рабов-скифов, выполнявших функции полицейских.
  
  Впрочем, не исключено, что уже в аттической вазописи начала V в. можно обнаружить первые указания на существование в классических Афинах таких скифов-полицейских. Мы имеем в виду краснофигурную чашу строгого стиля с изображениями двух групп сатиров, пристающих к богиням Гере и Ириде, работы мастерской Брига.22 Ирида отбивается от сатиров перед лицом возмущенного, но ничего не предпринимающего Диониса, а за Геру заступаются Гермес и Геракл. Последний, помимо обычных своих атрибутов - львиной шкуры и палицы, зажатой в правой руке, облачен в типично скифский наряд - плотно прилегающие к телу пестрые штаны и кафтан; с левого бока (как это обычно у скифов) у него свисает колчан, а в левой же, угрожающе вытянутой вперед руке он сжимает лук. И поза и наряд Геракла подсказывают мысль, что здесь художник копировал популярную в Афинах фигуру скифа-полицейского.
  
  Имя владельца мастерской (и условное наименование художника) Bruvgo" - фракийского происхождения (ср. наименование одного из фракийских племен - Bruvgoi или Bruvge"), и, конечно же, было бы соблазнительно связать проявившееся в изображении Геракла увлечение скифской темой с возможным происхождением вазописца из соседней со Скифией страны. Впрочем, мы уже указывали выше, как рискованны всякие предположения, отталкивающиеся от чужеземной формы имени. Подчеркнем другое: деятельность мастера Брига падает на 80-70-е годы V в.,23 что может дать веху в определении времени формирования в Афинах полицейской службы из скифов. Однако, это уже другая глава из истории скифов в Афинах; источниками для нее служат главным образом данные письменной традиции, к которым нам и надлежит теперь обратиться.
  
  Ключевым местом здесь является пассаж в речи афинского оратора Андокида "О мире с лакедемонянами" (III, 3 слл.), произнесенной в разгар так называемой Коринфской войны, в 391 г. до н.э. Андокид был одним из полномочных афинских послов, ведших в Спарте переговоры о мире; выступая перед согражданами с призывом к скорейшему заключению мира, он обращается к примерам из прошлого, доказывая, что во все времена афинская демократия только выигрывала от заключения мира со Спартою. "Так вот, - начинает он свое историческое отступление, - когда-то у нас была война на Эвбее, мы держали в своих руках Мегары, Пеги и Трезену и стремились заключить мир. С этой целью мы возвратили Мильтиада, сына Кимона, изгнанного остракизмом и находившегося в Херсонесе: он был проксеном лакедемонян, и мы рассчитывали послать его в Лакедемон для переговоров о мире. (4) Мы заключили тогда с лакедемонянами мир на пятьдесят лет, и обе стороны соблюдали этот договор в течение тринадцати лет. Посмотрим, афиняне, прежде всего вот на что: в течение этого мира была ли когда-нибудь ниспровергнута в Афинах демократия? Никто не посмел бы этого утверждать. А какие выгоды принес этот мир! Я напомню вам о них. (5) Прежде всего за это время мы обнесли укреплениями Пирей и закончили сооружение северного участка Длинных стен. Вместо бывших тогда у нас старых и неоснащенных триер, с помощью которых мы разгромили на море царя и его варваров и освободили эллинов, - вместо этих кораблей мы построили сто новых триер. Тогда же впервые мы организовали корпус из трехсот всадников и купили триста скифских лучников (kai; toxovta" triakosivou" Skuvqa" ejpriavmeqa). Вот какие выгоды получило государство, вот как усилилась афинская демократия от заключения мира с лакедемонянами!".
  
  Аутентичность этого пассажа, который, кстати, полвека спустя почти дословно был скопирован Эсхином в его речи "О преступном посольстве" (II, 172 слл.), не вызывает сомнений.24 Зато бросаются в глаза исторические несообразности: остракизму был подвергнут не Мильтиад, а его сын Кимон; именно при посредничестве этого последнего в 451 г. был заключен мир между Афинами и Спартою, но не на 50, а на 5 лет, и длился этот мир не 13 лет, а всего лишь 4 года; и самая война, в ходе которой было заключено это перемирие, началась, в частности, борьбой не за Эвбею, а за Эгину.25 Но если на самом деле надо иметь в виду мир, заключенный Кимоном в 451 г., то возникают очередные трудности с приурочиванием ко времени после этого мира всех воспоследовавших от него, согласно Андокиду, выгод. Во всяком случае, три первых пункта должны быть отнесены к более раннему времени: укрепление Пирея, начатое в архонтство Фемистокла, т.е. в 493/2 г., должно было завершиться до 470 г. (Thuc., I, 93, 3 слл.; Diod., XI, 41); сооружение Длинных стен было осуществлено приблизительно между 457 и 452 гг. (Thuc., I, 107, 1; 108, 3); cтроительство 100 новых триер было следствием инициативы все того же Фемистокла в 482 г. (Her., VII, 44 [c ошибочным, по-видимому, указанием числа этих новых кораблей - 200]; Aristot. Ath. pol., 22, 7; Plut. Them., 4; Polyaen., I, 30, 6).26
  
  Но если эти три пункта должны быть отнесены к более раннему времени, то кажется естественным так же поступить и с двумя последующими, т.е. с организацией корпуса из 300 всадников и приобретением 300 скифских лучников. Наиболее вероятным временем для осуществления этих дорогостоящих мероприятий будет тогда период стремительного возвышения Афинского государства и роста его благосостояния после решающих побед над персами и образования Делосского морского союза (478/7 г.).27 Дальнейшее уточнение даты этих военных преобразований не представляется возможным, хотя принимаемый некоторыми исследователями 476 г. выглядит заманчиво и в силу только что приведенных общих соображений, и ввиду возможной тогда синхронизации учреждения полицейской службы рабов-скифов с исчезновением с афинских ваз изображений скифских стрелков. Если верно, что последние были афинскими воинами, усвоившими скифский наряд, то для них было уже невозможно красоваться в нем после того, как на улицах Афин появились наряженные в такой же костюм настоящие скифы, но рабы-полицейские.28
  
  В любом случае, ко времени Аристофана полицейская служба скифов в Афинах была устоявшимся фактом, неотъемлемой чертой афинской общественной жизни, которую великий комедиограф столь же выпукло отразил в своих произведениях, как и многое другое. В "Ахарнянах" (425 г.), "Всадниках" (424 г.), "Лисистрате" (411 г.) и особенно "Фесмофориадзусах" ("Женщинах на празднике Фесмофорий", поставленных в том же 411 г.), во всех скандальных сценах мы непрерывно сталкиваемся с присутствием скифов-полицейских, благодаря чему получаем массу дополнительной информации об их функциях и об отношении к ним в тогдашнем афинском обществе. Наряду с Аристофаном важные сведения о скифских лучниках-полицейских доставляют и древние истолкователи - авторы схолиев к пьесам того же Аристофана и лексикографы, в частности Поллукс, Гезихий Александрийский, Фотий, Свида и составитель Большого Этимологика. Комбинируя их данные, мы получаем возможность составить достаточно полное прелставление как о скифах-полицейских, так и о самом полицейском ведомстве в классических Афинах.
  
  Итак, полицейскую службу в Афинах отправляли рабы-скифы. По свидетельству Андокида, они были куплены Афинским государством, и их статус государственных рабов выражался в их обозначении oiJ dhmovsioi uJphrevtai (Pollux, VIII, 132; Schol. in Aristoph. Ach., 54; Hesych. et al., s.v. toxovtai). Что dhmovsioi uJphrevtai обозначали в обиходе именно рабов на государственной службе, - это выразительно подтверждается древними комментаторами: "Государственный (dhmovsio") - это раб города (oJ th'" povlew" dou'lo"). Использовались некоторые фракийцы, скифы или другие варвары в качестве рабов для службы (pro;" uJphresivan) в судах и в других общественных местах и работах" (Anecdota Graeca, vol.I, p.234 Bekker).29 Именовались они по разному: то - скифы, то - лучники (toxovtai), то - спевсинии (speusivnioi). Последнее имя выводили от того ближе нам неизвестного афинского политика Спевсина, который, по преданию, первым организовал службу скифов-полицейских (Pollux, VIII, 132; Schol. Aristoph. Ach., 54 [c искажением имени]; Suid., s.v. toxovtai). Их число первоначально было 300 (так у Андокида), но, судя по тому, что в некоторых позднейших источниках говорится о 1000 скифов-лучников (Schol. Aristoph. Ach., l.c.; Suid., l.c.), не исключено, что их количество позднее и в самом деле было увеличено, что могло быть обусловлено ростом населения и усложнением службы правопорядка в Афинах.30 Соответственно и размещались они первоначально в центре городской площади-агоры, в специально разбитых там палатках, но затем, когда агора стала более многолюдной, а количество полицейских возросло, их перевели на Ареопаг (Schol. Aristoph. Ach., l.c.; Suid., l.c.).31
  
  И приобретение, и содержание этих служителей обходилось Афинскому государству недешево. Если вслед за А.Бёком принять, что минимальная цена такого раба должна была равняться 3 минам,32 то одноактное приобретение 300 скифских лучников должно было обойтись Афинскому государству в 15 талантов, а 1000 человек - в 50 талантов. К этому надо добавить какую-то сумму на их экипировку, допустим, по 50 драхм на человека;33 это составит 2,5 таланта на первоначальный корпус и 8,3 таланта - на последующий, доведенный до 1000 человек. Затем, если опять-таки согласиться с Бёком, что на содержание каждого такого лучника государство должно было тратить минимум 3 обола в день,34 то содержание 300 скифских лучников должно было обходиться казне в 9,1 таланта в год, а 1000 человек - в 30,4 таланта. Наконец, ежегодно требовалась какая-то сумма для возмещения естественных кадровых потерь; при приблизительной оценке этих потерь в 2,5% от всего состава, на дополнительное приобретение каждый год 15 человек (при общем количестве 300) требовалось еще 0,75 таланта, а на приобретение 25 человек (при общем количестве 1000) - 1,25 таланта. Иными словами, помимо основной затраченной суммы примерно в 17,5 или даже (с учетом последующего увеличения корпуса скифских стрелков) 58,3 таланта, Афинское государство должно было тратить на полицейскую службу скифов до 10 или даже 32 талантов в год, что составляло при ежегодных государственных доходах в 1000 талантов (накануне Пелопоннесской войны, Xen. Anab., VII, 1, 27) cоответственно до 1 или 3,2%, а при доходах в 2000 талантов (в 422 г., Aristoph. Vesp., 660) - до 0,5 или 1,6%, - затрата, которую Афинский полис мог позволить себе без особых затруднений, лишь пока он находился на вершине могущества и, за счет поступлений от союзников, располагал богатой казной.35
  
  Скифы-полицейские были стражами порядка в городе (fuvlake" tou' a[steo", Schol. Aristoph. Ach., 54; Suid., s.v. toxovtai). В частности в их функции входило следить за порядком в народном собрании и в судах. По указанию должностных лиц, они, с помощью специального красного (по другому истолкованию - вымазанного красной краской) шнура, сгоняли опаздывающий народ с агоры на собрание (Pollux, VIII, 104).36 Во время заседаний они, опять-таки по приказу магистратов (в народном собрании это были пританы), могли удалять с трибуны выступающих не по делу или в пьяном виде. Они же, по соответствующему приказанию, осуществляли арест, вязали или забивали в колодки, а также доставляли в тюрьму людей, в чем-либо провинившихся перед государством.
  
  Аристофан доставляет нам несколько живых сцен, рисующих действия скифов-полицейских. В "Ахарнянах" лучники (несомненно скифы), по приказу глашатая (kh'rux), в свою очередь выполняющего волю пританов, прогоняют с собрания какого-то полуюродивого (по определению А.И.Пиотровского) Амфитея, утверждавшего, что он принадлежит к сонму бессмертных и что боги поручили ему заключить мир со Спартой (ст.45 слл.). Там же некий пронырливый сутяга Эватл, тянущий в суд почтенного старца Фукидида, именуется "скифской пустошью" (hJ Skuqw'n ejrhmiva), приравнивается к скифскому лучнику и, наконец, по отцовской линии сам причисляется к скифам (ст.703 слл.). Во "Всадниках" колбасник Агоракрит рассказывает, как на заседании Совета 500 пританы и лучники стащили с трибуны его соперника кожевника Клеона, который "молол вздор" (ejflhnavfa, ст.663 слл.). В "Лисистрате" пробул (член высокой государственной комиссии) с целым отрядом скифских лучников пытается пробиться в захваченный женщинами Акрополь: он бранит лучников-ротозеев, знающих только одно - "кабаки высматривать" (kaphlei'on skopw'n), он приказывает схватить предводительницу мятежных женщин Лисистрату и связать (а ниже еще раз - скрутить) ей руки за спину и т.д. (ст.420 слл.).
  
  Но более всего интересны и информативны соответствующие сцены в "Фесмофориадзусах". Вот притан со скифским лучником производит арест Эврипидова агента в женском собрании Мнесилоха:
  Свяжи его,
  Стрелок, забей в колодки! Здесь на площади
  Мерзавца выставь! Сторожи внимательно!
  А если подойдет кто, - плеть всегда с тобой.
  Бей, сколько силы, всякого
  (ст.930 слл., пер. А.И.Пиотровского).
  
  Далее со всеми подробностями описывается, как скиф забивает Мнесилоха в колодки (ст.1001 слл.), как Эврипид и Мнесилох первый раз пытаются одурачить стражника, разыгрывая перед ним сцену Персея и Андромеды (ст.1083 слл.), и как, наконец, отвлекши внимание скифа девушкой-танцовщицей, Эврипид освобождает Мнесилоха и они оба убегают (ст.1176 слл.). При этом, для вящего комизма, но, очевидно, и в соответствии с действительностью, Аристофан заставляет говорить скифа-стражника на смешном, ломаном греческом языке, великолепно переданном в переводе А.И.Пиотровского.
  
  Из всех этих сценок отчетливо выступает фигура скифа-полицейского, одетого, по всей видимости, в свой традиционный наряд и вооруженного луком, что следует из самого названия этих стражников (toxovtai) и подтверждается упоминаниями у Аристофана об особом носимом ими колчане (sumbhvnh или, более правильно, subhvnh, Aristoph. Thesm., 1197, 1215, cum schol.).37 Далее, они были снабжены небольшим мечом (ср.: Aristoph. Thesm., 1126-1127) и бичом (ibid., 933-934 и др.). Последний был именно орудием полицейского воздействия, и его наличие у скифов не может служить указанием на возможность их кавалерийской службы.38 Последний вопрос, ввиду полного отсутствия соответствующих свидетельств, надо оставить открытым.
  
  Аристофан подчеркивает примитивные черты скифа-стражника, его грубость, тупость и низменные инстинкты. Брутальность, по-видимому, и в самом деле была характерной чертой этих низших служителей, с готовностью вымещавших на других свою досаду на собственное ущербное состояние. И все же, в сравнении с жизнью обычных рабов, их положение было лучше. Какие ни есть, а все-таки государственные служащие, они получали за эту службу жалованье (ср. свидетельство в Etym. Magn., s.v. dhmosieuvein [быть государственным рабом]: "прислуживать в общественных делах за плату [ejpi; misqw'/"). То-есть те три обола в день, о которых говорилось выше, выдавались им на руки, и, хотя это была самая малость, они могли распоряжаться ею по своему усмотрению. Напомним в этой связи, как в "Лисистрате" пробул попрекал скифского лучника за "высматривание кабака" (kaphlei'on): надо думать, что этот "общественный служитель" обладал и средствами, и достаточной свободой для посещения таких заведений. Такое предположение соответствует тому, что нам вообще известно о положении рабов, состоявших на государственной службе в Афинах: они жили в более сносных условиях, могли обзаводиться собственным домом и пользовались относительной свободой (сошлемся на примеры Никомаха, против которого направлена 30-я речь Лисия, и Питталака, известного нам из речи Эсхина "Против Тимарха").39
  
  На этой утешительной ноте мы и покончим с разбором сюжета о скифах-полицейских в Афинах. Однако этим не исчерпывается вся наша тема: помимо полицейских, нам известны в классических Афинах еще и другие рабы-скифы, принадлежавшие уже частным лицам. На так называемых Аттических стелах - каменных плитах со списками имущества, конфискованного у лиц, признанных виновными в преступлениях против религии в 415-413 гг. до н.э., - в составе проданных с торгов предметов наряду с другими рабами (ajndravpoda) трижды упоминаются скифы (I, 42; VII, 7-8; fr. II, j, 17).40
  
  В первом случае скиф фигурирует в группе из 16 рабов, конфискованных у метека Кефисодора. Рабы обозначаются этниконами без имен; среди них - 5 фракийцев, 3 карийца, по 2 представлены иллирийцы и сирийцы, остальные - по 1 (скиф, колх, каппадокиянка, лидиянка). При всех перечисляемых сохранились цифры, обозначающие торговую пошлину и стоимость раба. За скифа уплачено 144 драхмы; это - средняя цена; для сравнения укажем, что за одного из карийцев было уплачено 105 драхм, а за сирийцев - 240 и 301 драхма. Во втором случае сохранился перечень из 6 рабов, в составе которых - 2 фракийца, 2 карийца, 1 скиф и еще один раб, чей этникон не сохранился. Рабы перечислялись с именами, часть которых является прозрачными кличками: кариец Стронгилион (Stroggulivwn - "Кругляк"), другой кариец - Карион, скиф Симос (Si'mo" - "Курносый"). Обозначений пошлины и стоимости не сохранилось. В третьем случае идет перечень 5 рабов, принадлежавших афинянину Аксиоху, сыну Алкивиада, из дема Скамбониды. Рабы перечисляются по именам с добавлением этниконов за одним исключением: раб по имени Дионисий стоит без этникона (не потому ли, что он был греком?). Из остальных рабов - 3 фракийца и 1 скиф, имя которого, однако, не сохранилось.
  
  Как бы ни были скудны эти сведения, они позволяют сделать некоторые выводы. Они свидетельствуют, прежде всего, о наличии в Афинах рабов-скифов, принадлежавших частным лицам, и об их известной распространенности. Последнее, кстати, подтверждается и случайной, но именно поэтому в данной связи особенно ценной репликой Аристофана. В одноименной комедии Лисистрата, собираясь скрепить женское согласие клятвой, сопряженной с кровавым жертвоприношением, призывает к себе на помощь служанку: "Где эта скифянка (hJ Skuvqaina)? Куда смотришь? Поставь перед нами щит изнанкой кверху, и пусть кто-нибудь даст мне жертву для заклания" (Lys., 184-186). Реплика эта создает впечатление некой обычности, элементом которой является и использование рабов-скифов в домашнем обиходе. Тем не менее, те же данные Аттических стел свидетельствуют о том, что в количественном отношении рабы-скифы сильно уступали рабам из более близких Фракии и Карии. Эти же страны - особенно Фракия - по большей части поставляли греческому миру и наемных солдат.41 Ввиду этого использование Афинским государством для полицейской службы именно рабов-скифов выглядит достаточно эксцентричным. Но, возможно, привлекательность такой практики для Афинского полиса заключалась именно в особой чужеродности скифов, делавшей их весьма удобным инструментом для акций принуждения в отношении собственных граждан. Дополнительным стимулом к тому, естественно, могла служить и относительная дешевизна рабов из Скифии.
  
  Как бы то ни было, созданная, по-видимому, на волне успехов Афинского государства в 70-х годах V в. до н.э., полицейская служба рабов-скифов не пережила краха Афинской державы в конце этого столетия. С потерей Афинами дополнительных источников доходов они лишились и возможности содержать эту находившуюся целиком на содержании государства, весьма дорогостоящую (по масштабам одного, пусть даже крупного, города) внутреннюю охрану; во всяком случае, в следующем IV столетии о скифах-полицейских в Афинах практически ничего уже не слышно. Последние по времени упоминания об этих стражах порядка встречаются у писателей IV в. Платона и, может быть, Ксенофонта, однако в контекстах, связанных с деятельностью Сократа, т.е. приуроченных к концу предыдущего столетия (cp.: Plat. Prot., 319 c; Xen. Mem., III, 6, 1).42
  
  Мы исчерпали, таким образом, материал, непосредственно относящийся к нашей теме. Однако, прежде чем поставить окончательную точку, надо коснуться еще одного вопроса и, соответственно, еще одной группы данных, которые некоторыми исследователями ставятся в прямую связь с темой скифских полицейских в Афинах. Мы имеем в виду ряд афинских надписей V в. до н.э., где содержатся упоминания о стрелках (toxovtai) на афинской службе. Таких надписей, по подборке Б.Н.Гракова, восемь,43 и мы распределим их по трем тематическим группам.
  
  Во-первых, надписи с упоминаниями о разных видах службы этих стрелков: в постановлении об Эрифрах около 465 г. в заключительных, правда, сильно испорченных строках в связи с гарнизонной службой афинян в этом городе читаются слова "токсарха афинян" (to;n tocsavrc[on t]o'n Ajqenaivon) и "лучников десять" (tocsovta" devka) (IG, I2, № 10 = Ditt. Syll.3, I, № 41, стк.39 и 42); в постановлении о взносах на содержание святилища Аполлона (около того же времени) предписывается вносить всадникам по две драхме, гоплитам по драхме, а "лучникам - гражданам и чужеземцам - по три обола в год от обусловленного договором жалованья" (to;" tocsovta" to;" ajst[o;" kai; to;" csevno" tr]e'" ojbolo;;" to' ejni[aut]o' ajpo; to' [oJmologomevno misqo']), причем собирают эти взносы "демархи от демотов, записанных в гражданский список, а токсархи - от лучников" (ejkprattovnton de; oiJ devmar[coi para; to'n demoto'n] (to'n) ej" to; lecsiarciko;n grammat[ei'on] grafevnton, oiJ d[e;] tocsavrcoi para; to'n tocsot[o'n]) (IG, I2, № 79); в постановлении о ремонтных работах на Акрополе около 447 г. в конце определяется, что "стражами (при этом) быть трем лучникам от филы, исполняющей обязанности пританов" (fuvlaka" de; [e\]nai tre'" me;n tocsov[t]a" ejk te'" fule'" te'" [p]rutaneuovse") (IG, I2, № 44 = Ditt. Syll.3, I, № 62); наконец, в одном из постановлений о снаряжении экспедиции в Сицилию в 415 г. в одной из сильно поврежденных строк восстанавливается "лучников пятьсот" (t]ocsovta" p[entakosivo"]) (IG, I2, № 99, стк.6).
  
  Во-вторых, списки павших воинов, среди которых есть упоминания и о лучниках: в специальном списке филы Эрехтеиды около 459 г. в конце первого столбца значатся "лучники (tocsovtai) Фрин, Тавр, Феодор, Алексимах" (IG, I2, № 929 = Ditt. Syll.3, I, № 43 = ML, № 33, стк.67-70); в общем перечне павших около 425/4 г. во второй половине второго столбца между "вписанными" (e[ngrafoi), под которыми надо понимать метеков, внесенных в список гоплитов,44 и "чужеземцами" (csevnoi) значатся "лучники Филипп, Навпакт, Дексий, Мнесагор, Гераклид, Герофил, Онесим, Гиерокл, Анакси[...]" (IG, I2, № 949 = Ditt. Syll.3, I, № 77); наконец, в перечне павших в битве при Киноссеме в 412/1 г. стоят "лучники-соратники (pavredroi) Сострат" (и другие, чьи имена не сохранились) (IG, I2, № 950).
  
  К последней группе мы отнесем текст союзного договора афинян с аргивянами, мантинейцами и элейцами, где содержится упоминание о том жалованьи, которое государство, испросившее помощь, обязано будет, в случае использования войска долее обусловленного срока, предоставлять присланным воинам: "пусть дает на содержание гоплиту, легковооруженному (yilw'/) и лучнику по три эгинских обола на каждый день, а всаднику - эгинскую драхму" (IG, I2, № 86, стк.24-25; ср.: Thuc., V, 47, 6).45
  
  Некоторые исследователи относят всю эту информацию на счет скифских лучников, использовавшихся в Афинах в качестве полицейских. При этом ссылаются, во-первых, на то, что (цитируем Б.Н.Гракова) "термин "стрелки" равнялся в просторечии термину "скифы", а затем и на то, что среди имен упомянутых в надписях лучников встречаются такие, которые указывают на скифов (например, Тавр) или рабов (Дексий - Devcsio" [похоже на кличку "Ловкач"], Навпакт [имя по названию города]). Отсюда делается вывод, что "стрелки надписей хотя бы отчасти - те же наемники и рабы".46 Однако эти аргументы не могут быть признаны основательными: умозаключения на основании имен, как мы уже видели на примере вазописцев Скифа и Брига, - дело сомнительное, а ссылка на приравнивание терминов в просторечии вообще бьет мимо цели, поскольку в данном случае мы имеем дело не с просторечием, а с языком официальных актов.
  
  Напротив, можно без труда привести доказательства в пользу того, что лучники афинских надписей не были даже частично рабами-скифами. Во-первых, они нигде выразительно так не названы. Во-вторых, в своей службе и по жалованью они приравниваются к прочим афинским воинам. В-третьих, в постановлении о взносах на содержание святилища Аполлона точно обозначены две их категории - граждане (ajstoiv) и чужеземцы (csevnoi), из чего следует, что если очасти они могли быть наемниками, то, по крайней мере, отчасти они должны были быть и гражданами. Равным образом лучников, упомянутых в списке погибших от филы Эрехтеиды (Ejrecqeivdo" oi{de), естественнее всего считать гражданами,47 и то же относится к тем "трем лучникам от филы, исполняющей обязанности пританов", о которых говорится в постановлении о ремонтных работах на Акрополе.48 Наконец, кажется просто невероятным, чтобы рабов-скифов могли использовать для таких ответственных военных дел, как гарнизонная служба в подчиненном городе (в Эрифрах) или участие в далекой заморской экспедиции (в Сицилию).49
  
  Если, таким образом, неверно видеть в афинских лучниках, упоминаемых в эпиграфических документах, рабов-скифов,50 то, с другой стороны, эти упоминания отлично согласуются с свидетельствами античной литературной традиции о лучниках, так сказать, нормального, свободного статуса в составе афинской армии. Впервые они засвидетельствованы для времени Греко-персидских войн - для 480 и 479 гг. Плутарх, характеризуя силы афинян при Саламине, сообщает: "Аттических кораблей было сто восемьдесят; на каждом их них было по восемнадцати человек, сражавшихся с палубы; из них четверо были стрелки, а остальные - гоплиты" (Plut. Them., 14, 2). Таким образом, на корабли было посажено 2520 гоплитов и 720 лучников. В следующем году, во время операций против Мардония в Беотии, афиняне также имели в составе своей армии лучников: Геродот рассказывает об их отважных действиях при Эрифрах и Платеях (Her., IX, 21-22; 60). Причем из контекста следует, что это были не какие-то наемники, но именно афинские воины. Естественно предположить, что этот корпус афинских лучников был сформирован накануне решающих столкновений с персами, в те же годы (482-481), когда реорганизации и расширению подверглись все вооруженные силы Афинского государства - и флот, и армия.51
  
  Позже, по свидетельству Андокида, уже в разгар раздоров со Спартой, по заключении 30-летнего перемирия (446/5 г.), афиняне реорганизовали и расширили мобильные части своей армии: "Мы организовали (katesthvsamen) новые корпуса из тысячи двухсот всадников и такого же числа лучников" (And., III, 7 = Aeschin., II, 174). Хотя у оратора есть очевидная перекличка этого сообщения с предыдущим - о создании отрядов из 300 всадников и 300 скифских лучников (III, 5), - все же и контекст нового отрывка, и употребление в нем для обоих формирований одного, общего глагола "организовали" (katesthvsamen), а не двух различных -"организовали" (katesthsavmeqa) и "купили" (ejpriavmeqa), как это было в первом пассаже, говорят в пользу того, что здесь надо иметь в виду именно реорганизацию и увеличение корпуса регулярных стрелков.52 Чуть позже численность этих афинских лучников возросла еще более и к началу Пелопоннесской войны (431 г.) достигала уже 1600 человек, о чем согласно свидетельствуют Фукидид и Аристотель (Thuc., II, 13, 8; Arist., Ath. pol., 24,3).
  
  Тот же Фукидид, излагая историю Пелопоннесской войны, не раз упоминает аб афинских лучниках: они присутствуют в составе экспедиции против Пелопоннеса в 431 г. (II, 23, 2 [400 стрелков]), у Демосфена при Эгитии в Этолии в 426 г. (III, 98), у того же Демосфена при Ольпе в Амфилохии в том же году (III, 107, 1, [60 стрелков]), у Клеона и Демосфена при Сфактерии в 425 г. (IV, 28, 4; 32, 2; 36, 1 [400 стрелков]), у Никия и Никострата в составе экспедиции против Менды и Скионы во Фракии в 423 г. (IV, 129, 2 [600 стрелков]), у Алкивиада в Пелопоннесе в 419 г. (V, 52), в составе экспедиции против Мелоса в 416 г. (V, 84, 2 [300 стрелков]), в составе экспедиции в Сицилию в 415 г. (VI, 25, 2; 43, 2 [400 стрелков]), в составе корпуса Демосфена, посланного на помощь Никию в Сицилию в 413 г. (VII, 42, 1). И лишь в конце войны, в связи со страшными людскими потерями афинян, они сходят со сцены, и на их место заступают наемные стрелки-чужеземцы.53
  
  Несколько слов скажем еще об организации службы этих регулярных афинских лучников. По-видимому, они комплектовались главным образом из фетов, - вывод, который напрашивается из местоположения имен стрелков в конце списка погибших из филы Эрехтеиды (IG, I2, № 929); или из фетов и метеков вместе, - вывод, который подсказывается как положением их имен в другом списке между "вписанными" в каталог гоплитов метеками и чужеземцами (IG, I2, № 949), так и необычным - не станем этого отрицать - характером некоторых из этих имен.54 Подразделялись они, в соответствии с комплектованием их по филам, на 10 отрядов во главе с токсархами (ср.: IG, I2, № 929 и 44; о токсархе также - Thuc., III, 98).55 Их экипировка была, очевидно, греческого типа, и они носили колчан не у левого бедра, как скифы, а за спиной.56 Их жалованье, как и у всех вообще легковооруженных, составляло 3-4 обола в день (IG, I2, № 86 = Thuc., V, 47, 6).
  
  Завершая наш очерк, напомним о его главной цели: показать роль варварского, скифского элемента в жизни ведущего греческого полиса - Афин. Материала, связанного с этой темой, набирается довольно много, и уже по одному этому можно судить о том, сколь заметный след оставило присутствие скифов в жизни древних Афин, независимо от того, в какой именно форме - в фантазии или в действительности - оно, это "присутствие", являлось. Трудно решить, как обстояло дело в этом плане в архаическое время: действительно ли скифские лучники находились на службе афинских тиранов, или их экзотическая экипировка была использована младшими соратниками гоплитов - гиперетами, или же и вовсе это был всего лишь один из сюжетов аттической вазописи, заимствованный из ионийской традиции? Выбрать здесь с уверенностью какую-то одну версию весьма непросто.
  
  Переходя к классическому времени, мы вступаем на более твердую почву письменных литературных и эпиграфических свидетельств. Мы видим широкое распространение рабства в Афинах и в этом общем русле - использование рабов из далекой Скифии. Рабы-скифы встречаются в составе собственности частных лиц, и они же состоят на службе у Афинского государства, которое, признавая необходимость полицейской службы, но не желая использовать для этого собственных граждан, переложило это малопочтенное дело на специально приобретенных для такой цели невольников.
  
  Отличное историческое и психологическое разъяснение этому феномену дал в свое время Фридрих Энгельс, словами которого мы и хотели бы закончить наш этюд: "По отношению к гражданам публичная власть первоначально существовала только в качестве полиции, которая так же стара, как государство, поэтому простодушные французы XVIII века и говорили не о народах цивилизованных, а о народах полицизированных (nations policees). Афиняне учредили, таким образом, одновременно со своим государством также и полицию, настоящую жандармерию из пеших и конных лучников - ландъегерей, как их называют в Южной Германии и в Швейцарии. Но эта жандармерия формировалась из рабов. Эта полицейская служба представлялась свободному афинянину столь унизительной, что он предпочитал давать себя арестовать вооруженному рабу, лишь бы самому не заниматься таким позорным делом. В этом сказывался еще образ мыслей древнего родового быта. Государство не могло существовать без полиции, но оно было еще молодо и не пользовалось еще достаточным моральным авторитетом, чтобы внушить уважение к занятию, которое бывшим членам рода неминуемо должно было казаться гнусным".57
  
  Примечания
  1 Подробное описание вазы Франсуа см.: Блаватский В.Д. История античной расписной керамики. М., 1953, с.124-131; Minto A. Il Vaso Francois. Firenze, 1960. Изображения: Furtwangler A. - Reichhold K. Griechische Vasenmalerei, Bd.I, Munchen, 1904, Taf.1-3, 11-13; Boardman J. Athenian Black Figure Vases. London, (1974) 1985, il.46 (1-8).назад
  2 Boardman J. 1) Athenian Black Figure Vases. London, (1974) 1985; 2) Athenian Red Figure Vases. The Archaic Period. London, (1975) 1985. Ср. также: Plassart A. les archers d' Athenes // Revue des Etudes Grecques, t.XXVI, № 117, avril-juin 1913, p.151-213.назад
  3 Предположение о скифских наемниках на службе Писистратидов было высказано К.Вернике (Wernicke K. Die Polizeiwache auf der Burg von Athen // Hermes, Bd.XXVI, 1891, S.67) и поддержано Г.Бузольтом (Busolt G. Griechische Geschichte, 2.Aufl., Bd.II, Gotha, 1895, S.326, Anm.1; ср. также: Busolt G. - Swoboda H. Griechische Staatskunde, Bd.II, Munchen, 1926, S.862, Anm.5). С интерпретацией сценки на чернофигурной чаше как военного смотра при Писистратидах выступил В.Хельбиг (Helbig W. Eine Heerschau des Peisistratos oder Hippias auf einer schwarzfigurigen Schale // Sitzungsberichte der Bayerischen Akademie der Wissenschaften zu Munchen. Philosoph.-philolog. und historische Klasse, Jg 1897, Bd.II, 1898, S.259-320). Среди тех, кто принял версию о скифских лучниках на службе Писистратидов: Oehler J. Skythai 2 // RE, 2.Reihe, Bd.III, Hbbd.5, 1927, Sp.692; Cornelius F. Die Tyrannis in Athen. Munchen, 1929, S.63 f.; Schachermeyr F. Peisistratos 3 // RE, Bd.XIX, Hbbd.37, 1937, Sp.177; Hommel H. Toxotai 2 // RE, 2.Reihe, Bd.VI, Hbbd.12, 1937, Sp.1857; Vos M.F. Scythian Archers in Archaic Attic Vase-Painting. Groningen, 1963, p.61-69; Stahl M. Aristokraten und Tyrannen im archaischen Athen. Stuttgart, 1987, S.220. В русской литературе: Жебелев С.А. Боспорские этюды, II. Афины, Нимфей и измена Гелона (1935) // Жебелев С.А. Северное Причерноморье. М.-Л., 1953, с.180; Брашинский И.Б. Афины и Северное Причерноморье в VI-II вв. до н.э. М., 1963, с.28, 30. назад
  4 На этом основании, т.е. ввиду отсутствия свидетельств античной традиции, гипотезу К.Вернике отвергал уже С.Вашинский (Waszynski S. De servis Atheniensium publicis. Berlin, 1898, p.26-28).назад
  5 Cр.: Berve H. Die Tyrannis bei den Griechen, Bd.I-II, Munchen, 1967 (I, S.52, 66; II, S.547, 556). назад
  6 De Libero L. Die archaische Tyrannis. Stuttgart, 1996, S.65, Anm.125.назад
  7 Plassart A. Les archers d' Athenes, p.172 ss.назад
  8 Ibid., p.175.назад
  9 Ibid., p.174.назад
  10 De Libero L., l.c.назад
  11 Plassart A. Les archers d' Athenes, p.175-181.назад
  12 О захвате афинянами Сигея подробнее см.: Bengtson H. Griechische Geschichte, 4.Aufl., Munchen, (1950) 1969, S.121-122, 138, 139; Berve H. Die Tyrannis, Bd.I, S.21, 62, 71; II, S.527, 553-554, 561; De Libero L. Die archaische Tyrannis, S.168-169, 91-93, 123, 381.назад
  13 Cр.: Berve H. Die Tyrannis, Bd.I, S.83; II, S.568-569 (с оговоркой, что изображенный на блюде юный всадник едва ли является самим Мильтиадом).назад
  14 Об утверждении афинян на Херсонесе Фракийском и роли в этом процессе обоих Мильтиадов см.: Bengtson H. GG4, S.138, 140; Berve H. Die Tyrannis, Bd.I, S.48, 68, 79-85; II, S.544, 555, 564-569; De Libero L. Die archaische Tyrannis, S.331-352.назад
  15 Ср.: Лурье С.Я. История Греции, изд. 2-е, Спб., 1993, с.181-182, 204-205.назад
  16 Блаватский В.Д. История античной расписной керамики, с.260 слл.).назад
  17 Cp.: Waszynski S. De servis Atheniensium publicis, p.28-29.назад
  18 Rizzo G.E. Il ceramografo Skythes // Monuments et Memoires (Fondation E.Piot), t.XX, 1913, p.101-153; Nachod H. Skythes 2 // RE, 2.Reihe, Bd.III, Hbbd.5, 1927, Sp.694-696; Boardman J. Athenian Red Figure Vases, p.59-60, ill.88-91.назад
  19 Датировка по Дж.Бордмену.назад
  20 Ср.: Nachod H. Skythes, Sp.694; Scheibler J. Skythes // Lexikon der Antike, III. Kunst, Bd.2, (1965) 1970, S.262; Gross W.H. Skythes 3 // Der Kleine Pauly, Bd.5, (1975) 1979, Sp.243.назад
  21 Граков Б.Н. Материалы по истории Скифии в греческих надписях Балканского полуострова и Малой Азии // ВДИ, 1939, № 3, с.306; Брашинский И.Б. Афины и Северное Причерноморье, с.30.назад
  22 См.: Блаватский В.Д. История античной расписной керамики, с.188 (с рисунком сцены с Герой на с.190); Boardman J. Athenian Red Figure Vases, p.135-136, il.252 (1-2).назад
  23 Датировка по Дж.Бордмену.назад
  24 Ср.: Blass F. 1) Die attische Beredsamkeit, 2.Aufl., Abt.III, Leipzig, 1887, S.296-298, 326-332; 2) Argumenta orationum // Andocides. Orationes, ed.III, Leipzig, 1906, p.XXII; Dalmeyda G. Notice [ad And. or.III] // Andocide. Discours. Paris, 1930, p.81; Schmid W. - Stahlin O. Geschichte der griechischen Literatur, Tl.I, Bd.3, 1.Halfte, Munchen, 1940, S.137.назад
  25 По поводу исторических несообразностей в параграфах 3-4 речи Андокида "О мире с лакедемонянами" ср. комментарии Ж.Далмейды в его издании речей Андокида (Andocide. Discours. Paris, 1930, p.139) и наши - в недавно переизданном их переводе (Андокид. Речи. Спб., 1996, с.205). В датировке заключенного при посредничестве Кимона мира 451 годом до н.э. мы следуем за преобладающим в литературе мнением. См.: Beloch K.J. 1) Griechische Geschichte, Bd.I, Strassburg, 1893, S.487; 2) GG2, Bd.II, Abt.1-2, Strassburg, 1914-1916 (1, S.175; 2, S.201 f.); Pohlmann R. Griechische Geschichte und Quellenkunde, 5.Aufl., Munchen, 1915, S.152; Berve H. Griechische Geschichte, Bd.I, Freiburg im Breisgau, 1931, S.278; Kagan D. The Outbreak of the Peloponnesian War. Ithaca and London, (1969) 1986, p.104; Бикерман Э. Хронология древнего мира. М., 1975, с.248; Строгецкий В.М. Полис и империя в классической Греции. Нижний Новгород, 1991, с.212. Предлагают, однако, и другие датировки: 453 г. - Bengtson H. GG4, S.212; Will Ed. Le Monde Grec et l'Orient, t.I, Paris, 1972, p.164; 458 г. - Raubitschek A.E. Kimons Zuruckberufung // Historia, Bd.III, 1954/55, H.4, S.379-380.назад
  26 Plassart A. Les archers d'Athenes, p.153-154. Для датировки трех названных пунктов ср. также: Bengtson H. GG4, S.162, 191, 203 (укрепление Пирея); 190-191, 202-203 (сооружение Длинных стен); 167-168 (строительство 100 новых триер).назад
  27 Ср.: Bockh A. Die Staatshaushaltung der Athener, 3.Aufl., Bd.I, Berlin, 1886, S.263; Caillemer E. Demosioi // Dictionnaire des antiquites grecques et romaines // Ed. par Ch.Daremberg et E.Saglio, t.II, 1-ere partie, 1892, p.91; Waszynski S. De servis Atheniensium publicis, p.26; Куторга М.С. Общественное положение рабов и вольноотпущенных в Афинской республике // Куторга М.С. Собрание сочинений, т.I, СПб., 1894, с.319; Доватур А.И. Рабство в Аттике в VI-V вв. до н.э. Л., 1980, с.48.назад
  28 Plassart A. Les archers d'Athenes, p.154-155, 186-187; Jacob O. Les esclaves publics a Athenes. Liege - Paris, 1928, p.53.назад
  29 См. также: Plassart A. Les archers d'Athenes, p.187. Ср.: Валлон А. История рабства в античном мире. М., 1941, с.78; Куторга М.С. Общественное положение рабов и вольноотпущенных, с.313 слл.; Доватур А.И. Рабство в Аттике, с.48, 82; Bockh A. Die Staatshaushaltung der Athener, Bd.I3, S.263; Jacob O. Les esclaves publics a Athenes, p.64 ss.; Westermann W.L. The Slave Systems of Greek and Roman Antiquity. Philadelphia, 1955, p.10.назад
  30 Cp.: Waszynski S. De servis Atheniensium publicis, p.31; Plassart A. Les archers d'Athenes, p.188. Оба ученых вслед за М.Дункером (Duncker M. Des Perikles Fahrt in den Pontos // Duncker M. Abhandlungen aus der griechischen Geschichte. Leipzig, 1887, S.158 f.) с большой долей вероятности приурочивают увеличение корпуса скифов-полицейских ко времени Понтийской экспедиции Перикла, когда при посредстве туземных князьков или местных городов можно было закупить большие партии рабов. Дункер датировал Понтийскую экспедицию Перикла 444 годом (Duncker M. Op. cit., S.153), и его мнение вполне разделял Вашинский. Что касается Плассара, то он, приводя мнения других, сам не высказывается на этот счет сколько-нибудь определенно. Напомним, однако, что согласно наиболее авторитетному мнению экспедиция Перикла в Понт должна датироваться началом 30-х годов V в. См.: Beloch K.J. 1) Griechische Geschichte, Bd.I, S.504, Anm.1; 2) GG2, Bd.II, Abt.1, S.199; 2, S.216; Busolt G. GG2, Bd.III, Tl.1, 1897, S.585, Anm.2; Meyer Ed. Geschichte des Altertums, Bd.IV, Stuttgart - Berlin, 1901, S.77-79; Брашинский И.Б. 1) Понтийская экспедиция Перикла // ВДИ, 1958, № 3, с.110-121; 2) Афины и Северное Причерноморье, с.56 слл.; Строгецкий В.М. Полис и империя, с.164-166.назад
  31 Обычное понимание слов древних грамматиков w[/koun skhnopoihsavmenoi - "жили в палатках". Оригинальное мнение было высказано М.С.Куторгой, согласно которому трудно представить себе постоянное размещение скифов-полицейских "среди рынка", да еще "в зыбких палатках", а потому глагол oijkei'n следует понимать в смысле "караулить", "нести караульную службу", и всю фразу истолковывать таким образом, что на агоре, а позднее на Ареопаге, помещалась именно "главная караульня", а не жилище полицейских (Куторга М.С. Обществен